— Только не надо так вот, изо всех сил, стараться убедить себя, что всё кончено. Не переживай. Пусть Чэнь и охладел к тебе, наверняка ещё придёт сюда. Ты же моложе нас всех, такая живая, образованная. Да он последним дураком будет, если предпочтёт Юй Жу или Чжо Юнь: они скоро в талии как бочки будут. Слушай, а вот ты поцеловала его при всех — ну, и как?
— Ну и зануда же ты! Ничего такого у меня и в мыслях не было. А говорила я только про себя.
— Ну, не переживай. Ерунда всё, он лишь корчит из себя добродетель, а в постели ему нравится, чтобы его не то что в губы, а вот куда целовали.
— Слушай, что за гадости ты говоришь! — поморщилась Сун Лянь.
— А давай пойдём вместе в театр Мэйгуй: приехал Чэнь Яньцю, он играет в пьесе «Слёзы среди диких гор». Пойдём, развеемся немного?
— Нет, не пойду, вообще никуда выходить не хочется. Тоска навалилась просто глыбой какой-то: как ни старайся, всё равно останется. Да и можно ли такую развеять?
— Ах, ты, оказывается, не можешь со мной пойти, — недовольно проговорила Мэй Шань. — А я столько времени с тобой проболтала!
— Да со мной-то какой тебе интерес, пусть лучше Чэнь с тобой идёт. А если ему некогда, тогда тот врач.
Мэй Шань замерла и как-то сникла. Схватив шубку и шарф, она вскочила, подошла вплотную к Сун Лянь и уставилась на неё. Потом выхватила у неё изо рта сигарету, швырнула на пол и растоптала.
— Ты мне эти шуточки брось! — завизжала она. — Сболтнёшь кому, мигом рот заткну. Не боюсь я вас, никого не боюсь! Пусть кто попробует навредить мне — чёрта с два у вас получится!
Фэй Пу действительно привёл своего друга, сказав Сун Лянь, что пригласил его учить её игре на флейте сяо. Она же пришла в крайнее замешательство, потому что с самого начала все эти разговоры всерьёз не принимала.
Сун Лянь пристально разглядывала этого учителя: светлокожий, стриженный ёжиком молодой человек, студент не студент, но бесспорно не без определённой доли стеснительности и сдержанности. Когда он назвал себя, оказалось, что он — третий сын из семьи Гу, здешних «шёлковых королей». Сун Лянь ещё из окна видела, как они шли, взявшись за руки, и это вызвало у неё какое-то новое, необычное чувство.
— Смотрю на вас — вы такие дружные! — поджав губки, хохотнула Сун Лянь. — Никогда не видела, чтобы двое взрослых мужчин ходили за ручку.
Фэй Пу, похоже, немного смутился:
— Так мы с детства знакомы, в одном классе учились.
«Сынок-то из семьи Гу, гляди-ка — ещё больше зарумянился. Что-то в нём, этом учителе, есть, — думала Сун Лянь. — Ещё не встречала мужчин, которые чуть что — сразу краснеют».
— До таких лет дожила, а хорошего друга не нашла, — проговорила она.
— Неудивительно, — подхватил Фэй Пу. — На вид ты такая замкнутая и высокомерная, что не так-то просто найти к тебе подход.
— Ну, это ты зря. Я и в самом деле замкнутая, но отнюдь не высокомерная. Чтобы быть высокомерной, какой-то капитал иметь нужно. А мне с каких капиталов нос задирать?
Из обтянутого бархатом футляра Фэй Пу извлёк флейту.
— Вот, дарю. Когда-то мне её подарил Гу, и я, можно сказать, «подношу Будде цветы из чужого сада».
Приняв флейту, Сун Лянь взглянула на Гу. Тот с улыбкой кивнул. Сун Лянь поднесла её к губам и дунула наудачу, чтобы извлечь какой-то звук:
— Боюсь, ума не хватит научиться.
— Но это же так просто, — возразил Гу. — Нужно только душу вкладывать, а о том, что не научитесь, не может быть и речи.
