Уцзин совершенно вымотался.
В конце концов он упал прямо на обочине дороги и забылся глубоким сном, скорее похожим на обморок. Так он провел несколько дней, и даже голод не заставил его проснуться. Сны ему не снились.
Очнувшись, он увидел, что все вокруг окрашено в голубовато-белесые тона: ночь была светлой, и полная весенняя луна стояла над водой, заливая неглубокую в этом месте реку мягким серебристым сиянием. После глубокого сна Уцзин чувствовал себя освеженным. Внезапно ощутив голод, он поймал нескольких проплывавших мимо рыбешек, съел их и запил сакэ из тыквы-горлянки у себя на поясе. Еда и питье показались удивительно вкусными, и он махом опустошил всю бутыль.
Луна светила так ярко, что глаз различал на дне каждую песчинку. Плавно покачивающиеся водоросли были унизаны блестящими, словно ртуть, пузырьками воздуха. Вспугнутая рыбная мелюзга бросалась врассыпную, только белые брюшки мелькали среди зелени речной травы. Уцзин опьянел. Захотелось петь – и он уже набрал воздуха в грудь… как вдруг услышал вдалеке чье-то пение. Он остановился и прислушался. Голос доносился то ли с речного дна, то ли извне, из пространства над водой, тихий, но ясный – если напрячь слух, можно было разобрать слова:
В стране рек весенний ветер не дует,
Глубоко в цветах куропатка воркует.
У трехуровневых Драконьих врат рыбы драконами стали, высока волна,
Но глупцы и не такое видали, все еще по вечерам они вычерпывают воду из пруда[65].
Уцзин прислушался, усаживаясь на землю. Песня звучала и звучала в наполненном голубым лунным светом речном русле, постепенно затихая, словно тающий на ветру звук охотничьего рога.
Уцзин не спал – но словно бы и не бодрствовал. Он замер в оцепенении, чувствуя, как душу наполняет сладкая боль, в странном мире между сном и явью: исчезли водоросли и тени проплывающих рыб, ноздри защекотал благородный аромат орхидей и мускуса. К Уцзину приближались двое незнакомцев.
Первый был крепким, грозным на вид мужчиной с хакхарой – молитвенным жезлом – в руках. За ним следовала женщина, и до чего необыкновенная! Голова ее была увенчана короной с драгоценными камнями, прекрасный лик исполнен достоинства. К тому же на макушке у нее был выступ-ушниша, как у Будды, а вокруг – слабо светившийся нимб.
– Я Мокша Хуэй-ань, второй сын небесного князя Вайшраваны, а это мой учитель – Гуаньинь, Великая Бодхисаттва Южного моря, которая в своем милосердии одинаково сострадает и богам-дэвам, и змеям-нагам, и духам-якшам, и музыкантам-гандхарвам, и свирепым демонам-ашурам, и небесным птицам-гарудам, и певцам-киннарам, и махорагам со змеиными головами, и людям, и нелюдям. Узрев твои страдания, Уцзин, она соизволила явиться, чтобы возвести тебя в монашеский сан. Внемли ей с благодарностью.
Следом к Уцзину обратился неизъяснимо прекрасный женский голос, мягкий и нежный, в котором слышались то ли божественная музыка, то ли шелест морского прибоя.
– Послушай меня смиренно, Уцзин, и хорошенько подумай над моими словами. О, самонадеянный Уцзин, забывший свое место! Великий Будда говорит: нельзя рассказывать, будто имеешь то, чего не имеешь, или знаешь то, чего не знаешь, – ибо это непочтительность. Что же говорить о желании познать то, что вовсе непознаваемо? Хуже непочтительности и представить себе нельзя! То, что ты ищешь, даже архаты и будды не могут постичь – да и не пытаются. Бедный Уцзин! Как твой разум забрел в этот злосчастный лабиринт? Когда мыслишь правильно, спасение можно обрести немедленно, но ты позволил себе впасть в заблуждения, которые принесли тебе невыразимые страдания. Теперь дела твои столь печальны, что медитация не поможет. Оставь размышления и предайся телесным упражнениям. Время измеряется делами. Мир кажется бессмысленным, если пытаться понять его целиком, но наполнен глубочайшим смыслом, если трудиться над мелочами. Уцзин! Найди себе место и посвяти себя делу, которое тебе подойдет. Откажись от своих дерзких «почему?» Иначе ты погибнешь! Грядущей осенью три монаха, держа путь с Востока на Запад, пересекут реку Сыпучих песков. Главный из них – Сюаньцзан, который в прежнем воплощении был учеником Будды по прозванию Золотая цикада. С ним – двое его последователей. По велению императора Тай-цзуна из династии Тан они направляются в Индию, в храм Раскатов Грома, за священными книгами Большой колесницы. Отправляйся с ними на Запад, Уцзин! Это – твое место и твоя работа. Дорога может быть трудной, но отбрось колебания и усердно исполняй, что должно! Один из спутников Сюаньцзана – Сунь Укун. Он существо необразованное и невежественное, зато одарен способностью верить без сомнений. Думаю, тебе есть чему у него поучиться.
