Отдавая предпочтение Тихо Браге, Риччоли все же выделил Копернику собственный великолепный кратер. Астроном Юэн Уитакер, проделавший неоценимую работу по истории лунной картографии, предполагает, что признание Кеплера, Коперника и в особенности Аристарха — древнегреческого астронома, который первым допустил, что Земля обращается вокруг Солнца, — свидетельствует о тайных симпатиях Риччоли к коперниковской системе: не имея возможности выразить их в тексте, он намекнул на них при составлении карты[15]. Конечно, это лишь догадка. Однако, даже если не искать на карте скрытых намеков, она показывает, сколь революционными были времена. Астроном позволил себе назвать детали рельефа Луны не в честь великих государственных и церковных деятелей, а в честь таких же, как он сам, ученых, что говорит о заслуженном авторитете знания. Важно также отметить, что многие из ученых — и большинство из тех, чьи имена получили самые важные объекты, — жили не в древности, а в Новое время. Луна Риччоли символизировала торжество нового знания новых людей.
Пока Риччоли населял лунные карты астрономами, другие населяли саму Луну лунными людьми. Вера в божий промысел — в то, что Бог не расточителен в своем творении, — привела многих к выводу, что если существуют другие земли, то на них должна быть жизнь. Именно этому посвящен труд Джона Уилкинса «Открытие лунного мира», опубликованный в 1638 году в попытке доказать, что Луна пригодна к жизни и обитаема. Если другие земли обитаемы, у них должна быть история. Таким образом, для сторонников коперниковской системы и сочувствующих вымышленные истории о Луне, как и рисунки Луны, стали способом показывать ее земной характер, в то же время демонстрируя планетную природу Земли, прибывающей и убывающей в лунном небе.
Частой темой таких историй становилось чудо пепельного света, которое доказывало, что Земля для Луны есть то же самое, что Луна для Земли. Кеплер говорит об этом в своем «Сне» (1634), где пепельный свет, падающий на видимую сторону Луны, смягчает суровый климат, устанавливаемый 14-дневными днями и ночами. В сочинении Фрэнсиса Годвина «Человек на Луне», опубликованном в один год с книгой Уилкинса, протагонист по имени Гонсалес обнаруживает, что лунная жизнь в основном идет именно в пепельном свете, а когда в небе видно и Землю, и Солнце, бодрствуют лишь самые крупные и благородные обитатели лунного мира, в то время как остальные предпочитают долгими днями спать.
На Годвиновой Луне живут крупные, мудрые и благочестивые люди, что его несказанно радует. Когда он восклицает «Иисус Мария!», местные жители падают на колени, и он ликует, что нашел родственные христианские души. Как замечает Адам Робертс в своей «Истории научной фантастики» (2016), существование похожей на Землю Луны в божественной вселенной порождало новые вопросы: ждет ли ее обитателей спасение? Могут ли они на него рассчитывать? Какое значение жертва Христа приобретает во вселенной, которая гораздо больше вселенной богословов? Должны ли лунные люди принимать причастие?[16]
Возможно, чистые души — это души людей, а Луна в материальном отношении не отличается от Земли, как полагали писавшие о ней сторонники коперниковской системы, но стоит на более высокой духовной ступени. Уилкинс предположил, что Луна может быть «Небесной Землей, соответствующей, в моем представлении, раю богословов… там не было потопа, поскольку не было и грешников, которые могли навлечь на нее проклятие». Посетив Луну, Сирано де Бержерак пришел к выводу, что туда переместили весь Эдем, не забыв даже яблоню. Впрочем, он быстро забыл о высокопарности и принялся отпускать непристойные шутки о змее, живущем у него в штанах, в разговоре со своим проводником, пророком Илией.
Здесь слышится эхо Плутарха, у которого Луна была полна очистившихся душ, и эхо связи со смертью. Однако здесь виден и христианский мотив: мир чистых душ (или мир для чистых душ) существует в доисторическом прошлом, а также — как остается только надеяться — в личном будущем каждого. Так что в историях о Луне как новом мире Луна довольно быстро становится и миром старым. Эта двойственность — древняя сама по себе, новая для человечества — наблюдается в художественной литературе о Луне и по сей день.
Такого рода противоречия между древним и современным вписывают Луну в целый ряд земных сочинений. Она являет собой не единственный «другой Эдем, половинчатый рай» в представлениях эпохи, ведь европейские экспедиции регулярно называли новым Эдемом дальние острова. Бороздить океаны значило плыть от знакомого и исчерпанного к новому и незапятнанному: к «древесному острову» Мадейре или «счастливым» Канарским островам, зеленым, как сад. По большей части Луна появляется в литературе того времени именно в качестве вариации на эту островную тему. Сочинения о ней входят в более крупный массив литературы о фантастических путешествиях и необычных изолированных культурах человечества, о чудесных местах, где царит волшебство и живут ущербные мечтатели — сюда же относятся, например, «Утопия» (1516) Томаса Мора и «Буря» (ок. 1610) Шекспира. В кеплеровском «Сне» Луна прямо называется островом, а Гонсалес Годвина попадает на Луну с острова Святой Елены, который в Англии в те годы считался синонимом Эдема. Несомненно, книга Годвина оказала влияние на последующие сочинения об исследовании неведомых островов за авторством Дефо, Свифта и других литераторов.