— Вот я и боюсь, что вложить душу не получится. Рассыпается моя душа, как песок — не соберёшь. Такой уж я человек.
— Ну, тогда плохо дело, — снова улыбнулся Гу. — Я умею обращаться лишь с флейтой, с душой вашей мне не совладать.
Фэй Пу сел, посмотрел сначала на Сун Лянь, затем на Гу, и глаза его зажглись каким-то тёплым, присущим ему одному чувством.
— Отверстий у флейты семь, у каждого своя мелодия, свой напев. Их сочетание и дают флейте сяо присущие ей неповторимое изящество и чувственность. Играющий на флейте должен отличаться и тем, и другим. — Здесь Гу бросил на Сун Лянь многозначительный взгляд. — Вам ведь оба эти чувства не чужды?
— Боюсь, во мне есть лишь последнее, — подумав, сказала Сун Лянь.
— Ну, что ж, тоже неплохо. Чувственность — тоже своего рода мелодия, только не была бы она пустой. Ведь если на душе пусто, хорошо сыграть не получится.
— Сыграли бы вы, что-нибудь, господин Гу, — попросила Сун Лянь. — А я послушаю, что сама флейта скажет.
Гу не стал ломаться и поднёс флейту к губам. Полилась чудная нежная мелодия — не то плач, не то жалоба. Фэй Пу на диване закрыл глаза и проговорил:
— Это «Осенняя грусть».
В это время в окно постучали, и раздался пронзительный голос Фуцзы, служанки Юй Жу. Госпожа, мол, велела Фэй Пу идти в гостиную встречать гостей.
— А кто там пришёл? — спросил Фэй Пу.
— Не знаю, но госпожа велела вам поторопиться.
— Скажи, чтобы шли сюда, — нахмурился он.
— Госпожа желает, чтобы туда непременно шли вы, — продолжала стучать в окно Фуцзы. — Не пойдёте, меня госпожа всю изругает.
— Ну, сил нет, — тихо проговорил раздосадованный Фэй Пу. — Что ещё за гости? Чёрт бы их подрал! — выругался он, поднимаясь и всем своим видом говоря: «Ну, что тут поделаешь?»
— А с флейтой как же? — нерешительно спросил Гу, который продолжал стоять с инструментом в руках. — Урок будем проводить или нет?
— Проводи, проводи, — махнул ему Фэй Пу. — Оставайся здесь. Я только посмотреть, в чём дело.
Он ушёл, а Сун Лянь и Гу некоторое время сидели, не зная, что сказать.
— Всё ты лжёшь! — вдруг усмехнулась Сун Лянь.
Гу вздрогнул:
— Кто лжёт?
— Я не вас имела в виду, вы неправильно поняли, — очнулась Сун Лянь. — Это она…
Гу стало неловко, и Сун Лянь заметила, что он снова заливается румянцем. Ей опять стало смешно: надо же, и у богатых бывают такие чувствительные дети. Что ни говори, если человек так краснеет, это нельзя считать недостатком, скорее наоборот. Она сочувственно посмотрела на Гу:
— Может быть, ещё сыграете? Ведь вы ещё не закончили.
Опустив голову, Гу посмотрел на флейту, потом положил её обратно в чёрный бархатный футляр и тихо проговорил:
— Всё. Настроения нет, да и мелодия сыграна до конца. Хорошую музыку без настроения не сыграешь, понимаете? Как Фэй Пу ушёл, так сразу перестало получаться.
Он поспешно встал, чтобы попрощаться. Провожая его в садик, Сун Лянь внезапно прониклась признательностью, но выказывать чувства было неудобно, и она, остановившись и прижав руки к груди, лишь согнулась в глубоком церемонном поклоне.
— Когда следующий урок? — спросил Гу.
Сун Лянь лишь покачала головой:
— Не знаю.
— Ладно, как Фэй Пу скажет, — проговорил Гу после некоторого раздумья. А потом добавил: — Он очень хорошо к вам относится, часто хвалит перед друзьями.
