– Аилесса? – вскрикиваю я, отринув обычную вежливость, которую использовала при обращении к matrone.
А затем вытягиваю шею, чтобы заглянуть за спину Одивы. Жаль, что у меня нет ночного зрения.
– Это для ужина? – ровным голосом спрашивает matrone, глядя на моего козодоя.
Я не отвечаю. Потому что не вижу в этом смысла.
– Где она?
В поле зрения появляются четыре старейшины. Их лица превратились в застывшую маску. А в глазах у Пернелль застыли слезы. Но среди них нет Аилессы. Уверена, она бы бежала впереди них, чтобы увидеть меня. Если только она не ранена или…
– Она не смогла сбежать?
Я отступаю на шаг назад. Но никто не спешит опровергнуть мои слова.
– Что случилось?
Одива вздергивает подбородок, но слегка отводит взгляд.
– Необходимо сосредоточиться на будущем… Ночь переправы наступит через тринадцать дней. Необходимо найти способ выполнить наши обязанности. – Она смотрит на каждую из нас по очереди. – Мы обязаны сделать новую костяную флейту.
Милисента обменивается хмурыми взглядами с Дольссой.
– Простите, matrone, но как мы сможем сделать флейту без кости золотого шакала? Они почти все вымерли.
– И даже не обитали в Галле, – добавляет Дольсса. – Нам придется отправиться в другие земли. Но как нам успеть сделать это, а затем вернуться за тринадцать дней?
– Куда подевалась твоя вера? – восклицает Одива с внезапно вспыхнувшим гневом. – Тирус позаботится о нас. Он требует свои души, и это последний раз, когда я могу…
Она на мгновение опускает голову. А я вспоминаю ее молитву, которую подслушала вчера вечером: «Время на исходе. Дай мне знак, Тирус. Дай понять, что ты чтишь мои жертвы». Лихорадочный блеск в ее глазах остывает, и она принимается отряхивать рукава.
– Золотой шакал – священное животное Тируса. Необходимо обратиться к нему.
Пернелль смотрит прямо в глаза Одиве. Роксана и Дольсса держатся величественно и напряженно. Милисента коротко кивает.
– Конечно, matrone, – отвечают они.
Сделав глубокий вдох, Одива восстанавливает самообладание.
– Мы должны поторопиться. Мы не можем пренебречь следующей ночью переправы. На севере Довра разразилась война. Ходят слухи о множестве погибших. Каждая Леурресса, умеющая охотиться, должна отправиться за шакалом, пока мы не сделаем новую флейту. – Она спускается еще на одну ступеньку и смотрит на меня своими черными глазами. – Это касается и тебя, Сабина.
– Но… как же Аилесса?
Да что с ними такое? Почему мы вообще обсуждаем войны, золотых шакалов и костяные флейты?
Роксана поджимает дрожащие губы, пока они не превращаются в тонкую линию. Пернелль вытирает глаза. Одива смотрит в ночное небо, словно подыскивая слова.
– Аилесса мертва.
– Что? – Каждая клеточка моего тела превращается в лед. – Нет… вы ошибаетесь. Это невозможно.
Порыв ветра треплет юбки старейшин, а сердце сжимается в груди, изо всех сил пытаясь забиться вновь.
– Мне очень жаль, Сабина. – Одива кладет руку мне на плечо. – Возможно, для тебя было бы лучше, если бы Аилесса никогда не… – она качает головой.
– Не рождалась? – мои глаза сужаются. – Это вы собирались сказать?
Ее брови цвета воронова крыла сходятся вместе. Милисента тут же делает шаг вперед, чтобы предотвратить очередную вспышку гнева.
– Ты забываешься, Сабина. Ты не должна так разговаривать с matrone. Конечно же она не жалеет о рождении Аилессы. Девочка была ее наследницей, дочерью ее amouré.
– Но это не означает, что я любила его, – бормочет Одива так тихо, что у меня невольно возникает вопрос, слышал ли ее слова хоть кто-то из старейшин.
Matrone протискивается мимо меня к замку, но я успеваю заметить, как она вытаскивает спрятанное ожерелье. И впервые мне удается отчетливо разглядеть его – птичий череп с рубином в клюве.
В любой другой момент я бы спросила, почему у нее есть еще одна кость – ведь она должна обладать всего пятью – но сейчас я лишь изумленно смотрю, как она проходит под аркой и скрывается в Шато Кре. Как она может так бессердечно относиться к собственной дочери? Что там вообще произошло?
Аилесса не могла умереть.
– Ох, Сабина. – Пернелль спускается и обнимает меня.
Но мои руки продолжают висеть по бокам.
– Мы сделали все, что могли, но из-за amouré Аилессы туннель обрушился, а она упала в яму, – продолжает она. – Matrone пыталась спасти ее, но не успела. Яма оказалась слишком глубокой и… – Ее голос прерывается, а слезы стекают по щекам.
Мои глаза тоже жжет, но я сдерживаю собственные слезы. Это не укладывается в голове. Аилесса не умерла. Я бы знала это. Почувствовала бы.
– Парень тоже умер?
Пернелль кивает, а ее лицо мрачнеет.
– Но за это следует благодарить богов. Одива сказала, что его жизнь оборвалась в тот же миг, что и жизнь Аилессы.
Я хмурюсь.
– Так вы не видели, как это произошло?
– Мы убежали оттуда, – объясняет Роксана, присоединяясь к нашему разговору.