Голос умолк, и Уцзин вновь поднял голову. Перед ним никого не было. Ошеломленный, он вскочил на ноги и замер в лунном свете на речном дне. До чего же странно он себя чувствовал! В уголке затуманенного сознания копошились бессвязные мысли:
– Кому суждено, чтобы случилось, с тем и случается… когда суждено, чтобы случилось, тогда и случается… Полгода назад мне бы ни в жизнь такого не пригрезилось. …Слова Бодхисатвы из моего сна – если вдуматься, то же самое твердили и Нюйюй-ши, и Бородатый Сом, но только сейчас смысл их слов проник мне в душу. Поразительно! Но разве можно спастись, увидев какой-то сон. …С другой стороны, сам не знаю почему, но я уверен: монах Сюаньцзан, про которого говорила Гуаньинь, и правда здесь пройдет. Ведь когда суждено, тогда и случается… – Подумав так, Уцзин впервые за долгое время улыбнулся.
Осенью Уцзин действительно удостоился встречи с танским монахом Сюаньцзаном – и, благодаря силе своего нового учителя, смог покинуть реку и стать человеком. Он отправился в путешествие на Запад вместе с отважным и бесхитростным Сунь Укуном, которого называли «Великий Мудрец, равный Небу», и Чжу Бацзе, жизнерадостным лентяем, который когда-то был на Небе Повелителем водных сил. Но, даже став их спутником, Уцзин не мог избавиться от старой привычки разговаривать сам с собой.
– Странно все, – бормотал он. – Ничего не понимаю. Неужто заставить себя не задавать вопросы о том, чего не понимаешь, – и значит понять? Очень запутанно! И весьма сомнительно. Хм-хм… сложновато поверить… Впрочем, спасибо и на том, что это меня не тревожит так сильно, как бывало.
Из «Моего “Путешествия на Запад”»[66]
О различиях между нами
Из записок Уцзина
Однажды после обеда, пока Учитель Сюаньцзан отдыхал под сосной у дороги, Сунь Укун отвел Чжу Бацзе на лужайку неподалеку и велел тому практиковаться в искусстве превращения.
– Пробуй! – сказал Сунь Укун. – Ты должен по-настоящему захотеть стать драконом. Понимаешь? Очень сильно захотеть. Пожелать этого всем сердцем! Отбрось остальные мысли. Понял? Давай же! Сосредоточься!
– Хорошо! – Чжу Бацзе закрыл глаза, складывая руки в магический знак – мудру, и в следующий миг обернулся змеей вроде полоза длиной в рост человека. Я, наблюдая со стороны, не удержался от смеха.
– Вот дурень-то! Это все, на что ты способен? – рассердился Сунь Укун. Змея превратилась обратно в Чжу Бацзе.
– Не получается… Сам не знаю почему… – Незадачливый ученик пристыженно шмыгнул носом.
– Так не пойдет. Ты не сосредоточен! Пробуй еще. Давай! Надо всерьез, взаправду пожелать превратиться в дракона. Искренне пожелать – и получится!
Бацзе вновь сложил руки в мудру. На сей раз мы увидели очень странное создание – наподобие питона, но с толстым, как у самого Бацзе, брюхом и маленькими лапками спереди, которые делали его похожим на гигантскую ящерицу. Существо попыталось проползти несколько шагов. Выглядело оно невыразимо нелепо, и я опять покатился со смеху.
– Хватит! Хватит! Стой! – закричал Сунь Укун. На месте питона снова возник Чжу Бацзе, который смущенно скреб в затылке.
– Ты недостаточно сильно хочешь превратиться, вот в чем дело, – заявил Сунь Укун.
– Ничего подобного! Всей душой хочу! Только и думаю: хочу стать драконом, хочу стать драконом…
– Если не получается – значит, не хочешь. Не сосредоточился, выходит.
– Это несправедливо! – возразил Чжу Бацзе. – Откуда ты знаешь, хочу или не хочу?
– Конечно, несправедливо. Не всегда можно по следствию судить о причинах. Тем не менее надежнее способа в нашем мире не придумали. И ты сам тому лучший пример.
По мнению Сунь Укуна, превращения происходят так: если очень сильно пожелать кем-то стать, в конце концов это случится. Если не случилось, виной тому недостаток желания. Выходит, чтобы овладеть волшебством, нужно научиться сосредотачивать на предмете все мысли и чувства – они должны слиться в единый ясный импульс. Сделать это непросто, но, раз добившись успеха, можно повторять его без особых усилий; в сущности, так бывает и с другими искусствами. Почему, например, люди не умеют менять свой облик, в отличие от лис и тануки? Потому, что человек обычно тревожится о множестве различных вещей, в то время как разум зверей ничем не занят и им легко сосредоточиться.
Сунь Укун, без сомнения, гений. Я почувствовал это сразу, едва встретился с ним впервые. Поначалу красное, заросшее шерстью лицо показалось мне некрасивым, но уже в следующий момент я был до того поражен исходящей от Царя обезьян энергией, что и думать забыл о его безобразии. Теперь я даже нахожу его облик красивым – или, во всяком случае, внушительным. И лицо, и речь Сунь Укуна полны такой уверенности, такой жизненной силы! Он не умеет лгать – ни другим, ни тем паче себе. В сердце его всегда горит огонь – жаркий и яростный, который моментально зажигает и окружающих. Его слова убеждают. Его присутствие заставляет поверить в себя. Он – искра, а мир – дрова, приготовленные для растопки. Вселенная существует ради того, чтобы Сунь Укун запалил в ней пламя.