Люсьен желал бы оказаться за тридевять земель. Он невольно стал свидетелем отвратительной сцены и знал, что этого ему не простят.
«Как посчастливилось месье де Данжо, — размышлял он, потрясенный эмоциональным взрывом месье. — Его вознаградят за то, что он опоздал на пять минут».
— Но вы же одобрили кандидатуру мадемуазель де ла Круа, — возразил его величество. — В конце концов, она из числа ваших приближенных.
— Приближенных моей жены! Я ни в чем не обвиняю мадемуазель де ла Круа, она не интриговала против меня. Все это задумали вы! Вы свели их, вы лишили меня расположения Лоррена!
— Я даровал его вам, — произнес Людовик, внезапно потемнев лицом, — и я же отниму его у вас, если такова будет моя воля! Я дарую его той, кому пожелаю.
— Он никогда не покинет меня, он воспротивится, я…
— Филипп!
Людовик вскочил и стал трясти брата за плечи.
Месье пораженно ахнул. Люсьен ни разу не слышал, чтобы его величество обращался к брату по имени; возможно, и месье никогда не называл по имени его величество.
— Я стремился лишь защитить вас, дорогой брат. Я люблю вас. А если Лоррен женится…
— Я не нуждаюсь в вашей защите.
— Вот как, в самом деле?
— А Лоррену не нужна жена!
— Но ее присутствие убережет его… и вас… от обвинений в…
— Он заводит одну любовницу за другой, и я не возражаю!
Никто не рискнул спорить, хотя все присутствующие неоднократно становились свидетелями того, как Лоррен дразнит его, публично оказывая знаки внимания каждой новой возлюбленной; все присутствующие неоднократно видели, как месье страдает от ревности и отчаяния.
— Не принуждайте его вступать в брак. Он единственный человек на свете, который меня любит.
И тут поднялась мадам де Ментенон.
— Любит?! — воскликнула она. — И вы смеете называть это любовью?! Ваше поведение позорно, греховно! Его величество постоянно вас защищает. Если бы не ваш августейший брат, вас давно сожгли бы на костре, и вашего любовника вместе с вами!
Месье вскинул кулаки, отталкивая брата и с ненавистью и отчаянием воззрившись на мадам де Ментенон.
— А вы… — вскрикнул месье, — вы хотите отдать ей моего возлюбленного, чтобы она не отняла вашего!
Мадам де Ментенон бессильно опустилась на пол. Людовик в ужасе обернулся к ней:
— Мадам, это ложь!
— Не отрицайте, сударь, она прельщает вас, — продолжал месье, — своей красотой, своим умом, своей невинностью. Неужели вы думаете, что она способна вернуть вам юность?
— Удалитесь, брат! — повелел Людовик.
— Охотно! Верните мне только мою кавалерию. Мы с Лорреном будем сражаться за вас, как Александр и Гефестион. Возможно, я буду убит, как Патрокл…
— Имейте достоинство сравнивать себя с Ахиллом!
— …и вы избавитесь от меня…
— Нет. Это невозможно.
— Вы не поручаете мне никаких дел государственной важности, вы не даете моему сыну возможности проявить себя, а теперь…
— Убирайтесь! — крикнул его величество.
Месье рванулся с места и сам распахнул дверь, стеная от отчаяния.
— Да как он может обвинять меня в предательстве?! — возопил его величество. — Как мне спасти его? Как ему помочь?
И тут он заплакал. Его слезы заструились на узорный паркет. Он задыхался, пытаясь вновь овладеть собой, но лишь зарыдал громче; его стоны гулко отдавались в пустом зале.
— Идите ко мне, дорогой мой, — прошептала его супруга, — идите ко мне.
Король упал на колени, спрятав лицо на груди у мадам де Ментенон. Она прижала его к себе, утешая, уговаривая, и злобно воззрилась на Люсьена.
Не дожидаясь разрешения его величества, Люсьен поклонился, пятясь, отошел и спасся бегством.
Мари-Жозеф скакала на Заши мимо мраморных статуй, возвышающихся над Зеленым ковром. Благодарная судьбе даже за минуту покоя, она заглядывала в лицо каждой, завидуя их безмятежности и невозмутимости.
«Ораторы бесстрашно провозгласили бы, что русалка во всем подобна женщине, — думала она, — и никто не побоялся бы им поверить. Римские боги и ораторы никогда бы не испытали чувства вины, пропустив мессу; они отправились бы на поиски приключений, выиграли бы битвы за правое дело и ни разу не вспомнили бы о том, что повздорили с братом или забыли о своих обязанностях при мадемуазель».
«Лотту причешет Халида, — сказала себе Мари-Жозеф, — герцог Шарль сделает Лотте множество комплиментов, и она даже не вспомнит о моем существовании».
В дальнем конце сада вереница посетителей змеясь вползала на Зеленый ковер, оттуда в русалочий шатер и теснилась возле фонтана Аполлона, встречая аплодисментами морскую женщину.
«Ее не следовало выставлять напоказ, словно животных в зверинце, — подумала Мари-Жозеф. — Это ниже ее достоинства! А ответственность лежит на мне, ведь это я учила ее дурацким фокусам!»
Однако полномочий закрыть шатер у Мари-Жозеф не было.
Заши резко вздернула головой и загарцевала, требуя, чтобы ее пустили галопом, пустили вскачь, так чтобы ее грива развевалась по ветру, а плащ Лоррена раскрылся за Мари-Жозеф словно крылья.
