ю китайскую каюту.
Господин капитан уже пожилой мужчина, одетый в клетчатую рубаху и шорты. Видно, что он свыкся со стихией, ибо не обнаруживает ни малейшего волнения перед предстоящим путешествием. Напротив, на вопрос, отчалит ли пароход в назначенное время, господин капитан только еще больше щурит глаза и изображает на своем лице безграничное удивление, как будто я спросил у него что-нибудь касающееся аграрного вопроса в Риме времен Нерона… Он пожимает плечами, — мол, все будет хорошо и нечего беспокоиться.
Второй вопрос касается моей каюты. Господин капитан разглядывает билет с обеих сторон и на свет, затем возвращает мне его с жестом, свидетельствующим, что мест хоть отбавляй. Насколько я его правильно понял, надо действовать оперативно. Командование парохода придерживается мнения, что в деле выбора места следует предоставить пассажирам наибольшую самостоятельность. Господин капитан почесывает левую лопатку — знак, что прием окончен, и направляется к трапу. Некоторое время спустя его худощавая фигура исчезает во мраке портового квартала.
Без капитана мы не отплывем, стало быть, времени у нас еще много. Осматриваюсь в поисках удобного места. В первом чулане — ибо каютой его не назовешь — весело хрюкают черные длинноногие поросята. В другом, напротив, тихо и спокойно — там в нескольких ящиках путешествует домашняя птица, в это время погруженная, разумеется, в глубокий бодрящий сон. Следующую каюту заняли несколько белых господ. Наконец натыкаюсь на удобное место — верхняя койка свободна, на нижней уже есть пассажир. Происходит знакомство, сосед-китаец оказывается владельцем небольшого обувного магазина в Папеэте. Сейчас он едет на Муреа разузнать, нельзя ли там открыть небольшое торговое дело его зятю.
Все каботажное плавание во Французской Полинезии, как и почти вся торговля, находится в руках китайцев или же их подставных лиц — французов.
«Счастливое путешествие»
Китаец сносно говорит по-французски. В приятной беседе проходят минуты, они соединяются в часы. Уже девять — нам полагалось отплыть два часа тому назад, а мы все еще стоим в порту.
Выхожу на минуту поговорить с капитаном. Но капитана нет. В его каюте какая-то девушка расчесывает перед зеркалом свои длинные черные волосы.
Когда я возвращаюсь в свою каюту, хозяин обувного магазина сладко спит. Залезаю на верхнюю полку. Постельного белья нет, обтрепанное одеяло должно служить постелью. В помещении очень душно и жарко, сон не приходит. Погрузка нашего парохода все продолжается, слышатся голоса. Издалека доносится музыка из портовых таверн. Через вентилятор в каюту проникает запах копры и жарящейся где-то в кухне рыбы.
В полночь капитана все еще нет. Остальные морские волки не понимают моего нетерпения. В час ночи заглядываю снова в капитанскую каюту — черноволосая девушка, свернувшись клубочком, спит в неубранной постели. Не возвращаюсь в свою кабину, брожу по палубе, натыкаюсь на каждом шагу на расставленные в темноте предметы.
Капитан появился на палубе во втором часу. Он был в прекрасном настроении и полностью меня обезоружил, когда, пожав мою руку, спросил: «Как дела?» Собственно, это я должен был его спросить, но теперь по крайней мере стало ясно, что скоро отчаливаем.
Однако на самом деле это было не так уж ясно. В три часа утра дверь в капитанскую кабину была старательно прикрыта, а голоса, доносившиеся через окошко над дверью, указывали на то, что сейчас не самый подходящий момент для наведения справок об отъезде. В любовном пылу сына Южных морей таяли прекрасные планы моего пребывания на Муреа. Окончательно расстроенный, я снова пошел на палубу, чтобы наглотаться про запас свежего воздуха перед сном.
На палубе было тихо и спокойно. Трап еще не сняли, но он не гудел больше от топота босых ног. Удобно растянувшись на циновке, дремал темнокожий юноша из команды. Измученным, робким голосом я спросил про наш отъезд.
— Нашли бы себе какую-нибудь девочку, тогда и время не так бы тянулось, — пробормотал матрос и повернулся на другой бок.
Сраженный таким советом, я покорно отправился спать. Я понял: ни я, ни кто-либо другой из пассажиров, время от времени встречавшихся мне в моем ночном путешествии по палубе, не смогут повлиять на поведение этих людей, которые никогда не торопятся…
Проснулся я около восьми утра. Был прекрасный солнечный день, наше гордое судно находилось уже в открытом море. Я вышел на палубу, разминая онемевшее в прокрустовом ложе тело. Пароход двигался очень медленно, машины шумели, задыхались и трясли нас с неистощимой энергией. При дневном свете пароход предстал перед моими глазами во всей своей красе. Прогулявшись по палубе, я спустился в машинное отделение, заглянул во всевозможные углы, и итог этого осмотра оказался вовсе не веселым: надо было вконец лишиться разума, чтобы сесть на что-либо подобное!!! Теперь я понял, как могло случиться, что другая гордость флотилии Южных морей — «Терёора» (буквально «Счастливое путешествие») в такую же прекрасную погоду отплыла от Папеэте к ближайшему острову Раиатеа, и по сей день не нашли даже одной доски от этого парохода.
