— Сколько вещей можно взять с собой? — крикнула Крыса.
Я вытер руки и пошел к ней наверх. На полу лежали два раскрытых чемодана, а Крыса уже успела выудить из шкафа на кровать всю свою одежду — все туфли, спортивные костюмы, куртки и пальто. Даже купальник достала — как будто на юга собралась! На меня навалились усталость и грусть. Я сел на кровать и сказал:
— Чемоданы можно довезти на велосипедах. Нам все равно нужно будет на чем-то доехать до станции. И велики пригодятся нам в Торонто, если сможем затащить их в вагон.
— Ты прав, Боб. Отличная мысль.
— И лучше взять не чемоданы, а рюкзаки. Они не такие большие, так что много вещей не поместится. Возьмем только одежду на смену и дождевики. Еще полотенце, туалетные принадлежности и фонарики — больше ничего. Наверх привяжем спальные мешки, а в боковые карманы положим мобильники и зарядные устройства к ним. Телефоны надо взять обязательно — вдруг придется разделиться? И еще возьмем свидетельства о рождении. Все-таки лучше иметь при себе документы.
— А как же мое платье от «Армани»? И спортивные костюмы? Вдруг мне захочется поиграть в футбол?
— Спортивный костюм положим ко мне в рюкзак, а платье как-нибудь уместишь в свой.
— Ладно. Еще надо придумать, в чем ехать. Пожалуй, джинсовые комбинезоны будут в самый раз.
Я согласился, просто чтобы ее порадовать. Мы сложили вещи в рюкзаки, прибрались в комнатах и разложили по местам все, что валялось как попало.
В банке из-под печенья лежало сто пятьдесят долларов. Мы разделили их пополам. Потом сделали бутерброды в дорогу, Крыса взялась подкачивать шины на велосипедах, а я пошел убирать папину комнату. Я снял постельное белье, убрал все вещи и протер пыль. Потом вытащил папину одежду из комода и сложил в коробку. Вещей у папы было немного, все старые и поношенные.
Я вспомнил, как однажды случайно встретил папу в городе, когда гулял с ребятами. Я тогда устыдился его, потому что он был так плохо одет. Теперь мне стало стыдно за себя самого. Папа одевался бы получше, если бы все его деньги не уходили на наши с Крысой нужды. Он даже на выпивку денег не тратил — сам делал вино и виски. Всегда экономил на себе и ничего не жалел для нас.
На дне комода я нашел фотографию мамы с папой. Ее сделали у собора Святого Бонифация в день их свадьбы. Папа светился гордостью, а мама — красотой. У нее были длинные белокурые волосы, зеленые глаза и голливудская улыбка. Хорошая фотография. Странно, что папа ее прятал.
Я имел обыкновение иногда вести воображаемые разговоры с мамой, особенно когда на душе кошки скребли. Она всегда терпеливо выслушивала меня и давала мне мудрый совет. А потом ерошила мне волосы и снова принималась гладить белье. В моем воображении мама почему-то всегда гладила белье.
Управившись с папиной комнатой, я помог Крысе привести в порядок нижний этаж. Мы переделали много дел по дому, просто чтобы себя занять. Пропылесосили ковры, вымыли окна и смахнули пыль всюду, где только можно. Даже немного в шкафах разобрались. Закончив с уборкой, мы вышли в сад — в наш маленький уголок прерий, который теперь превратился в кладбище. Серебряное распятие, которое Крыса приспособила вместо могильного камня, пустило солнечный зайчик прямо нам в глаза.
— Доброе предзнаменование, — обрадовалась Крыса. — Лучше просто и быть не может.
Мы пересадили на папину могилу красивые полевые цветы и молча прочли молитву.
— Аминь, — сказала Крыса, когда мои губы перестали двигаться, и подняла глаза к небу. — Папы здесь больше нет. Его дух воспарил в небеса. — Она набрала воздуха и прокричала: — Пока, пап! Хорошей тебе дороги! Передай привет маме! — Некоторое время она смотрела на небо, как будто ожидала, что папин голос крикнет ей в ответ, а потом посмотрела на меня: — Ну, что будем делать теперь, Боб? Хочешь погонять мячик? Мне нужен кто-нибудь на ворота.
— Пошли, — сказал я, чтобы ее порадовать.
Поздно вечером мы выключили свет. Мы вышли на крыльцо, я запер входную дверь, положил ключи в цветочный горшок и сквозь оконное стекло взглянул на безжизненную гостиную, темную и жуткую, как будто никто никогда там не жил. Если мы не вернемся, дом будет стоять пустым, как будто нас просто не существовало. Подумав об этом, я ощутил внезапное желание немедленно зайти внутрь. Мне захотелось включить свет во всем доме, и плиту тоже. Мне захотелось готовить, испечь что-нибудь в духовке, чтобы теплый аромат снова наполнил дом. В общем, я очень испугался.
— Все будет хорошо, Боб, — сказала Крыса.
Я обернулся. Она уже сидела на велосипеде с рюкзаком за спиной. Я всегда считал, что не должен проявлять перед Крысой слабость, потому что я ее старший брат. Однако в тот момент я был готов разрыдаться. Но не стал. Я надел рюкзак и сел на велосипед.
— По седлам, — произнес я, как заправский герой вестерна, и мы погнали к реке.
Той ночью все смотрелось странно. Вокруг было безлюдно, как будто мы оказались на пустой планете. И луна светила так ярко, что мы отбрасывали тени. Мало того, ее свет был розоватым. Крыса все поглядывала на луну, явно пытаясь понять, хороший это знак или дурной. Но я понимал, что розовый — это почти красный, а красный всегда значит дурное предзнаменование в любой трактовке.