— Ну и что из того, что он хорошо ко мне относится? — вздохнула Сун Лянь. — Всё равно не на кого положиться в этом мире.
Не успела она вернуться к себе, как в комнату бурей ворвалась Чжо Юнь:
— Фэй Пу со старшей госпожой поссорились!
Сун Лянь сперва оцепенела, а затем промолвила с ледяной усмешкой:
— Я так и знала.
— Может, сходишь и помиришь?
— С какой стати? Мать и сын, ссорятся и пусть себе ссорятся, я-то причём?
— Как, разве ты не знаешь, что это из-за тебя? — удивилась Чжо Юнь.
— Ого, тогда тем более странно: я для них седьмая вода на киселе, зачем же меня впутывать?
— Ты дурочку из себя не корчи, — покосилась на неё Чжо Юнь. — Ведь знаешь, из-за чего у них ссора вышла.
— А что я знаю? — Сун Лянь невольно повысила голос. — Знаю, что для неё невыносимо, когда кто-то хорошо ко мне относится, так за кого она меня принимает? Неужели я смогу позволить себе что-то с её сыном? — Она говорила, а в глазах уже стояли слёзы: — Как это нелепо, как противно… Ну, почему всё так нелепо!
Лузгавшая семечки Чжо Юнь сунула горсть шелухи стоявшей рядом Янь Эр и со смехом ткнула Сун Лянь:
— Ты не кипятись: коли стоишь прямо, не печалься, что тень косая. Не было ничего, нечего и бояться беса, постучавшего в дверь. Чего боишься-то?
— Тебя послушать, можно подумать, что мне и в самом деле есть чего бояться. Нравится тебе мирить тех, кто в ссоре — иди и мири, а мне неохота.
— А ты, Сун Лянь, человек жестокий, теперь-то я в этом убедилась.
— Ну, ты меня переоцениваешь. Чужая душа потёмки, и о своей жестокости хорошо знает лишь тот, кто на самом деле жесток.
На следующий день Сун Лянь встретила Фэй Пу в садике. Тот был не в духе и медленно брёл, щёлкая зажигалкой. Он сделал вид, что не заметил её, однако Сун Лянь намеренно громко окликнула его, чтобы, как прежде, постоять и поговорить.
— Что за гости были вчера? — спросила она. — Из-за них я так и не научилась играть на флейте.
— Не прикидывайся, — горько усмехнулся Фэй Пу. — Во всём доме только и разговоров, что о нашей с матерью ссоре.
— Так из-за чего же вы поссорились?
Но Фэй Пу лишь покачал головой. Он раз за разом щёлкал зажигалкой, задувая её и небрежно поглядывая по сторонам:
— Чуть побудешь дома подольше, сразу с души воротит. Хочу вот податься куда-нибудь: на стороне всё лучше — и сам себе хозяин, и жизнь веселее.
— Понятно. Ругался, ругался, а её боишься.
— Не то чтобы её. Не выношу, когда ко мне пристают. Женщин боюсь, Вот уж что действительно страшно, так это женщины.
— Значит, женщин боишься? А меня почему не боишься?
— Тебя тоже побаиваюсь. Но во многом ты не такая, как они, поэтому мне здесь у тебя нравится.
Потом Сун Лянь часто вспоминала эти небрежно брошенные Фэй Пу слова: «Ты не такая, как они». Хоть какое-то утешение, пусть даже незначительное. Но и оно было довольно призрачным, как то появляющийся, то исчезающий свет зимнего солнца, пусть он и даёт надежду на скорое тепло.
После этого Фэй Пу стал заходить всё реже. В торговле дела у него шли, похоже, не гладко, и он был постоянно мрачен. Теперь Сун Лянь встречалась с ним лишь за обеденным столом. Иногда она как наяву видела перед собой переплетённые под столом для мацзяна ноги Мэй Шань и «врача», и невольно бросала украдкой взгляд под стол на свои ноги, как бы оценивая — дотянется или нет? При этом её охватывал и страх, и возбуждение.