— Что странно? — спросил Ив.
— Череп. Он похож на человеческий. Лицевые мышцы…
— Вздор! Ты когда-нибудь видела человеческий череп? Я ни разу не анатомировал труп, пока не поступил в университет.
— Я видела мощи в монастыре. Мощи святой изымали из раки в день ее поминовения.
— Это череп животного, — возразил Ив. — Посмотри на зубы. — Он указал на выступающие клыки.
— Да, не буду спорить, зубы как у животного.
— Его череп похож на обезьяний, — вставил Шартр. — Образец Господня юмора, несомненно, вроде формы многих орхидей… — он поклонился Мари-Жозеф, — простите мою дерзость, повторяющих очертания…
— Извините, сударь, — вмешался Ив, — я вынужден просить вас пощадить естественную стыдливость моей сестры.
Шартр ухмыльнулся.
— Эта тварь мало похожа на обезьяну, — выпалила Мари-Жозеф, — а я ведь анатомировала обезьян.
— А вы не думаете, что зубы не так важны, отец? — осведомился Шартр. — В конце концов, мы так быстро их лишаемся. Если мы посмотрим на зубы русалки, они наверняка окажутся значительно мельче.
— Зубы у нее столь же крупные и острые, — поправила Мари-Жозеф.
— У тебя разыгралось воображение, — упрекнул ее Ив.
— Но вообще-то, она права, — возразил Шартр. — Череп и вправду похож на человеческий.
— Скажите, вам часто представлялась возможность изучать строение человеческого черепа, месье де Шартр?
— Да, отец де ла Круа. Бывает, что на поле брани, под дождем, в грязи траншей, лошади случайно разрывают копытами могилы, в которых с незапамятных времен покоятся участники древних битв. Вот так я и нашел череп и хранил у себя в походной палатке все лето. Я не только изучал его, но и разговаривал с ним. Я спрашивал, не сражался ли он под знаменами Карла Великого или Людовика Святого.
— И он отвечал вам? — спросил Ив.
— Череп мертвеца? — задумчиво переспросил Шартр и постучал пальцем по эскизу. — Но он был очень похож на этот.
— Я упомяну о ваших наблюдениях в своих заметках, — пообещал Ив, — но сейчас мне придется спешно за них засесть.
— Я провожу вас, — предложил Шартр. — Не успеем мы дойти до дворца, как я сумею вас переубедить.
Шартр остановился и поклонился портрету своего августейшего дяди. Ив последовал его примеру. Они ушли вместе, увлеченно дискутируя на философские темы. Мари-Жозеф сделала перед портретом реверанс и принялась приводить в порядок лабораторное оборудование под неусыпным взором его величества. Когда портрет с благоговением унесли слуги, Мари-Жозеф ощутила странное облегчение.
Глава 15
Венецианская гондола скользила по Большому каналу, подталкиваемая шестом гондольера, который распевал по-итальянски народную песню. Мари-Жозеф сидела на носу, опустив руку в воду. Мимо, кружась, проплывали серебряные кувшинки с зажженными свечами в чашечках.
Лоррен занял место рядом с нею. Мадам и Лотта уселись на скамье посредине, а месье расположился на корме у ног гондольера.
Впереди уменьшенная копия галеона его величества состязалась в скорости с его галерой. Гондольер смирился с тем, что займет последнее место, как только они отплыли от берега. Его пассажиров, мало заботящихся об исходе гонок, вполне устраивало его пение.
Надсмотрщик крикнул что-то пленникам-гребцам и хлестнул их бичом. Галера вырвалась вперед.
— Разве это честная гонка? — сказал Лоррен, не сводя взгляда с Мари-Жозеф. Свет свечей и прибывающей луны подчеркивал красоту его лица. — Бич против легкого ветерка.
Он незаметно сжал пальцами лодыжку Мари-Жозеф. Она попыталась было освободиться, но он мягко ее удержал.
«Ничего страшного, — подумала Мари-Жозеф. — Мне нравится его прикосновение. Ив осудил бы меня за это, но сам не отказывает себе в удовольствиях, например сейчас плывет на королевском галеоне вместе с королем и папой и развлекает их историями о ловле русалки».
— Почему их заставили грести? — спросила Мари-Жозеф. — Несчастные…
— Это заключенные, — пояснил Лоррен. — Военнопленные или убийцы.
— Не может быть!
— А кто еще стал бы терпеть подобное обращение? Душенька моя, его величество состязается, чтобы проиграть пари королю Якову. Тогда у Якова появятся деньги и он сможет прожить в Версале еще недельку-другую.
— Его величество очень великодушен, — сказала Мари-Жозеф.
Лоррен передвинул руку повыше, с лодыжки на икру.
Месье пристально смотрел на Лоррена. Ни глубокие тени, играющие в свете свечей, ни пудра и алмазные мушки на его лице не могли скрыть грусти. «Неужели между друзьями произошла размолвка?» — подумала Мари-Жозеф.
Галера пристала к искусственному острову, качающемуся на волнах при слиянии двух рукавов Большого канала. Свита английского короля разразилась радостными криками.
— Сегодня вы так прекрасны, — произнес Лоррен.
— Благодарю вас, сударь, — откликнулась Мари-Жозеф. — Этим я всецело обязана вам.
Она погладила павлинье перо, украшавшее ее кудри.
