— Ив?
— Эта связь тебя погубит! — вскричал он.
— Какая связь?
— Он околдовал тебя?
— Кто? О чем ты? Ты же не веришь в колдовство.
— Этот коварный атеист…
— Граф Люсьен лишь вразумлял, наставлял и просвещал меня. Как ты можешь обвинять его в таких мерзостях?!
— Он развращает женщин…
— Я не видела от него ничего, кроме добра. Я восхищаюсь им…
— …и обольстит тебя, если уже не обольстил!
— …и люблю его. Если он предложит мне стать его любовницей, я немедля соглашусь!
— Ты такая же распутница, как наша мать!
— Да как ты смеешь?! — воскликнула Мари-Жозеф. — Наша мать? Ты лишился рассудка?
— А ты лишилась добродетели? Наверняка как наша мать: король соблазнил ее и зачал и меня, и тебя…
— Ив, ты просто смешон.
Он перестал бредить, и в его глазах забрезжила надежда. Если бы не его замешательство и растерянность, Мари-Жозеф подняла бы его на смех.
— До моего рождения мама и папа прожили на Мартинике два года! Неужели король мог тайно пересечь Атлантику и неузнанным проникнуть в Фор-де-Франс?
— Но я-то родился во Франции.
— Это правда, — сказала Мари-Жозеф.
— Король признал меня.
Ив не выдержал и разрыдался.
— Он открыл позорную тайну моего рождения всему миру, его святейшеству, всем. А мадам Люцифер уверяла, будто ты наложница Кретьена, и внебрачная дочь короля, и… и…
— И?.. Ну скажи, скажи!
— И его любовница.
— Граф Люсьен неизменно относился ко мне с уважением. Его величество ни разу не оскорбил меня ни вольным словом, ни непристойным жестом. — Она порывисто обняла Ива, исполнившись сострадания. — Брат, дорогой мой, я все поняла теперь… Как же мне тебя жалко!
Она с трудом удерживалась от смеха. «Так вот почему придворные дамы поднялись с мест, завидев меня, — подумала она, — вот почему мадемуазель д’Арманьяк, подражая мне, стала носить в прическе павлиньи перья!»
Мари-Жозеф погладила Ива по волосам, стараясь утешить:
— Да у меня ведь и времени не было стать чьей-нибудь любовницей.
В глубине сада звучала русалочья песнь одиночества и отчаяния.
— Мне пора! — заторопилась Мари-Жозеф. — Шерзад зовет меня. Возвращайся, прими похвалы его величества.
Неожиданно послышался стук колес: к ним подъезжала какая-то повозка.
— Я пойду с тобой, — объявил Ив. — Я должен ее соборовать…
— Зачем ей это! — взорвалась Мари-Жозеф, решив во что бы то ни стало отослать его от греха подальше, спасти. — Она не христианка и не нуждается…
Мимо оранжереи прогрохотала повозка, на козлах ее сидел граф Люсьен: в римских доспехах, в шляпе с плюмажем и в белых замшевых перчатках, он выглядел чрезвычайно нелепо.
— Граф Люсьен!
Мари-Жозеф бросилась вслед за повозкой.
— Тпру!
Лошади остановились.
— Есть известия о галеоне?
— Мари-Жозеф, неужели я бы взгромоздился на эту дурацкую телегу, если бы получил благоприятные вести? — стал терпеливо объяснять Люсьен.
Она вскарабкалась рядом с ним, неловко путаясь в пышных юбках. Ив схватил ее за руку:
— Ради всего святого, что ты делаешь?
— Ив, возвращайся к королю. Люсьен, скорее, пожалуйста!
— А ну, пошли! — крикнул Люсьен, и упряжные лошади ринулись с места.
— Я так вам благодарна, — сказала Мари-Жозеф. — Мы должны любым способом спасти жизнь Шерзад и душу его величества.
— Я — атеист, — заявил Люсьен, — спасение душ не входит в мою компетенцию.
Мари-Жозеф невольно рассмеялась.
— Люсьен, я люблю вас безгранично и беспредельно.
Держа вожжи одной рукой, Люсьен другой сжал ее пальцы.
Неожиданно повозка дрогнула. Вне себя от испуга, Мари-Жозеф обернулась. Это Ив бросился следом, на мгновение повис над дорогой, схватившись за борта, потом подтянулся на руках и упал на дно повозки.
— Немедленно возвращайся во дворец! — крикнула Мари-Жозеф.
— Если вернусь, — возразил Ив, — то никогда не смогу искупить свою вину перед Шерзад.
Почти достигнув зенита, на небе воцарилась полная луна. Мари-Жозеф пропела Шерзад: «Плыви в дальний конец Большого канала, мы спасем тебя от месье Бурсена, лишь бы он не увидел, как ты забираешься в повозку».
Шерзад откликнулась песней, исполненной надежды и радостного волнения. Стремительно рассекая водную гладь, она обогнала пустившихся галопом лошадей.
Месье Бурсен неминуемо появится на восточной оконечности канала в одну минуту первого. Возможно, он чуть-чуть подождет Мари-Жозеф: вдруг она придет и лично велит русалке сдаться на милость мясника. В две минуты первого он поднимет тревогу, созовет стражу и даст знать королю.
Мари-Жозеф оглянулась: на вершине холма сверкал и переливался огнями дворец.
На тропе показалась светящейся змейкой вереница факелов.
— Быстрей! — шепнула Мари-Жозеф.
Люсьен повернул лошадей на гравийную дорожку.
— Возьмите вожжи! — приказал он. — Мы с Ивом…
Русалка выбралась на берег на западной оконечности канала.
