– Зачем тебе оставаться со мной? Ты можешь отправиться в Папити и скоро найдешь там другого белого мужчину. Старуха позаботится о твоих детях, а Тиарэ будет рада взять тебя обратно на службу.
– Ты – мой мужчина, а я – твоя женщина. Куда ты пойдешь, туда пойду и я.
На одну минуту мужество Стриклэнда, видимо, поколебалось, его глаза наполнились слезами, слезы медленно потекли по щекам. Но он справился с собой и, по обыкновению, насмешливо улыбнулся.
– Женщины – странные маленькие создания, – сказал он доктору Кутра. – Вы можете обращаться с ними, как с собаками, вы можете бить их так, что вашим рукам станет больно, а они все-таки будут любить вас. – Он пожал плечами. – Без сомнения, это одна из самых нелепых иллюзий христианства, будто у женщин есть душа.
– Что ты говоришь доктору? – подозрительно спросила Ата. – Ты не уйдешь от меня? – Если тебе так хочется, я останусь, бедное дитя.
Ата бросилась перед ним на колени, охватила руками его ноги и поцеловала их. Стриклэнд посмотрел на доктора со слабой улыбкой.
– В конце концов они овладевают вами, и вы беспомощны в их руках. Белые или коричневые, они одинаковы.
Доктор Кутра почувствовал, что было бы нелепо выражать сожаление в таком ужасном несчастье, и простился. Стриклэнд сказал Танэ, мальчику, довести доктора до селения. Доктор помолчал и прибавил:
– Мне не нравился Стриклэнд, я уже сказал вам, что он был несимпатичен мне, но, когда я медленно спускался в Таравао, я не мог преодолеть невольного удивления перед его мужественным стоицизмом, который позволил ему перенести, может быть, самое ужасное из человеческих бедствий. Когда Танэ оставил меня, я сказал ему, что пришлю кое-какие лекарства, но я мало надеялся, что Стриклэнд будет принимать их, и еще меньше надеялся, что они принесут какую-нибудь пользу. Я просил также передать Ате, что приду к ним, иногда если она пришлет за мной. Жизнь сурова, и природа точно находит странное наслаждение в том, чтобы терзать своих детей. С тяжелым сердцем возвращался я в свой уютный дом в Папити…
Долго никто из нас не нарушал молчания.
– Ho Ата не прислала за мной, – заговорил, наконец, доктор, – и все так сложилось, что я долго не мог попасть в эту часть острова. У меня не было вестей о Стриклэнде. Раза два я слышал, что Ата приходила в Папити и покупала краски и холст, но мне не пришлось увидеть ее. Прошло больше двух лет, прежде чем я опять поехал в Таравао, к той же старой правительнице. Я спросил там, не знают ли они чего-нибудь о Стриклэнде. В это время все уже знали, что у него проказа. Первым ушел из дому Танэ, а вскоре затем старуха и ее внучка. Стриклэнд и Ата остались одни со своими детьми. Никто не подходил близко к плантации; туземцы, как вы знаете, питают ужас к этой болезни, и в старые времена, когда они находили больного проказой, они просто убивали его. Но иногда мальчики из соседних селений, когда они карабкались на горы, натыкались на белого человека с рыжей бородой, бродившего в горах, и в страхе убегали от него. Порой Ата ночью спускалась в селение, будила лавочника, чтобы купить все необходимое. Она знала, что туземцы смотрели на нее с таким же отвращением, как и на Стриклэнда, и поэтому старалась не попадаться им на глаза.
Однажды несколько женщин, случайно подошедших к плантации ближе обыкновенного, увидели, как она мыла белье в ручье и стали бросать в нее камнями. После этого лавочнику было велено сказать ей, что если она будет приходить к ручью, то мужчины из селения явятся и сожгут ее дом.
– Звери, – сказал я.
– Mais non, Mon cher monsieur. Люди всегда одинаковы. Страх заставляет их быть жестокими.
Я решил посетить Стриклэнда, и когда я осмотрел больную старуху, то попросил мальчика показать мне дорогу. Никто не согласился сопровождать меня, и я принужден был искать дорогу один. Когда доктор Кутра подошел к плантации, его охватило какое-то беспокойство. Хотя ему было жарко от ходьбы, он дрожал. В самом воздухе, казалось, было что-то враждебное, что заставляло его колебаться. Точно какие-то невидимые силы преграждали ему путь. Невидимые руки тянули его назад. Всюду было запустение. Никто не смел прийти собирать кокосовые орехи, и они гнили на земле. Кусты буйно разрослись, и казалось, что первобытный лес скоро захватит опять в свою власть кусок земли, вырванный у него ценою такого труда. Когда доктор подошел к дому, он был поражен неземной тишиной и подумал сперва, что дом брошен. Но затем он увидел Ату, – она сидела на корточках в сарае, служившем им кухней, и варила что-то в котелке. Около нее молча играл в грязи маленький мальчик. Ата не улыбнулась, увидев его.
– Я пришел взглянуть на Стриклэнда, – сказал он.
– Пойду, скажу ему.