Стоит отметить, что во всех этих историях на Луну отправляются земляне. Для большей части планеты XVII век был не эпохой Великих географических открытий, а эпохой Великих открытий европейцев. Но именно европейцы писали сочинения о Луне — и мало кто из них представлял себя на месте тех, чью землю открывают. Когда столетия спустя появились и такие сочинения, земляне в них планировали вторжение на Марс, а не на Луну.
Таким образом, Луна стала самым далеким островом архипелага глубокомыслия и бурного веселья — и несколько столетий сохраняла этот статус. Все эти сочинения были далеки от реализма. Вопросы о том, действительно ли она пригодна для жизни и какая она на самом деле, которые занимали Уилкинса и Кеплера, через несколько десятилетий почти перестали представлять интерес. Коперниковская революция, которую Уилкинс продолжил в прозе, к тому времени одержала победу иным образом. Луна по-прежнему давала людям новый способ смотреть на космос, но к концу XVII века размышления о том, как там живется и как она выглядит, сменились вопросом о силе, которая управляет ее движением.
Опубликованные в 1687 году «Математические начала натуральной философии» Ньютона связали Луну с Землей не на основе сходства, а на основе силы тяготения. Кеплер открыл, что планеты обращаются вокруг Солнца по эллиптическим орбитам, и в последующие десятилетия ученые подтвердили, что спутники также обращаются по эллиптическим орбитам вокруг планет, которым повезло иметь спутники. Кроме того, он обнаружил, что тела на орбите движутся быстрее, когда находятся ближе к телу, вокруг которого обращаются, чем когда находятся дальше от него, и это движение можно описать математически. На основании этих эмпирических законов Ньютон разработал теорию о притяжении массы к массе — Земли к Солнцу, Луны к Земле, яблока к Земле — и поставил силу притяжения в зависимость от квадрата расстояния между объектами, то есть вывел закон всемирного тяготения, который, как вид Луны из кухонного окна, объединяет космос с обыденностью.
Союз небес и Земли был лучше всего виден на примере приливов. Чтобы понять, каким образом их вызывает гравитация, представьте себе Землю, полностью покрытую водой. Уровень воды прямо под Луной будет выше среднего, потому что вода там находится ближе к Луне, а следовательно, притягивается к ней сильнее, чем вода в любой другой точке земного шара: Луна оттягивает ее с Земли.
Как ни странно, уровень вод в самой далекой от Луны точке Земли тоже поднимается. Это объясняется тем, что те воды находятся дальше всего от Луны, а потому притягиваются к ней в наименьшей степени, но с учетом геометрии это минимальное тяготение притягивает воды к Земле. Самая мощная сила, которая оттягивает воду с Земли, и самая слабая сила, которая притягивает воду к Земле, производят, таким образом, одинаковый эффект. В результате сферический волейбольный мяч Земли оказывается заключенным в водный мяч для регби, острым концом указывающий на Луну.
Солнце тоже создает приливы, причем схожим образом: воды поднимаются в самой ближней и самой дальней точках поверхности Земли. Однако эти приливы не столь сильны. Хотя Солнце в 30 миллионов раз тяжелее Луны, оно находится в 400 раз дальше, а всемирное тяготение Ньютона устроено таким образом, что расстояние работает против него сильнее, чем масса работает на него[17]. Два водяных «вздутия» накладываются друг на друга, когда Земля, Луна и Солнце выстраиваются в одну линию, то есть когда Луна оказывается в небе либо рядом с Солнцем, либо прямо напротив него. В такие моменты наблюдаются высокие приливы, которые связываются с полнолуниями и новолуниями. Объяснение их существования и амплитуды, предложенное теорией Ньютона, стало одним из наиболее впечатляющих приложений законов Вселенной к происходящему на Земле.
На практике приливы гораздо более сложны. Земля вместе с водами постоянно вращается: направление на Луну совершает полный оборот за месяц, а направление на Солнце — за год. Таким образом, воды стараются непрерывно сохранять свою обусловленную действием приливных сил форму, внутри которой вращается покрытая ими твердая Земля. Из-за вращающейся топографии берегов и морей высота, частота и точный график приливов и отливов в разных местах различаются. Посреди Тихого океана, где нет суши, которая бы все усложняла, высота приливов составляет менее метра. В проливе Ла-Манш, где вода, поднимаясь каждые 12 часов, пытается перелиться из Атлантического океана в Северное море, высота прилива может достигать семи метров.