Повозка скатилась на ровную дорогу и стала продвигаться в тумане по речной долине. Мари-Жозеф показалось, будто они смогут пересечь мост, перегородить или сжечь его, оторваться от кавалерии и спастись.
«Им достаточно будет переправиться через реку вплавь, и они нас нагонят, — трезво рассудила она. — Даже не побоятся погубить в воде свои прекрасные костюмы».
Она обняла Шерзад. Повозка как безумная подпрыгивала на выбоинах, кренясь то влево, то вправо, подлетая на ухабах, когда Люсьен понукал выбившихся из сил лошадей, крича: «Пошли! Вперед! Вперед!» Теперь надо было только добраться до моста: там Шерзад могла спрыгнуть в воду и уплыть от преследователей. До моста оставалось пятьсот шагов, а отряд его величества пока отставал от них на тысячу. Двести шагов до моста. Факелы зашипели, разбрасывая искры; тени карусельных корон, тиар и диадем заплясали, словно грозные демоны.
Пятьдесят шагов. Повозка наскочила на камень, высоко подпрыгнула и обрушилась. Одно колесо разнесло в щепки, и повозка завалилась набок. Ив схватил Мари-Жозеф и Шерзад, боясь, что они выпадут. Ось с пронзительным скрежетом проехала по дороге, оставив глубокую борозду на ухабах. Люсьену удалось дотянуть до моста, но там, где дорога пошла в гору, ось за что-то зацепилась, повозка развернулась и застряла, накренившись меж каменными парапетами.
— Тпру! — Люсьен остановил лошадей.
Одна лошадь споткнулась и упала на колени, другая задрожала, опустив голову между ног. Услышав тревожный крик Шерзад, лошади вздрогнули, но были слишком измучены, чтобы пуститься бегом. Раздался стук копыт: в каких-нибудь пятистах шагах показались всадники его величества.
— Если мы сдадимся, — предположил Ив, — нас, может быть, пощадят.
— Нет! Помоги мне! Шерзад…
Мари-Жозеф соскользнула наземь с накренившегося конца повозки. Люсьен неуклюже спустился с козел. Шерзад забилась и, рыча, упала на камни моста.
Люсьен бросился навстречу преследователям. Сверкнуло лезвие, скрытое в его трости. Он бесстрашно ждал врага.
К нему подскакали причудливые тени карусельных воинов. Из-под копыт взвивалась пыль. В воздухе чувствовались едкие запахи смолы, пота и грязи. Отряд возглавлял его величество; торжественный и великолепный в своем гневе, он осадил коня так близко, что Люсьен острием шпаги коснулся конской груди, а горячее конское дыхание обдало заколыхавшиеся перья его шляпы. К его величеству один за другим подскакали его придворные. Замыкала кавалькаду нубийская охотничья колесница. С нее полился пятнистый поток гепардов, обнаживших клыки и грозно рычавших.
На королевском щите сияло солнце.
— Вы мужественно сражались под моим началом, Люсьен, — промолвил его величество. — Неужели сейчас вы обратите оружие против меня?
Люсьен не мог ответить. Мари-Жозеф и Ив что есть силы тащили русалку на середину моста. Шерзад стонала, предвкушая свободу, и рычала, ощущая близость врагов. Ее раздвоенный хвост скреб о камень.
«Скорее, — мысленно умолял Люсьен, — скорее, пожалуйста. Иначе мне не останется ничего, кроме как…»
С восторженным криком Шерзад спрыгнула в реку.
— Быстрей, быстрей, если тебе дорога жизнь! — крикнула Мари-Жозеф. — Прощай, Шерзад!
Его величество указал на реку. Месье, с рукавами кимоно, вздымающимися и опадающими, словно крылья, стремительно понесся по берегу, за ним ринулся его отряд, а потом и все остальные. Его величество остался наедине с Люсьеном; его свиту составили лишь мальчики — августейшие внуки.
Люсьен салютовал его величеству шпагой и сдался ему на милость. Герцог Бургундский и герцог Анжуйский спешились, приняли у него шпагу и трость и преподнесли деду. Людовик вложил шпагу в ножны.
— Вы дадите мне слово чести, что не попытаетесь более сопротивляться, месье де Кретьен?
— Да, ваше величество.
Людовик вернул ему шпагу. Люсьен поклонился, испытывая искреннюю благодарность, ибо король поступал с ним как с врагом, а не как с предателем.
Вокруг Шерзад сомкнулся покров речной воды, густо насыщенной испражнениями животных и земных людей. Она вынырнула, с отвращением выплюнула мерзкую жидкость, снова ушла в глубину и поплыла. После безумной тряски в повозке все тело ее саднило и ныло; отвыкнув двигаться за время долгого плена, она быстро уставала. Течение несло ее, но заветная цель — море — была по-прежнему далеко.
Неожиданно звуки, наполнявшие реку, изменились. Грязь облепила ее, ослепив и оглушив, шумы, стуки и шорохи сделались почти неразличимы. Она на мгновение всплыла, выпрыгнув из воды над пеленой тумана. У следующей излучины реку перегородили люди и лошади. Поперек речного русла протянули сеть. Она снова нырнула, надеясь либо обойти ее сбоку, либо приподнять, и проскользнула меж копыт, норовящих раздробить руку или обрушиться на висок. Едва она задела какую-то лошадь, как все они испуганно заржали, заметались и стали сбрасывать седоков. Эта рискованная игра выдала русалку. Всадники принялись наугад колоть пиками и палить из мушкетов. Мимо нее пролетела дробь, вода вскипела; пуля срезала ей прядь волос.
