его над своей жалкой хижиной… О том, что произошло дальше, сообщала ровно сто лет тому назад парижская газета «Морское и колониальное обозрение».
На следующий день вождь Вандегу отправился со своей внучкой на борт «Гарольда». Обоим была устроена сердечная встреча, их осыпали подарками, посадили за стол британского командующего. Командующий, не зная ничего о договоренности вождя с французами, предложил ему, когда тот собрался уходить, взять с собой британский флаг.
— Но у меня уже есть один флаг, я получил его от французов и даже вывесил над своей хижиной, — заявил вождь. Ответ поверг англичан в смятение. Был дан отбой. Англичанин, который держал девочку на коленях, не столько ссадил, сколько сбросил ее на землю. У гостей отняли подарки и прогнали их с таким же воодушевлением, с каким вначале встречали…
Англичане отчаливали от берегов Куни в тот момент, когда орудия французского флота 21 залпом приветствовали трехцветный флаг, развевающийся над хижиной вождя, а адмирал в парадной форме спускался на землю, которая стала французским владением. По слухам, британский командующий пустил себе пулю в лоб, когда его корабль, не выполнив задания, возвращался в Сидней.
Послушный вождь был окрещен именем Людовика-Филиппа. Его дочь миссионеры нарекли именем Гортензия и дали впридачу мужа Самуила, сына вождя племени Гаджи. Супружество было бездетным, что весьма упростило проблему власти на этом острове, которому так и не дано было остаться на обочине истории. Ибо в 1872 году, или 90 лет тому назад, в порту острова Куни появился французский фрегат «Даная», везущий узников в кандалах. Это были коммунары, жертвы мощной волны репрессий, последовавшей после удушения Парижской коммуны.
СТРАНИЧКА МРАЧНОГО ПРОШЛОГО
…С незапамятных времен острова служили местом ссылки. Во времена Римской империи Циклады, потом Патмос, потом остров Пианосо, куда был сослан Агриппа. Португальцы, открыв остров Мадейру, тотчас превратили его в штрафной лагерь. Остров Святой Магдалины был местом заключения таинственного лица, называемого Железной маской. На островке Иф возле Марселя томился в заключении Мирабо. Во французских колониях печальной славой пользовалась колония на Мадагаскаре. Во Французской Гвиане лишь после 1946 года было ликвидировано место ссылки. На Сахалине царская Россия держала в 1903 году свыше 28 тысяч заключенных. У итальянцев был известный лагерь на острове Пантеллерия, у Мексики — Мария Мадре, у Бразилии — остров Фернандо де Норонья. Остров Норфольк на Тихом океане был столь ужасным местом ссылки, что австрийский ботаник Хюбнер определил его как «ад, расположенный в раю». Наполеона сперва держали на Эльбе, затем на острове Святой Елены, куда позже были сосланы пленные, взятые во время бурской войны.
На Куни (он же остров Сосновый) содержалось в заключении около 4 тысяч коммунаров. Их привозили сюда в ужасающих условиях. Например, Луиза Мишель, одна из выдающихся женщин Парижской коммуны, заключенных на Куни, была привезена в клетке, содержащейся в трюме парусного судна «Дева».
В клетках на «Деве» везли в ссылку 22 женщины и 65 мужчин, осужденных за участие в коммуне, а также 60 алжирцев, выступавших против колониальных властей. Все алжирцы умерли на острове Сосновом, амнистия не коснулась их. При жизни они состояли в переписке со своими семьями на родине и всячески хвалили коммунаров. А когда много лет спустя в Тунисе скончался член научной экспедиции, сын коммунара, дружившего некогда в ссылке с алжирцами, на похороны явилась делегация арабов, несущих венок с надписью: «Сыну справедливого человека…»
В 1878 году на острове Сосновом разгорелся бунт канаков. Накануне восстания канаки прибыли на место ссылки попрощаться с Луизой Мишель. Они никогда не сомневались в ее расположении к ним, и тысячи канаков провожали ее в порт, когда она возвращалась во Францию.
В Новой Каледонии большинство нынешних белых поселенцев — потомки ссыльных уголовников. С острова же Соснового — после амнистии для коммунаров в 1880 году — почти все вернулись во Францию. В Нумеа, центре Новой Каледонии, я разговаривал с адвокатом Гастоном Бурдина, потомком коммунара, оставшимся навсегда в Океании. Адвокат Бурдина поддерживает прогрессивные традиции своей семьи; я многое почерпнул из материалов, которые он мне предоставил.
Письма, которые прибыли
после смерти адресата
Прибыв на остров Сосновый спустя 90 лет после коммунаров, я остановился в единственном здешнем отеле. На острове царит тишина и спокойствие. Три раза в неделю появляется маленький самолет из Новой Каледонии, доставляющий почту, товары и немногочисленных путешественников, желающих отдохнуть на ослепительно белом песке пляжа Святого Иосифа или Святого Маврикия. К пляжу ведет дорога, построенная заключенными. Отдохнуть можно также в Вао, неподалеку от католической миссии. Миссионеры не особенно перегружены работой; после того неудачного восстания, подавленного при содействии морской пехоты и линейных орудий, канаки окончательно уверовали в превосходство бога белых людей.