Мы доехали до деревьев, слезли с великов и стали спускаться к реке. Фонари доставать не пришлось, вполне хватало лунного света. Но под деревьями стало темней, а темнота всегда неприятней, когда на душе тяжело. Так что я обрадовался, когда мы наконец выбрались к реке. Я погрузил велик на борт «Марлина» и стал отвязывать веревку.
Крыса слишком громко шуршала в кустах, и я цыкнул на нее. Она замерла, осторожно подняла велосипед и тихо опустила на дно лодки. Мы оттолкнулись от берега и пошли вниз по реке на веслах. Я не хотел разбудить соседей. Мы никогда не ходили по реке так поздно. Если бы соседи услышали мотор, они бы подумали, что «Марлин» угнали, и позвонили бы в полицию.
Когда мы отошли на приличное расстояние от домов, я завел мотор. От прохладного влажного ветра руки сразу покрылись мурашками. Я ежился, а Крыса не обращала на холод никакого внимания. Клянусь, на ее лице была улыбка!
Я сбавил обороты, когда мы проходили ненастоящий маяк, освещавший часть Форкса, и подрулили к собору Святого Бонифация. Когда берег был уже недалеко, я выключил двигатель, и мы мягко подошли к причалу. Крыса спрыгнула на доски и крепко привязала лодку. Я выгрузил велосипеды.
— Прощай, «Марлин», — сказала она. — Дух «Марлина» не рад тому, что мы уезжаем.
Ей-богу, у Крысы был такой вид, будто папина смерть расстроила ее куда меньше, чем необходимость бросить какую-то лодку!
— Да все с ней нормально будет!
— Это не «она», балбес. Это «он».
Мы надели рюкзаки и вкатили велосипеды по пандусу. Крутя педали по дороге, я смотрел на мост «Эспланада Риэль» и вспоминал, как мы Проезжали под ним по дороге в школу. Я думал о мисс Габриэле Фелипе Мендес. О том, что с радостью отдал бы всю землю, оставленную нам папой, за возможность еще хоть раз поговорить с Габриэлой. Я бы рассказал, как мне плохо, а она бы обняла меня. Как было бы здорово, если бы она обняла меня!
— Шевелись, Боб! Не тормози!
Мы срезали путь через собор Святого Бонифация и переулками, как воры, поехали к станции Симингтон-Ярдз. Добравшись до места, мы перекинули велосипеды через невысокую ограду и шустро спрятались за сигнальную будку. В свете луны станция выглядела зловеще. В теплом воздухе тянуло мерзким запахом дизельного топлива. И тут было так много грузовых поездов, контейнеров и товарных вагонов! Я не понимал, как Гарольд собирается нас тут найти. Чем больше я об этом думал, тем больше волновался. Гарольд с трудом ходит. Разве он сможет выбраться ночью из дома и прийти сюда? А даже если придет, как отыщет нас в этом лабиринте? В довершение всех бед, я заметил охранника, идущего прямо в нашу сторону. Он светил фонариком на двери вагонов, проверял пломбы, заглядывал под колеса и в окна пассажирских вагонов.
— Сюда он не пойдет, — прошептала Крыса.
И действительно, вскоре охранник опустил фонарь и скрылся там, откуда пришел. Из тени выступили две знакомые фигуры.
— Пора! — прошептала Крыса.
Мы вылезли из укрытия и побежали навстречу Гарольду и Малышу Джо.
— Нет времени на разговоры, — сказал Гарольд. — Идите за мной.
Он повел нас между двух длинных товарных составов. Когда мы добрались почти до конца, по проводам справа от нас пробежал электрический треск, вагоны залязгали, и состав медленно тронулся.
— Скорее! Влезайте! — Гарольд указал на вагон с открытыми дверьми.
Малыш Джо подхватил наши велосипеды и закинул внутрь. Следом отправились рюкзаки.
— Береги себя, брат, — сказал мне Джо. — Возвращайся скорее.
Мы обнялись, чего прежде никогда не делали. Я знал, что Джо всегда будет моим другом. Я влез в вагон и ждал, пока заберется Крыса. Гарольд снял со спины рюкзак. На секунду я испугался, что он захочет уехать с нами. Но Гарольд протянул рюкзак мне:
— Это вам еда в дорогу.
Слова благодарности застряли у меня в горле.
— Ты поразил меня, Гарольд, — сказала Крыса. — Ты самый лучший парень, о котором только может мечтать девочка.
— Как думаешь, мы все-таки сможем пожениться? — спросил Гарольд. — Когда нам будет шестнадцать?
— Обязательно, Гарольд. Это наша судьба.
Крыса поцеловала его в щеку, ухватила меня за руку, и я втащил ее в вагон. Малыш Джо и Гарольд шли рядом с вагоном.
— Закройте двери и не открывайте, пока не выедете из города, — наказал нам Джо. — Береги себя, брат. Береги себя, Мари-Клэр.
Мой папа умер. Я покидал дом и прощался с лучшими друзьями. Если прежде мне было грустно, то теперь стало еще грустнее. Мы закрыли двери, и в вагоне стало темно.
— Не включай фонарь, вдруг кто увидит, — велел я Крысе, без сил опустился на пол и уронил голову на руки.
Некоторое время я сидел так без движения, потом осмотрелся, но в темноте ничего не увидел. Ехать в товарном вагоне было очень странно. Пахло машинным маслом и плесенью, не смолкая скрипело дерево и скрежетало железо. В противоположном углу вроде бы сидела Крыса.