Я подбираюсь к столбику кровати и встаю на здоровую ногу. Затем хватаюсь за спинку ближайшего стула и пытаюсь перебраться через него, шипя от боли в колене. Затем упираюсь руками в стол, чтобы не упасть, и замираю, глядя на высокое окно в трех метрах от меня. И на всем этом расстоянии нет ни одного предмета мебели.
Я медленно втягиваю воздух, готовясь к неизбежной боли. А затем осторожно наступаю на больную ногу.
Сотня иголок впивается в мое колено. Я вскрикиваю и падаю на пол.
Тут же распахивается дверь. Казимир. Я судорожно втягиваю воздух, а затем отворачиваюсь от него, стараясь сдержать еще один крик от нестерпимой боли.
Он подхватывает меня на руки и относит обратно в кровать.
– Я бы не советовал сбегать через это окно. Хоть оно и находится над рекой, но до нее тридцать метров отвесной стены. – Он опускает меня на матрас и поправляет больную ногу, отчего я невольно вздрагиваю. – Пожалуйста, будь осторожнее. Кость еще не срослась.
Он подвигает стул к кровати и опускается на него. Я стараюсь контролировать свое дыхание, пока боль постепенно не утихает.
– Где мы? – спрашиваю я, разглядывая бархатный балдахин над головой. – Не верится, что солдаты живут в таких условиях.
– Мы в Бо Пале.
Мои брови поднимаются вверх.
– Ты здесь живешь?
Он кивает с некоторым смущением.
– Я, хм, дофин[8].
Принц? В первое мгновение мне кажется, что он шутит, но затем мой взгляд падает на его красивую одежду и перстень с драгоценными камнями на пальце.
– Почему тогда ночью ты был в форме?
Он пожимает плечами.
– Наследников престола обучают военному делу.
Мысли путаются в голове. Наследник Южной Галлии мой amouré? О чем только думали боги?
– Тебе удобно? – Щеки Каза вспыхивают. – Я попросил горничных переодеть тебя в ночную рубашку.
Меня не заботит моя одежда.
– Где Сабина?
Мне нестерпимо хочется увидеть ее. Но сердце все равно ноет. Она не просто Леурресса, которую мама предпочла мне, а дочь, которую Одива любила больше, чем меня. Сабина ни в чем не виновата, но от этой мысли все сжимается в груди.
Казимир проводит рукой по светло-русым волосам.
– Что последнее ты помнишь?
Я пытаюсь воскресить хоть что-то в памяти, но все расплывается.
– Она сражалась с солдатами.
Он кивает и нервно заламывает пальцы.
– Она сбежала.
Я вздыхаю с облегчением. Хоть это радует.
Каз смотрит на меня, и черты его лица смягчаются.
– Я не мог оторвать от тебя глаз на том мосту, – признается он. – Ты сражалась просто бесподобно. – Кончики его пальцев потирают уголок губ. – Твои силы связаны с костями в мешочке, который ты носила на шее. Да?
Увидев, что я нахмурилась, он добавляет:
– Ты заметно ослабела, после того как мама забрала их.
– Откуда ты знаешь, что было в мешочке.
– Ох… Я хотел сохранить их для тебя.
– Хотел?
Он скользит взглядом по комнате.
– Боюсь, я потерял его по дорого в Бо Пале.
Я с подозрением всматриваюсь в его серо-голубые глаза, не веря его словам.
– Можешь рассказать мне о клубящейся пыли, в которую прыгнула твоя мать? – прочистив горло, просит он. – Я никогда не верил в волшебство, но не могу найти этому другого объяснения.
Я пожимаю плечами.
– Не понимаю, о чем ты.
Теперь уже Казимир с подозрением смотрит на меня.
– Я не враг тебе, Аилесса.
Неужели он действительно считает, что мы можем быть друзьями после случившегося ночью?
– Я не могу здесь оставаться.
– Но твоя нога должна зажить.
Если бы только я обладала благодатью саламандры, как Сабина.
– Я. Не. Могу. Остаться.
Он стискивает челюсти.
– Из-за Бастьена Колберта? – Каз подавляет усмешку. – Он же вор.
– Мне все равно.
Казимир хмурится, услышав стальные нотки в моем голосе. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но затем качает головой и переводит взгляд на свои руки.
– Ты знаешь, что мой отец умирает? – бормочет он, крутя на пальце перстень с драгоценными камнями. – Он покинет этот мир через месяц. Максимум два. – Каз поднимает глаза, до краев наполненные печалью. – Я его единственный наследник. Но не уверен, что готов стать королем.
Я ерзаю на матрасе от неуютного чувства жалости.
– Ты дашь мне шанс, Аилесса? – спрашивает он. – Как дала его парню, похитившему тебя.
Мой желудок сжимается.
– Оставь Бастьена в покое.
Казимир хочет заполучить меня лишь потому, что не может забыть песнь сирены, которую услышал месяц назад. Но все очарование должно было рассеяться после того, как кости благодати выкопали из-под Кастельпонта. Но он до сих пор… мой amouré. Видимо, боги хотят, чтобы я дала ему шанс.
«Боги не влияют на наши решения, – всплывают в голове слова Бастьена. – И мы не должны играть по их правилам».
Но меня уже втянули в их игру. И я проиграла первую битву с Тирусом. Я бы вошла в его Врата, если бы мама не ударила Бастьена в спину ножом.