Милисента и Дольсса застыли неподалеку. Их горе почти осязаемо и давит огромным грузом на мою грудь.
– Туннель оказался ненадежным, поэтому Одива приказала нам уходить, – говорит Роксана.
Я слегка качаю головой. Все, что они рассказали, основано на словах Одивы. Но мне этого недостаточно.
– Иди домой и отдохни. – Пернелль гладит меня по руке. – Ты можешь присоединиться к нашей охоте завтра.
Она говорит об охоте на золотого шакала. Но это так смешно.
– Нет. Я отправлюсь сегодня. Прямо сейчас.
Я отмахиваюсь от них, но чувствую, как их встревоженные взгляды впиваются в мой затылок.
– А как же твоя птица? – спрашивает Дольсса.
Я опускаю изумленный взгляд и вижу, что козодой безвольно болтается в руке. Ох.
На негнущихся ногах я подхожу к полуразрушенной садовой стене и бросаю птицу на камень. А затем вытаскиваю костяной нож Аилессы.
Удар.
Я поднимаю отрезанную ногу и разрезаю ладонь острой костью, чтобы она соприкоснулась с моей кровью. Все. Обряд окончен. Я сжимаю в кулаке птичью ногу с когтями.
А затем, оставив козодоя на камне, покидаю старейшин, заросший сад и заваленные камнями руины Шато Кре. И бегу. Прочь от морских утесов и плато прямиком в лес. Пересекаю паутину ручьев и рек, мост за мостом. Бегу из последних сил, пока не чувствую, как начинают неметь легкие от нехватки воздуха и колоть в боку. Пока порез на ладони не перестает жечь, а глаза не высыхают.
Я почти добралась до входа в катакомбы. И просто сгораю от желания пробраться внутрь. Но приблизившись к краю оврага, резко останавливаюсь.
Воздух с выдохом покидает легкие. Сердце подскакивает к горлу.
Я неуверенно переступаю с ноги на ногу.
Прекрасные и понимающие глаза серебристой совы смотрят на меня.
Она здесь. Под ярким светом луны. Сидит на земле, а не на дереве.
Примостилась на краю оврага.
И это явно знак того, что я права.
Аилесса жива.
Я делаю шаг вперед, и серебристая сова расправляет крылья, а затем слегка опускает их, словно защищается от меня. Она не хочет, чтобы я приближалась.
Сердце слегка замедляется в груди. Я чувствую боль в мышцах и дрожь в руках и ногах. С ладони, сжатой в кулак, капает кровь. Лапа птицы вместе с тупыми когтями впиваются в мою рану.
И тут я осознаю, что так и не получила благодати от козодоя.
Неужели я оскорбила богов? Ведь я убила птицу в ярости, а кость благодати и вовсе забрала бездумно.
– Простите, – прошу я у Тируса и Элары, но при этом продолжая смотреть на серебристую сову. – Я сделала это, чтобы спасти Аилессу.
Сова складывает крылья.
Тепло растекается по коже, и я вздрагиваю. Мир вокруг меняется, словно внезапно взошло солнце, только оно отбрасывает слабое фиолетовое свечение. Я осознаю, что происходит… Аилесса описывала нечто подобное, когда убила сокола. Так воспринимается зрение дополнительных цветов. Раньше я их не видела. Но начну, как только впервые увижу мертвых. Все Перевозчицы нуждаются в этой благодати.
Боги простили меня.
– Я спасу ее, – обещаю я серебристой сове, словно она понимает меня. – Знаю, я единственная, кто сможет это сделать.
Птица тихо вскрикивает, а затем издает звук, напоминающий мурлыканье.
– И я хорошо подумаю, прежде чем выбрать следующее животное. – Благодати козодоя хоть и полезны, но не дают мне силу, а именно ее мне сейчас не хватает больше всего. – Постараюсь действовать умнее и просчитывать все наперед.
Если Одива с четырьмя старейшинами Леурресс не смогли спасти Аилессу, то мне придется составить тщательный план, как сделал Бастьен и его друзья.
Сова качает мордочкой, напоминающей по форме сердце, сначала вперед и назад, а затем из стороны в сторону.
Моя решимость крепнет. Вот только необходимо проявить терпение, чтобы добиться успеха. Но, думаю, у меня есть время в запасе. Скорее всего, Аилесса уже рассказала Бастьену, что их души связаны узами жизни и смерти. И, видимо, он поверил ей, иначе уже убил бы подругу, особенно после того, как лишился возможности убить ее мать.
– Я не подведу.
Сова расправляет крылья, и мое зрение вновь меняется. В этот раз окружающий мир приобретает оттенок не фиолетового, а серебристого цвета, словно у каждого предмета появляется ореол, как у полной луны. Но что бы я ни видела, это не могло появиться от козодоя.
В голове, а может, и перед глазами, возникает образ.
Он полупрозрачный, но быстро уплотняется.
Я резко втягиваю воздух. Это Аилесса. Она сидит на камне, связанная по рукам и ногам. Ее голова склонена набок, а плечо прижимается к стене. Каштановые волосы спутались. Тело покрыто грязью и царапинами, а в глазах застыла пустота. Весь огонь исчез.
– Ох, Аилесса, – шепчу я, чувствуя, как все сжимается в груди.
Но стоит словам слететь с губ, как она поднимает голову, и наши взгляды встречаются. Сердце тут же пускается вскачь.