Жандармы — команда поста в Куто — тоже не могут жаловаться на перегрузку. Они обслуживают радиостанцию, проверяют специальные пропуска, которые должны предъявлять иностранцы, лишь изредка появляющиеся на острове. Каждые два года состав жандармов меняется; отслужившие свой срок возвращаются во Францию. Они мало что могут рассказать про каторгу, которую здесь отменили давно, когда их еще не было на свете.
Возле моей гостиницы можно увидеть то, что осталось от тюрьмы в тюрьме. Это карцеры, где содержали коммунаров, нарушивших законы ссылки. Тесные, узкие камеры, некогда опаляемые солнцем, сегодня затенены растительностью буйно разрастающихся джунглей. Джунгли разрушают одноэтажные здания в центре небольшого дворика, окруженного высокой стеной. В камерах, где заключенные когда-то смотрели через решетки на небо над островом Сосновым, сегодня предприимчивый владелец гостиницы держит птицу для своих немногочисленных гостей.
В баре отеля бутылки хорошо замороженного в большом холодильнике аперитива покрылись инеем. Скука колониальных будней засасывает людей, и тех, кто считает дни возвращения во Францию, и тех, кто хочет здесь остаться, кого не привлекает борьба за кусок хлеба в далекой метрополии.
Тем для разговоров не так уж много. Поэтому понятен интерес к человеку, разыскивающему следы былой каторги. Известно, каждый человек, прибывший сюда издалека, чем-то интересуется… Узнаю, что в прошлом месяце здесь был англичанин, он целыми днями гонялся за бабочками. Был бельгиец — собирал улиток; говорят, здешние улитки — большая редкость…
«В джунглях, — рассказывают мне, — можно увидеть много зданий времен каторги. Хотите попасть туда, где в бараках содержались заключенные сразу по их прибытии из Франции? Надо нанять нескольких канаков с ножами. Канакам придется прорубать дорогу через джунгли, перерезать лианы, подрубать кусты. Здесь джунгли наступают после каждого дождя, здесь нельзя ничего от них уберечь. За этот жалкий курятник, что вы видели, тоже надо воевать, иначе сплошь зарастет…
В Уро, на четвертом километре пути между Куто и Гаджи, находится старинное кладбище ссыльных. Добраться туда неимоверно трудно. Последний раз кто-то ходил на кладбище больше десяти лет назад. На могильных камнях значатся только номера — таково тюремное правило. В Нумеа в Новой Каледонии сохранились тюремные архивы, в которых эти номера «расшифровываются». Но разве сейчас это может кого-нибудь интересовать, скажите?»
Мне думается, пожалуй, даже лучше, что джунгли так ревностно охраняют доступ к земле, хранящей прах коммунаров. После шума и грохота сражений на баррикадах Парижа они покоятся в тишине, и снится им всеобщее братство и мир без войн. Их замучили невзгоды, переезд в клетке в трюме, болезни, истощение, плохо залеченные раны. Были еще и другие причины, приведшие к смерти…
Коммунар Бердур, узник острова Соснового, скончался от тоски и горя. Каждый раз, завидев парусник, он бежал в порт, но ни одно судно не привезло ему желанного письма. Почта для него прибыла уже после его смерти. Целая пачка писем — по ошибке они попали по другому адресу; когда ошибку исправили, адресата уже не было в живых.
И сегодня на островах Южных морей люди живут от прибытия к прибытию почты. Сонные почтовые отделения оживают на несколько часов, когда на таблице появляется объявление, что почта в Европу уходит вечером, а поступившая будет сортироваться до обеда… Островитяне внимательно изучают эти таблицы, а ведь это уже не та давняя почта, которая месяцами путешествовала из Франции и была гостем куда более редким, чем пузатые мешки, доставляемые теперь каждые несколько дней прямо из Парижа…
В ожидании Джона Фрума
Луизы Мишель тоже давно нет больше среди живых, но записанные ею подлинные рассказы передают настроения и верования людей, живших до того, как остров стал колонией.
Приход белых людей изменил многие термины в канакских легендах. В них появились такие слова, как радар и радио, холодильник и электрический вентилятор. Меняется характер их примитивного представления о счастье.
Когда в 1957 году с близлежащих островов — с Новых Гебридов поступили известия о бунте канаков, из Новой Каледонии был срочно вызван французский социолог Жан Гиар. Он считается знатоком обычаев канаков. По его совету колониальные власти несколько утихомирили прыть протестантских и католических миссий, которые беспардонно вторгались в жизнь канаков, ниспровергая их старинные обычаи и заставляя слепо следовать чуждой их понятиям морали белых людей.
Социолог подтвердил также то, что давно уже было известно колониальным властям: восставшие канаки, так же как и население нескольких других островов в этой части Тихого океана, ждут прихода Джона Фрума…
Насколько можно определить теперь, легенда эта возникла примерно в начале 1940 года. Американцы строили на островах военные базы против японцев. Они перебрасывали на кораблях и самолетах значительные пополнения из США, строили современные аэродромы в джунглях, оснащали новой техникой порты. К этим работам привлекали даже канаков с самых отдаленных островов. Островитянам впервые в жизни довелось столкнуться с современной военной техникой, служащей войне. Среди этих рабочих был канак, по имени Манехиви. Он первый увидел человека с темной, как у меланезий