— Нет, моя боевая лошадка, — прошептала Мари-Жозеф, — мы должны идти спокойным, размеренным шагом. А то еще задавим кого-нибудь, если бросимся спасать из неволи русалку.
«Интересно, — думала она, — русалка умеет ездить верхом? Вдруг она каталась в океане на китах? Вот если бы это было так…»
Мари-Жозеф отмахнулась от своей безумной затеи. Ей никогда не удастся незаметно провести русалку мимо стражи. С двойной ношей Заши не обгонит даже непородистую лошадь. А если попытается, то у нее разорвется сердце.
«Все это ни к чему, — размышляла Мари-Жозеф, — мне не спасти русалку. Ив никогда не простит мне, что я покусилась на его исследования. Граф Люсьен никогда не простит мне, что я лишила его величество шанса обрести бессмертие. А я никогда не прощу себе, что пыталась тебя спасти и не смогла».
— Когда мне вернуться, мадемуазель? — спросил Жак, придерживая лесенку и помогая ей спешиться.
— Не знаю.
Она потрепала Заши по гладкой шее, погладила по мягкой морде, подула в ее раздувающиеся ноздри.
— Я пошлю за вами.
— Вы просто чудо, мадемуазель, — восхитился один из мушкетеров. — Так выдрессировали русалку, что теперь она развлекает зрителей.
— Жаль только, долго это не продлится, — откликнулся другой.
Мари-Жозеф поспешила в клетку. Русалка плавала вперед и назад, потом кругами, дразня зевак.
И вдруг она исчезла. Поверхность воды разгладилась, словно зеркало.
Внезапно вода забурлила. Русалка взметнулась над волнами, подняв гигантский сноп брызг. Ее обнаженное тело сияло. Она с легкостью перелетела в прыжке через Тритона, на вершине сальто взмахнув раздвоенным хвостом, а точнее, снабженными плавниками ногами, стрелой вошла в воду и пропала, не подняв брызг и не оставив даже ряби.
Зрители зааплодировали.
— Бросьте ей рыбу!
— Пусть снова сделает сальто!
Мари-Жозеф не обращала внимания на их просьбы.
«Я не заставлю русалку выполнять фокусы, точно дрессированную собаку!» — подумала она.
Она пропела имя морской женщины, и та откликнулась длинной трелью, создав завесы света и звука, сотканные из сверкания и шепотов, словно северное сияние. Мари-Жозеф прошла меж ними. Бессильные увидеть чудесное мерцание, зрители требовали новых фокусов.
— Будьте любезны, — сказала Мари-Жозеф стражнику, — позовите лакеев, пусть опорожнят бочонок с рыбой в бассейн.
— Значит, отдать рыбу… — начал было он.
Она бросила на него надменный взгляд, он смолк и поклонился.
Лакеи наклонили бочонок. Через край фонтана хлынула морская вода, а вместе с нею — живая рыба. С радостным криком русалка взлетела в воздух, прорвав поток морской воды. Лакеи в ужасе уронили бочонок, и он скатился в фонтан. Русалка нырнула, пытаясь увернуться от удара. Слуги бежали, не обращая внимания на брань мушкетеров.
Зеваки засмеялись и зааплодировали, словно на представлении комедии дель арте. Повернувшись спиной к черни, Мари-Жозеф нахмурилась.
— Теперь вам нечего бросить морской твари! — крикнул один из зрителей. — Хотим увидеть морскую тварь!
— Бросьте ей рыбу!
— Она не тварь!
Никто ее не слышал. Зашумела вода; русалка выпрыгнула из волн, швырнула пойманную рыбу в толпу и, совершив эффектный прыжок, скрылась из глаз. Рыба пролетела по воздуху меж прутьев решетки и ударилась о грудь кричавшего. На лицо и амазонку Мари-Жозеф попали брызги. Волны хлынули ей на ноги, промочив туфли.
Восхищенные зрители захлопали. Из толпы вырвалась маленькая девочка, схватила рыбу и точно бросила ее меж прутьев, отчаянно бьющуюся в детской ручке, обратно русалке. Русалка снова взметнулась над водой, поймала рыбу и съела в два укуса, под конец проглотив рыбий хвост. Девочка рассмеялась; русалка пропела ей замысловатую трель.
— Русалка хочет нас выдрессировать! — со смехом сказала мать девочки, и следом за нею расхохоталась толпа и мушкетеры.
Русалка взмахнула раздвоенным хвостом и ушла в глубину.
Бочонок покачивался на волнах. Русалка стала толкать его вдоль бордюра фонтана. Она поворачивала и вертела его на воде, а потом взобралась на кружащийся бочонок и с шумом бросилась оттуда в глубину бассейна. Зрители зааплодировали.
— Хватит! — в ярости крикнула Мари-Жозеф, не в силах видеть такое унижение русалки.
Никто не обратил на нее внимания.
— Мадемуазель де ла Круа, сдержитесь, прошу вас, — сказал кто-то у нее за спиной.
Хмурый, у бордюра фонтана стоял граф Люсьен, слегка опираясь на трость.
— Пожалуйста, прикажите им перестать, граф Люсьен!
— Чем же они вас так расстраивают?
— Они ее дразнят, травят, как медведя!
— Сомневаюсь, что вы хоть раз видели медвежью травлю, иначе не стали бы сравнивать. Ваша русалка развлекает их и радуется, точно так же как прежде развлекала вас и радовалась сама.
— Это совершенно неуместно.
Граф Люсьен усмехнулся.
— Пожалуйста, не смейтесь надо мной.