Неуклюже изгибаясь, она поспешно поползла к повозке. Упряжные лошади испугались, зафыркали и встали на дыбы. Повозка накренилась. Люсьен рывком поднялся на козлах, изо всех сил натянув вожжи, и уговаривал мощных тяжеловозов, пока те, нервные, блестящие от пота, наконец не замерли.
— Успокойте лошадей, — велела Мари-Жозеф, — а я попробую вразумить Шерзад. — Она соскочила с повозки и кинулась к морской женщине. — Шерзад, пожалуйста, тише, не кричи, мы тебе поможем!
Обезумев от страха, Шерзад принялась вырываться из рук Мари-Жозеф и Ива, попытавшихся было поднять ее, и стала извиваться, словно еще находилась в своей стихии, под водой. Она оцарапала Мари-Жозеф, оставив глубокий след от плеча до груди. Шерзад выскользнула у них из рук, обрушилась на землю, ахнула и застонала. Мари-Жозеф встала рядом с ней на колени:
— Шерзад, пожалуйста, послушай меня…
Она взяла перепончатые руки Шерзад в свои и запела, описывая, что они задумали. Лошади забили копытами и зафыркали. Люсьен с трудом успокаивал и удерживал их.
Шерзад зарыдала и затихла. Мари-Жозеф и Ив подняли ее и опустили на дно повозки. Гибкая и проворная в воде, на суше она делалась поразительно неуклюжей. Они уселись на шершавое, занозистое дно повозки справа и слева от русалки, не давая ей упасть.
Люсьен постепенно отпускал вожжи, чтобы лошади сначала пошли шагом, потом потрусили, потом двинулись легким галопом и только потом стремительно побежали. Русалка в ужасе обхватила Мари-Жозеф за талию. Сжавшись в комок рядом с нею, она поцеловала глубокую кровоточащую царапину, тихонько напевая в знак раскаяния.
— Полно, Шерзад, вздор, пустяки.
— А сейчас куда? — гаркнул Люсьен, стараясь перекричать стук колес.
— К морю!
— Если доедем. А сами-то вы как думаете спасаться?
— Я еще не успела решить… Я не сумела…
Она опустила руку за вырез платья и извлекла сложенный платок.
— У меня осталась пара ливров, мне ведь не пришлось подкупать возчика. Купим хлеба… и рыбы.
Люсьен усмехнулся, а потом не выдержал и расхохотался. Мари-Жозеф открыла было рот, вознамерившись возразить, но тоже не выдержала и рассмеялась.
Доспехи Люсьена сплошь усеивали рубины и бриллианты. Беглецы были сказочно богаты.
А кроме того, легкоузнаваемы и не могли замаскироваться.
Повозка с грохотом катилась сквозь светящуюся тьму; полная луна мерцала в клубах тумана.
— Можем поискать убежища в Бретани, — предложил Люсьен.
— Или заплатить команде какого-нибудь корабля и вернуться домой, на Мартинику.
— Уж лучше я лицом к лицу встречусь с королевской стражей, чем еще раз добровольно взойду на корабль, — заявил Люсьен.
Мари-Жозеф знала: Люсьен понимает, что сесть на корабль, идущий на Мартинику, для них столь же невозможно, сколь бежать в Бретань.
Шерзад подняла голову и раздула ноздри; она выскользнула из объятий Мари-Жозеф, сбросила с себя руку Ива, невзирая на толчки кидаемой из стороны в сторону повозки, подобралась к Люсьену и оперлась на облучок. Высунув язык, она попробовала на вкус ветер, с довольным шипением выдохнув проглоченный воздух. Лошади понеслись стрелой.
— Тише, тише!..
Лошади отфыркивались и сопели, тяжело дыша. Люсьен принялся их успокаивать:
— Нам предстоит еще долгий путь…
Полная луна опустилась, было уже за полночь. С конской упряжи летели хлопья пены.
— Смотрите! — воскликнул Ив.
Далеко позади дорога превратилась в светящуюся реку, быстро несущийся сверкающий поток.
— Это король! — констатировал Люсьен.
— Нам не доехать до моря! — сокрушенно произнес Ив.
— У нас с самого начала было мало шансов туда добраться.
— Мы напрасно пожертвовали жизнью ради безнадежного дела?
— Шерзад, Сена приведет тебя домой, — проговорила Мари-Жозеф, — но ты должна плыть как можно быстрее, изо всех сил и затаиваться под водой всякий раз, когда заслышишь людские голоса, лошадиный топот или лай собак.
Шерзад поняла; она пропела Мари-Жозеф прощальную песнь, положила голову ей на плечо и поцеловала рану на груди. Кровь Мари-Жозеф запятнала русалочью щеку.
Разглядев впереди невысокий холм, Люсьен стал еще настойчивее понукать измученных лошадей. Фонари и факелы преследователей неумолимо приближались, словно светящимся копьем пронзив тьму небольшой низины.
— Люсьен, мы можем где-нибудь укрыться? Съехать с дороги? Тогда они промчатся мимо и нас не заметят.
— Негде спрятаться. Да и луна слишком ярко светит.
Повозка вкатилась на вершину холма. Сквозь мерцающую серую пелену тумана показался изгиб Сены. Шерзад почуяла воду и запела, нетерпеливо и неудержимо. Усталые лошади, испугавшись ее голоса, рванулись вперед с новыми силами. Повозка, подскакивая на ухабах, покатилась вниз по склону холма.
— Потерпи несколько минут, — взмолилась Мари-Жозеф, — всего несколько минут, и ты свободна!
На вершину холма вознеслись сияющие драгоценными камнями всадники. В свете фонарей плясали впереди их тени. Они стремительно неслись по земле, призрачные и грозные. Карусельные отряды его величества мерцающим потоком стекли по склону, набирая скорость, с легкостью преодолевая ухабы и рытвины, неумолимо настигая беглецов.