Опасный архипелаг
Теперь я понял, почему на рейде Папеэте торчат из воды мачты «Маоаэ», который однажды вечером, полный сил и бодрости, запросто утонул в несколько минут… Я понял также, почему мои французские друзья, много лет, а иногда с самого рождения проживающие на прекрасном острове Таити, никогда не плавали на другие острова Океании. Дело в том, что, будучи разумными и привязанными к жизни людьми, они никогда не ступили бы на палубу подобного сооружения. И еще я понял, почему единственные белые лица, кроме меня, на палубе — исключительно американцы. Подобно мне, они смутно представляют себе опасности плавания по Южным морям…
Вы только подумайте! Если применять сухопутные понятия, получается примерно так, будто на малолитражный автомобиль «Сиренка» поставить кузов громадного автобуса и отправить его в дальний путь. Впрочем, сравнение получилось не совсем удачным — ведь из автомобиля, если он отказывает, можно обычно выскочить на твердую почву, в нашем же случае земля находилась на глубине нескольких километров, отделенная от нас колыхающимися волнами. Там скрывались акулы и другие рыбы, охотно добавляющие в свое однообразное меню закуски из человечьего мяса.
На утлом корпусе нашей скорлупы высилась надстройка в два этажа. Стены были до такой степени изъедены ржавчиной, что создавалось впечатление, будто все держится только благодаря толстому слою краски, маскирующей изъяны бортов и палубы.
Тихий океан получил свое название по воле Магеллана. О покойниках не положено отзываться плохо, и поэтому я лишь упомяну, что указанное название не исключает для мореплавателей необходимости преодолевать коралловые рифы, бороться с морскими течениями самых неожиданных направлений, с внезапными порывистыми ветрами — все это встречается постоянно в районе Туамоту, некогда именовавшегося Опасным архипелагом…
Люди в холодильнике
Моему легкомыслию нет оправдания, тем более что зрелище, свидетелем которого я был несколько дней тому назад на Таити, должно было натолкнуть меня на кое-какие выводы.
Я поехал на аэродром Фаа возле Папеэте, чтобы присутствовать при встрече гидроплана «Бермуда», доставившего с Борабора трех человек, лица которых были отмечены страхом и усталостью. Эти трое ступили наконец на землю родного острова, хотя восемь длинных дней и ночей все говорило за то, что им никогда не вернуться на Таити.
Мы молча разглядывали Рене Кимитет — владельца «Матирохе», Франсиса Сименона — механика и шестнадцатилетнего пассажира Джекоба Паркера. «Матирохе» выплыл 6 июня 1951 года из порта в Папеэте, имея на борту кроме этих троих еще одного пассажира и трех матросов. На рыболовном судне под палубой находилось что-то вроде холодильника или, точнее, громадного ящика из очень легкого синтетического материала. В этом баке объемом 8 кубических метров хранилось 3200 килограммов льда, приготовленного для перевозки рыбы на обратном пути.
7 июня отказал один из моторов. Море было бурное, дул сильный ветер. До четырех часов утра следующего дня команде все еще не удалось починить двигатель, судно с трудом и очень медленно направлялось к острову. Вдруг, без какой-либо видимой причины, треснула дощатая облицовка на носу, и вода ворвалась внутрь судна, которое в четыре минуты пошло ко дну.
Хотя катастрофа застигла двух членов экипажа во сне, всем удалось вовремя покинуть судно. На воду была спущена спасательная шлюпка, тот самый ящик-холодильник, несколько мешков с продовольствием и 20 литров пресной воды. Холодильник великолепно держался на поверхности, синтетический материал был гораздо легче воды.
После 36 часов дрейфа обе скорлупки подплыли так близко к Макатеа, что потерпевшим крушение стал хорошо виден весь остров. Однако в последний момент их подхватило течением и отбросило от острова. Трое из них — те, кто находились в шлюпке, соорудили примитивный парус из полотна и оторвались от экипажа холодильника, двигавшегося по милости волн.
Тем временем обеспокоенный отец шестнадцатилетнего пассажира поинтересовался судьбой судна. И тогда ровно неделю спустя после отплытия «Матирохе» с Таити обнаружилось, что никто даже не заметил, что судно не достигло места назначения. Была объявлена тревога на всех островах Полинезии, жертв кораблекрушения искали на побережьях, летные патрули в поисках следов опускались над безлюдными островками, тысячи которых разбросаны в этих местах Тихого океана.
Через десять дней шлюпка под парусом причалила к Борабора. Холодильника же больше никто не видел… «Тамара» и «Лотос» искали потерпевших еще много дней, гидроплан «Бермуда» гудел над волнами Тихого океана, но четыре человека с «Матирохе» никогда уже не вернулись на Таити.
Иллюзии не вернут жизнь
Вероятность обнаружить с воздуха серый ящик из пластика, выступающий на 60 сантиметров над поверхностью волн, очень невелика.