matrone чистую и готовую для обработки кость. Может, это поможет ей простить меня за то, что я убила зверя.
Рука соскальзывает, и клинок впивается в ладонь.
И тут метрах в трех от меня раздается хриплый крик. Я резко втягиваю воздух, ожидая увидеть еще одного Скованного. Но не видно ни единой вспышки chazoure. Да это вообще не человек.
А серебристая сова. Именно здесь. Сидит под дождем, который заливает ее перья.
Живот тут же сводит от напряжения. Я опускаю кость на колени здоровой рукой.
– Нам нужна костяная флейта, – оправдываюсь я, решив, что сова прилетела именно поэтому.
Хотя именно она помогла мне убить шакала и помешала Одиве сделать это.
Но птица подлетает поближе и склоняет голову в мою сторону. Я прекрасно понимаю, что она пытается мне сказать. Что я должна доверять ей. И она прекрасно знает, что мертвецы заполонили Южную Галлу. И что у Аилессы есть костяная флейта… настоящая костяная флейта. Она играла на ней на утесе над сухопутным мостом.
Возьми эту благодать, Сабина, и используй ее, чтобы спасти свою подругу.
Эта мысль звучит у меня в голове чужим голосом. И меня охватывает спокойствие и понимание.
Я смотрю на сову. Дождь продолжает капать с небес, но я даже не дрожу.
– Ты поможешь мне найти ее?
Сова кивает, а мое сердце начинает колотиться быстрее.
Сделав глубокий вдох, я раскрываю ладонь. Дождь смывает большую часть крови из раны, но она продолжает сочиться. И мне этого хватит.
Поэтому я стискиваю зубы и прижимаю кость шакала к ране.
34. Аилесса
Я сижу, обхватив ноги, рядом с барельефом Шато Кре в убежище Бастьена и лениво вожу пальцем по башням, которых уже давно нет. Моя famille не всегда жила под замком. Раньше мы обитали в укромных лощинах и пещерах на берегу, но я не помню тех мест. Я была еще младенцем, когда король Годарт лишился жизни. И в том же году свирепый шторм пронесся по побережью и разрушил Шато Кре, породив слухи, что замок проклят. Но Одиве всегда нравилось это место. Поэтому она переселила туда нашу famille, когда тот оказался заброшенным.
Я обвожу взглядом комнату, обрывающуюся с одной стороны ямой, где прожила последние десять дней. Мне здесь комфортно – ну, насколько это возможно, когда силы постепенно утекают, а желание помочь famille грызет последние нервы.
Леса скрипят под ногами, и меня тут же накрывает волной тепла. Бастьен вернулся.
Он спускается и входит в комнату с сумкой, перекинутой через плечо, и каким-то свертком под мышкой. Свет фонаря подчеркивает его выразительный подбородок и блеск свежевымытых волос. Пока он отсутствовал, то нашел время, чтобы побриться и принять ванну. А значит, поиски Жюли и Марселя не увенчались успехом. Снова.
– Есть новости? – спрашиваю я, не желая расставаться с тщетными надеждами.
Может, мои кости благодати и костяная флейта лежат в сумке Бастьена, и он привел себя в порядок, желая отпраздновать это событие.
– Жюли не объявлялась на чердаке над пивоварней, – говорит он.
И мои плечи опускаются. Бастьен уже проверил все места, где он и его друзья укрывались, а теперь просто прочесывает Довр. Но все это начинает казаться мне бессмысленной тратой времени.
– Не переживай, я найду ее.
Я вглядываюсь в вымученную улыбку на лице Бастьена и морщинки под его усталыми глазами. Он никогда не откажется от поисков – потому что так же упрям, как и я, когда принял какое-то решение, – но это не означает, что и его надежды не рушатся.
– А мертвые? – интересуюсь я. – Что слышно про них?
Он вздыхает и подходит ближе ко мне.
– Про них говорят чуть больше, но в основном то же самое. Кто-то слышал странные голоса, которые молят о чем-то или извиняются за проступки. А иногда и угрожают чем-то. Но никто из мертвых не нападал на людей, как это случилось с тобой или другими Костяными волшебницами. – Он опускает на землю свою сумку и сверток из ткани. – Похоже, с обычными людьми мертвецы ведут себя хитрее.
– Но все же остаются для них опасными.
Он кивает и садится на пол, чтобы снять свои ботинки.
– Я слышал, как двое мужчин в таверне обсуждали своих друзей, которые заболели. – Он вытряхивает пыль и кусочки известняка. – Но при этом у них нет ни лихорадки, ни сыпи, ни каких-то явных симптомов.
– Мертвые вытягивают из них Огонь.
По коже расползаются мурашки, когда я вспоминаю, что мне рассказывала мама перед обрядом посвящения. Если Скованных не переправить через Врата, они начнут вытягивать жизненные силы из живых. А если смогут забрать у человека слишком много Огня, то уничтожат и его тело, и душу.
– Жаль, что я не могу выбраться отсюда, чтобы помочь тебе отыскать флейту.
– Сначала необходимо отыскать твои кости благодати, – стараясь успокоить меня, отвечает Бастьен. – Я не привлекаю внимания мертвецов, но ты… – Он потирает заднюю часть шеи.
Я бессильно киваю, смотря в черное пространство шахты. Несправедливо, что я прячусь, чтобы защитить себя, когда невинные люди не могут сделать этого.