Она нырнула. Оказалось, что сеть удерживают на речном дне привешенные грузила. Затягиваемая в сеть течением, она попыталась пробраться ниже, однако охотники почувствовали, как натянулась сеть, и стали поспешно выбирать ее, ловя и увлекая русалку на мелководье.
Она успела выскочить и взвилась над водой, над пеленой тумана, над смертоносной сетью.
И тут ее ступню пронзила внезапная, нестерпимая боль. Какой-то пятнистый пушистый хищник, вцепившись ей в ногу, с рычанием поволок ее на каменистый берег. Шерзад забилась, пытаясь скатиться обратно в реку, и увлекла преследователя за собой. Ее кровь окрасила воду, запах пролитой крови смешался с терпким мускусом хищника.
Уйдя под воду, преследователь оказался во власти русалки: она громко, пронзительно вскрикнула, вызвав в водной стихии подобие взрывной волны. Ее голос, перенесенный водными массами, нанес хищнику удар в сердце. Тварь содрогнулась, щелкнула зубами и безжизненно осела на дно.
Но тут мощным прыжком на Шерзад бросился его товарищ. На ее горле мертвой хваткой сомкнулись клыки: русалка не могла даже вскрикнуть, даже пошевелиться. Клыки твари сдавили ее сонную артерию. Стоило хищнику чуть-чуть свести челюсти, и она бы истекла кровью. Если бы он вонзил клыки поглубже, то перебил бы ей шейные позвонки.
Шерзад обмякла. Вопли земных людей и удары пик слились для нее в одну невыносимую, нестерпимую какофонию. Земные люди с трудом отогнали от нее хищника и вытащили ее на мелководье. Последнее, что она ощутила, прежде чем потерять сознание, было прикосновение веревочной сети.
Прямо к Мари-Жозеф неслись гуроны в усеянных бриллиантами костюмах, явно радуясь неожиданному развлечению.
— Не двигайтесь, — тихо произнес Люсьен.
Но Мари-Жозеф пребывала в таком душевном смятении, что просто не испытывала страха. Гуроны промчались мимо. Старший на скаку провел по ее волосам пером. Младший коснулся волос Ива. Старший снова пронесся мимо них и, склонившись с седла, дотронулся до волос Люсьена.
— Они заявили свои права на наши скальпы, — объяснил Люсьен. — Что касается меня, мой парик все равно испорчен; пусть забирают, если хотят.
Как только король ускакал навстречу брату, Лоррен привязал руки Мари-Жозеф к постромкам упряжных лошадей. Мокрая, забрызганная грязью, несчастная, она не противилась. Когда Лоррен приказал мушкетерам привязать Ива к левой руке Мари-Жозеф, тот вздумал было упираться, но тщетно. Люсьен перенес неизбежный позор, надменно и пренебрежительно глядя в пространство. Шартр и Мэн привязали его к Мари-Жозеф справа.
— Сейчас вам очень пригодилось бы покровительство какого-нибудь высокопоставленного лица, — сказал Лоррен Мари-Жозеф.
Она подняла голову и злобно воззрилась на него:
— Неумно.
Упряжные лошади тяжело сдвинулись с места. Люсьен изо всех сил старался не отставать, неуклюже опираясь при ходьбе на трость. Лошади брели в сторону рассвета.
— Месье де Кретьен, сколь низко вы пали. Впрочем, возможно, вам еще предстоит поизвиваться под моим сапогом.
Лоррен стегнул ближайшую упряжную лошадь по крупу. Она перешла на рысь, потащив за собой вторую. Люсьен споткнулся, но удержался на ногах и с трудом выпрямился.
— Тпру, тпру! — тихо приказал он лошадям.
Те замедлили шаг, но, как ему показалось, не столько послушав его, сколько от усталости.
«Уж как Лоррен порадовался бы, если бы протащил меня по земле до самого Версаля», — подумал он.
— Люсьен, — прошептала Мари-Жозеф.
— Ш-ш-ш…
Ее жалость невыносимо мучила его.
Мари-Жозеф обернулась, покосившись во тьму:
— Она спаслась?
С плеском пустив коня по мелководью, из тумана показался его величество. За ним следовал месье и всадники его отряда, волоча Шерзад, опутанную сетью и покачивавшуюся меж двух жердей. Мари-Жозеф запела, но, когда русалка забилась и заметалась, не выдержала и зарыдала. Шерзад запричитала и заголосила. Глаза у нее горели, как у кошки.
Юные участники Карусели, едва держась в седле от усталости и пережитого радостного волнения, разбились по двое и стали теснить Люсьена, осыпая его градом насмешек и издевательств. Тепло старинной дружбы бесследно исчезало в холодном дыхании королевской опалы. Люсьену случалось видеть публичное унижение бывших фаворитов. Он тщательно выстраивал свою жизнь так, чтобы это не выпало ему на долю. Ныне все усилия, стоившие ему неимоверных трудов, пошли прахом.
Его величество осадил коня, заметив, как обошелся шевалье с пленниками. Он безучастно скользнул взглядом по Иву, по Мари-Жозеф и наконец перевел глаза на Люсьена:
— Вы все лишились рассудка.
Занималась заря. Голос короля звучал измученно, точно у дряхлого старца.
Глава 27
Люсьен и Ив ехали без седла на упряжных лошадях; руки им развязали по приказу короля. Совершенно обессилевшая после борьбы со своими преследователями, опутанная сетью, Шерзад зловеще, монотонно гудела, изливая свою скорбь и пугая коней и всадников. Мари-Жозеф везли в охотничьей колеснице. Гепарды, задевая ее плечами и рыча, терлись о ее мокрые юбки, словно кошки. Один уселся на задние лапы и принялся пристально смотреть на нее, не сводя глаз с окровавленного корсажа.