К горлу подступает ком горечи. И я изо всех сил стараюсь проглотить его. Образ Бастьена, лежащего на мосту и истекающего кровью, все еще стоит перед глазами. Смогли ли Жюли и Марсель залатать его рану? Я возношу молитву богам, чтобы они сохранили ему жизнь, но тут же обрываю себя. Мне не следует просить за Бастьена. Не стоит искушать Тируса и Элару покарать его, как человека, которого любила мама. Он оказался в Подземном мире. И мне не хочется, чтобы боги сковали душу Бастьена цепями.
– Ты останешься?
Казимир нежно берет мою руку. Меня терзает чувство вины, поэтому я не пытаюсь ее забрать. Он не понимает, что я никогда не смогу подарить ему наследника. Я отказываюсь даже пытаться это сделать. Я не позволю себе привязаться к Казу. Ему суждено умереть через одиннадцать месяцев, но я убью его раньше, задолго до того, как связь наших душ убьет меня.
Я обрываю свои безжалостные мысли. Если я убью Казимира, это будет равносильно убийству отца Бастьена. Да и как это сделать, когда мы с Бастьеном не теряли надежды разорвать связь наших душ – связь, которая объединяет нас с Казом?
Я стискиваю челюсти, обещая себе не сдаваться, пока не отыщу такую возможность. А как только нога заживет, я покину это место.
Ты не потеряешь меня, Бастьен. Я не потеряю тебя.
Я делаю глубокий вдох, наполняя легкие до отказа. Нужно верить, что он жив. И я отыщу возможность, чтобы мы вновь были вместе… И не под землей, а там, где мы сможем гулять под светом луны и звезд. Там, где нас не станут преследовать мертвецы. Где над нами больше не будет висеть проклятие.
Казимир проводит большим пальцем по тыльной стороне ладони, ожидая ответа.
Я встречаюсь с ним взглядом и шепчу:
– Да.
55. Бастьен
С губ срывается шипение, и я утыкаюсь в подушку, когда Бердина вновь вонзает иглу мне в спину.
– Сколько швов еще нужно наложить?
– Еще два, – отвечает она с невероятным спокойствием. – Или три, если ты будешь ерзать. Я, знаешь ли, не швея. И у меня не самая твердая рука.
Жюли, пыхтя, расхаживает рядом с кроватью. Мы находимся в комнате, которую Бердин снимает над таверной в районе борделей. В катакомбах больше не безопасно.
– Тебе следовало позволить мне тебя зашить, Бастьен.
Я стискиваю зубы, чувствуя, как Бердина затягивает узел на кетгуте[9].
– Мне просто не хотелось вновь страдать от лихорадки. – Мой голос охрип от слабости. – Или еще один шрам, как на бедре.
– Тебе не нравятся сморщенные рыбьи губы? – ухмыляется Жюли.
– Шутница.
Рассветные лучи бьют мне в глаза сквозь маленькое окошко. Я щурюсь, но стараюсь не ерзать на бугристом матрасе. Мне хочется вернуться в темноту. Я бы всадил нож в сердце Одивы, прежде чем она вступила на мост душ. И убил бы ублюдка, который забрал Аилессу.
Поначалу я не узнал его из-за формы. Но теперь у меня не осталось сомнений, кто это. Казимир Транкавель. Я подавляю горький смешок. Amouré Аилессы оказался проклятым наследником трона.
В дверь трижды стучат. Затем еще раз. И еще дважды. Код Марселя.
Бердин дергается, невольно натягивая кетгут.
– Осторожней, – стону я.
Она резко втягивает воздух.
– Прости, Бастьен.
Закатив глаза, Жюли шагает к двери и отпирает ее. Марсель с важным видом заходит внутрь с сумкой, перекинутой через плечо. Он кланяется Бердине, и ее румянец становится еще ярче.
– Кто-нибудь голоден? – весело спрашивает он.
Жюли качает головой.
– У тебя когда-нибудь бывает плохое настроение?
Он поджимает губы и задумывается над ответом.
– Забудь, – вздыхает Жюли.
Марсель ставит сумку на маленький столик и начинает доставать еду – две буханки ржаного хлеба, кусок твердого сыра и четыре груши.
– Нет, я не украл это, если кому интересно. Бердин отдала мне свои, трудом заработанные деньги, чтобы я купил нам еды.
Лицо Бердин озаряется улыбкой, и она заправляет за ухо прядь кудрявых рыжих волос.
– Наслаждайтесь, пока есть такая возможность. Я не долго смогу прокормить четверых сразу.
Жюли медленно подходит к нам и выразительно смотрит на нее.
– Иди, помоги ему. – Она указывает большим пальцем на Марселя.
Жюли готова терпеть Бердин лишь потому, что она помогает нам.
– Приготовьте поесть. А я пока закончу здесь.
Merde. Я вновь утыкаюсь лицом в подушку.
Как только Бердин и Жюли меняются местами, я готовлюсь к очередному болезненному уколу. Но он такой незначительный, словно укус пчелы. Я поворачиваю голову и, подняв брови, смотрю на Жюли.
– Что? – Она протягивает иглу. – Я могу быть нежной, когда захочу.
Ну, когда-то она должна была этому научиться.
– Так… насколько все плохо?
Жюли тяжело вздыхает.
– Ну ты больше никогда не сможешь ходить. И судя по словам Марселя, ты потерял столько крови, что это должно повредить твой мозг. – Уголок ее рта изгибается. – Но ты будешь жить.