– Что ты принес в этот раз? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.
Мне надоело каждый день обсуждать безвыходность ситуации.
Он скрещивает ноги и чуть подается вперед, а затем подталкивает мне свою сумку. Я отстраняюсь от барельефа Шато Кре, краснея от усилий, которые требуются для такого небольшого движения, и заглядываю внутрь. На лице тут же расплывается улыбка, когда достаю еще один фонарь и несколько свечей. Я перевожу взгляд на Бастьена и вижу, что он внимательно наблюдает за мной.
– Это, конечно, не ночное небо, – говорит он. – Но два фонаря лучше, чем один.
Тепло разливается у меня в груди. Он делает все возможное, чтобы это место стало уютнее.
– Спасибо.
Он пристально смотрит мне в глаза, отчего тепло расползается на кончики пальцев рук и ног.
– Там еще есть немного воды. – Бастьен указывает на сумку.
И еще еда, как я и ожидала. Но меня больше интересует тканевый сверток.
– А там что?
Его брови ползут вверх, когда он замечает, куда направлен мой взгляд.
– О… это, хм… ну… – Бастьен прочищает горло. Чешет руку. Щелкает костяшками пальцев. – Я подумал, сколько еще ты можешь ходить в этой оборванной тряпке, – он взмахивает рукой, указывая на мое тело, – прежде чем она окончательно свалится с тебя? – Он морщится. – Вернее, прежде чем она порвется окончательно.
Он покраснел? Трудно понять, так ли это, в свете единственного горящего фонаря.
– Ты достал мне платье? – спрашиваю я, чувствуя, как начинают гореть мои щеки.
Он сглатывает и кивает.
И на мгновение между нами повисает тишина.
– Я могу посмотреть?
– Ох, конечно. – Он медленно передает мне сверток.
Вихрь бабочек проносится в животе, когда я разворачиваю ткань и вижу внутри платье из тонкой шерсти цвета папаротника. Я с улыбкой провожу пальцами по гладким плетениям.
– Это любимый цвет Сабины.
– Твоей подруги с моста? – спрашивает Бастьен.
Я поднимаю глаза и с удивлением смотрю на него.
– Иногда ты зовешь ее во сне, – объясняет он.
– Правда?
У меня перехватывает дыхание. Жаль, что я не помню этих снов. Я не видела Сабину с новолуния на сухопутном мосту. И тяжело переживаю нашу разлуку.
– Она одна из моих сестер Леурресс, – говорю я. – Не кровная сестра… Каждой Леуррессе дается не так много времени, чтобы зачать хотя бы одного ребенка, прежде чем…
Прежде чем они убивают его отца.
Я прикусываю губу и бросаю еще один взгляд на Бастьена. Но на его лице не видно злости, покорности судьбе или смирения. Наверное, он все еще пытается осознать тот факт, что через год после встречи со мной умрет, пусть даже не от моей руки.
– Сабина – моя лучшая подруга.
– Уверен, ты скучаешь по ней, – бормочет он.
Сильная боль разливается в груди. Кажется, прошла целая вечность с того дня, когда мы с Сабиной, держась за руки, шли по тропинке к Кастельпонту, и она предложила мне помечтать о том, каким я хочу видеть своего amouré. Но я никогда не представляла себе кого-то похожего на Бастьена – не совсем, – но теперь не могу представить на его месте никого другого.
– Уверена, ты скучаешь по Жюли и Марселю, – отвечаю я.
Он опускает глаза и потирает царапину на ботинке. Я не свожу с него глаз, ковыряя кожу на ногтях. Насколько сильно он скучает по Жюли? Да, они стали одной семьей, но может, его чувства к ней намного глубже? Мышцы спины и плеч Бастьена перекатываются под одеждой, когда он встает на ноги.
– Хочешь принять ванну?
Мои брови невольно взлетают вверх.
– Конечно, в одиночестве. – Он хмурится, а у меня невольно вырывается улыбка. – Если хочешь, я провожу тебя к пруду. А потом можешь надеть новое платье.
– Отлично.
Он разжигает второй фонарь, а я беру первый. И медленно иду за ним, стараясь не растерять последние силы. Он ведет меня вниз, к подземному пруду с чистыми грунтовыми водами. Я уже дважды мылась здесь. Но стоило потом натянуть изодранное платье для обряда посвящения, как я вновь чувствовала себя грязной.
– Сможешь вернуться сама? – спрашивает Бастьен. – Или подождать тебя снаружи?
Я прижимаю к груди папоротниково-зеленое платье.
– Не стоит. Я справлюсь.
Бастьен кивает. Дважды. А затем проводит рукой по волосам, стараясь натянуть на лицо маску безразличия, которую он часто использовал в старой комнате в катакомбах. Но с каждым разом это получается все хуже и хуже. Сделав глубокий вдох, он старательно отводит глаза.
– Ну, до встречи, – наконец, говорит он и уходит.
Я сдерживаю смех.
Водя теплая и дарит небывалое удовольствие. Я медленно растираю тело и промываю волосы, пока не смываю каждую крупинку известняковой пыли, а затем распутываю каждую прядь пальцами, усевшись на край пруда. Когда все колтуны исчезают, я надеваю новое платье, а старое оставляю лежать грязной грудой у воды.