Она направилась к дому, поднялась на веранду и вошла в комнату. Кутра последовал за ней, но остановился, повинуясь ее жесту. Из открытой двери на него пахнуло противным приторным запахом, который делает близость прокаженных отвратительной. Он слышал, как она говорила, затем слышал ответ Стриклэнда, но не узнал его голоса: он звучал хрипло, слова были неразборчивы. Доктор Кутра поднял брови: болезнь уже разрушила голосовые связки. Ата появилась снова.
– Он не хочет видеть вас. Вы должны уйти.
Доктор настаивал, но Ата отказалась впустить его. Доктор пожал плечами и после минуты размышления повернулся, чтобы уйти. Ата пошла за ним. Он чувствовал, что она также хочет поскорее отделаться от него. Ата, наконец, улыбнулась, и в ее глазах засветилась сверхчеловеческая любовь. Доктор Кутра был поражен. Его охватило благоговение. Он не находил слов.
– Он – мой мужчина, – сказала она.
– Где ваш второй ребенок? – спросил доктор. Когда я был здесь в прошлый раз, у вас было двое детей.
– Да, один умер. Мы его похоронили под манговым деревом.
Ата проводила немного доктора, а затем сказала, что она должна вернуться. Доктор понял, что она боится встретить кого-нибудь из селения, и сказал ей, что, если будет нужно, пусть она пришлет за ним, он немедленно придет к ней.
Глава LVI
Прошло еще два года или, может быть, три, потому что время проходит незаметно на Таити и трудно вести его учет. Но наконец доктор Кутра получил известие, что Стриклэнд умирает. Ата остановила двуколку, на которой везли почту в Папити, и попросила возницу заехать к доктору. Но доктора не было дома, когда к нему заехал возница, и он получил известие только вечером. Было невозможно выехать в такой поздний час, и доктор отправился к Ате лишь на следующий день на заре. Он доехал до Таравао и в последний раз прошел те семь километров, которые вели к дому Аты. Тропинка заросла травой, и было ясно, что по ней давно уже никто не ходил. Не легко было найти дорогу. Иногда он попадал в русло ручья, иногда ему приходилось продираться сквозь густые кусты, покрытые шипами, иногда карабкаться на скалы, чтобы избежать осиных гнезд, которые висели на деревьях над его головой. Кругом мертвое молчание. Со вздохом облегчения подошел он, наконец, к маленькому покрашенному домику, у которого теперь был грязный запущенный вид. И здесь была та же невыносимая тишина. Он подошел ближе, и маленький мальчик, игравший беззаботно па солнце, испугался при его приближении и стремглав убежал: всякий незнакомец был для него врагом. Доктору показалось, однако, что мальчик следит за ним из-за дерева. Доктор вошел на веранду и крикнул: ответа не было. Он постучал в дверь. Молчание. Он повернул ручку и вошел. Зловоние охватило его, и ему стало дурно. Он закрыл нос платком и заставил себя войти. Комната была слабо освещена, и после яркого солнца несколько мгновений он ничего не мог разглядеть. Вдруг его пронизала дрожь. Он не мог понять, где он. Ему показалось, что он очутился в сказочном мире. У него было смутное впечатление какого-то огромного первобытного леса, обнаженные люди точно двигались под деревьями. Затем он увидел, что это живопись на стенах.
– Боже мой, неужели у меня солнечный удар? – пробормотал он
Легкое движение привлекло его внимание, и он увидел Ату: она лежала на полу и тихо плакала.
– Ата, – позвал он, – Ата.
Она ничего не ответила. Снова отвратительный запах заставил его вздрогнуть. Он едва не лишился чувств и поспешил закурить сигару. Глаза его привыкли к темноте, и его охватило невыразимое волнение, когда он взглянул на стены, покрытые живописью.
Он ничего не понимал в картинах, но здесь было нечто, потрясшее его необычайно. От пола до потолка стены были покрыты странной сложной композицией. Это было неописуемо, чудесно и таинственно. Доктора охватило чувство, которого он не мог ни понять, ни проанализировать. Он ощущал благоговение и восторг, точно при возникновении на его глазах нового мира. Это было что-то великое, чувственное и страстное, и в то же время нечто дикое, заставлявшее трепетать от ужаса. Это была работа человека, который опустился в скрытые глубины природы и открыл там тайны, прекрасные и жуткие. Это была работа человека, узнавшего вещи, знать которые-кощунство. Это было нечто первобытное и безумно ужасное, нечеловеческое. У доктора возникли смутные воспоминания о черной магии. Это было прекрасно и бесстыдно.
– Боже мой, это гениально! Эти слова вырвались у него почти помимо его воли.
Затем взгляд его упал на постель из матрацев в углу. Он подошел и увидел нечто страшно, изуродованное, отвратительное, что было когда-то Стриклэндом. Стриклэнд был мертв. Доктор Кутра сделал усилие воли и наклонился над этим ужасным трупом. Вдруг он вздрогнул и ужас оледенил его сердце: он почувствовал, что сзади стоит кто-то. Это была Ата. Он не слышал, как она подошла. Она стояла рядом и смотрела на то, на что смотрел и он.
– Боже мой! Нервы у меня совсем расстроились, – сказал он. – Вы меня напугали чуть не до обморока.
Он снова посмотрел на жалкие мертвые останки, на то, что когда-то было человеком, и вдруг задрожал.
– Он был слеп?
– Да, он ослеп почти год назад.