— У Оделетт не было времени меня причесывать. Ее вызвала к себе мадемуазель, а после этого ее услуги потребовались и Марии Моденской. Я так рада ее успеху! Но если бы не ваш павлин, мой убор…
— Счастливец этот павлин.
Он на мгновение закрыл глаза; его длинные ресницы тенью упали на щеки.
Гондольер, недурной тенор, взял высокую ноту и держал ее, пока нос гондолы не врезался в прибрежный песок. Мари-Жозеф зааплодировала; он поклонился. Лоррен бросил ему золотой. Пассажиры высадились на массивный дощатый настил и двинулись к центру острова. Лоррен подал руку Мари-Жозеф и помог ей выйти. Рядом, на галере, судорожно хватали ртом воздух гребцы, почти обнаженные, если не считать набедренных повязок и цепей. Тела их блестели от пота и крови. Лоррен поскорее провел Мари-Жозеф мимо них, чтобы ее слух не оскорбляли стоны, то и дело раздававшиеся, когда соленый пот попадал на воспаленные рубцы.
Перед гостями его величества предстало сказочное, завораживающее видение — лес тонких золотых арок и высоких шпилей. Тысячи свечей, словно бутоны, распускающиеся на хрустальных веточках, заливали всеми цветами радуги причудливые клумбы в форме снежных сугробов или венков. В благоуханном воздухе разносилась мелодия камерного оркестра. Остров был чудесен, а еще вчера он не существовал.
— Вы просто обязаны выпить вина, — настоял Лоррен.
У кромки острова скользили по воде феи и сильфиды с бокалами вина на подносах и с корзиночками сластей. Опоры острова, лежавшие непосредственно под гладью канала, служили мостками слугам в причудливых костюмах. Лоррен поднес Мари-Жозеф бокал вина:
— И какой же это? Третий? Четвертый?
— О сударь, я потеряла счет!
Они прошли через беседку, увитую зеленью. Их ноги утопали во мху, точно в мягком ковре. Лотта сорвала ягоду клубники с виноградной лозы, обвивающей решетку беседки, и откусила половину. Приоткрыв запятнанный сияющим алым соком ротик, она дала вторую половинку Мари-Жозеф, и та, вонзив в ягоду зубы, ощутила ее сладость. Лотта провела кончиком пальца по губам фрейлины.
— Ты почти не пользуешься пудрой и румянами, — сказала она. — Вот, теперь у тебя не такие бледные губы.
Она сорвала еще одну ягоду и дала ее матери. Мадам обняла дочь и проглотила клубничину. Лозы, вьюны и плющ в беседке были унизаны фруктами и сластями, висевшими на золотых нитях.
— Пойдемте, дорогой мой.
Месье взял Лоррена под руку с другой стороны. Лоррен наклонился и мимолетно поцеловал месье в губы.
— По слухам, наши друзья затевают игру в каком-то тайном павильоне.
Месье говорил тоном, который исключал любое участие Мари-Жозеф; его взор с беспокойством задержался на ее лице, а потом вернулся к Лоррену.
— Вы должны позволить мне отыграться после всего, что сотворили со мной вчера ночью.
— Играть в азартные игры с вами, месье, будет для меня истинным наслаждением, — с поклоном сказал Лоррен, отбросив все кокетство и тотчас сделавшись суховатым и церемонным.
Месье, его семейство и Мари-Жозеф, возглавляемые Лорреном, отправились приветствовать его величество. Король приблизился к ним, улыбаясь, сопровождаемый мадам де Ментенон, месье дю Мэном, мадам де Шартр и ее подругой мадемуазель д’Арманьяк. На голове у мадам де Шартр красовался высочайший фонтанж, однако мадемуазель д’Арманьяк, бросая вызов моде, зашла еще дальше, чем Мари-Жозеф: в ее прическе было закреплено подобие веера из павлиньих перьев.
Мари-Жозеф гадала, куда запропастился граф Люсьен. Всякий раз, видя его величество, она ожидала увидеть и графа Люсьена.
— Добрый вечер, братец, — произнес Людовик.
— Добрый вечер, сударь.
Месье и король улыбнулись друг другу, хотя, как всегда, неукоснительно придерживались самого церемонного этикета.
— Мадемуазель де ла Круа!
Король с нежностью помог встать Мари-Жозеф, присевшей в глубоком реверансе.
— Вы совершенная копия вашей покойной матушки! Ах, душенька, как же я рад, что теперь вы в безопасности, во Франции.
— Благодарю вас, ваше величество.
Она улыбнулась ему в ответ. Он лишился верхних зубов, но не утратил обаяния юности, а с годами обрел и утонченность. Он потрепал Мари-Жозеф по щеке.
— Ваш плавучий остров восхитителен, — сказал месье.
— Милая безделка, не правда ли? Братец, мне нужен ваш совет. Кто среди приглашенных на мой праздник — самый страстный мужчина?
Месье помедлил, но едва заметно покосился на Лоррена.
— Кретьен отказался участвовать в состязании, — объявил король.
— Почему же, ваше величество? Вероятно, потому, что не хотел выходить в море? — Лоррен сделал вид, будто обводит руками очертания острова.
Его величество усмехнулся:
— Нет-нет, скорее, потому, что в ином случае состязание было бы нечестным. Месье дю Мэн страстен — не так ли, мой мальчик? — Король похлопал внебрачного сына по плечу. — Но ему стоит приберечь страсть для своей супруги.
— Не могу не предложить отца де ла Круа! — вмешалась мадам Люцифер.