Ваши пальцы пахнут ладаном,
На ресницах спит печаль,
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.
Так и сейчас в пивной, перед глазами гостей, с песней «Очи карие, большие» плавала, кружилась, куда-то текла современная обывательская жизнь, трудная и непонятная, оторвавшаяся от домашнего быта, развёртывалась, бросалась в глаза перед бутылками пива серо-зелёными цветами плесени. От этой жизни было жутко так, что падало и замирало сердце. И было чего-то жаль. Было жаль какую-то птицу, которая побыла в руках, пощебетала какие-то особенные песни, показала на один миг свои огненные перья и улетела. Да была ли в руках такая птица? Уверяют, что была. И вот об этой самой птице, под песню «жалостливой бабы» за бутылками пива тоскует уездная молодёжь. Под эту же самую песню за бутылками пива тоскуют и пожилые. Правда, пожилые тоскуют не о дивной птице, которая побыла и улетела, а о том, что у них ничего нет реального, ничего нет ощутительного под ногами; они тоскуют оттого, что старое ушло, а молодое не пришло, а если и пришло, то не для них…
— Да, — протянул тоскливо Евгений и поднял стакан с пивом.
— Выпьем.
Андрей вздрогнул, улыбнулся уголками тонких губ. Но из этого ничего не вышло — на губах Андрея была какая-то зелень вместо улыбки, и он тоскливо сказал:
— Выпьем.
— Противная музыка, — сказал Евгений, — всё нутро выворачивает и смазывает гнилью.
— Только смазывает, а у меня давно смазано, — сказал Андрей.
— Неужели ты веришь во всю эту чепуху, что ты рассказал? — спросил Евгений.
— Я?
— Да.
— Не знаю, — ответил Андрей и вытянул шею, задёргал плечами и заиграл пальцами. — Я только знаю одно, что и я держал в руках птицу…
— Птицу?
— Да. А кто держал в руках птицу и упустил её, тот не жилец…
— Это как?
Андрей ничего не ответил. Он только быстро шелестел над столом пальцами и неподвижно смотрел на Евгения. А граммофон всё пел и пел:
Очи карие, большие…
Гришуха с Ванькой плакали, целовались, жали друг другу руки.
— Наша жисть коротка-а… — тянул плаксиво Гришуха.
— Словно волны морские… — подтягивал ему Ванька.
— Словно волны морские… — повторил Андрей.
В это время со звоном упала со стола пивная бутылка. Андрей нервно вздрогнул, повернулся боком к столу, вскинул голову и влип мутными глазами в картину.
— Ааа! — промычал он и тут же затих.
Андрей отчётливо видел, как картина вылезла из тяжёлого старинного багета и легла на пол пивной, а через несколько минут ожила, раздвинула стены пивной, оттеснила слюнявые лица посетителей, а главное — хозяина, зазвенела, запела тёмно-зелёными волнами озера, зашумела лесом, окружавшим озеро. И он, Андрей, почувствовал на своём теле ласковые объятия волн, а на голове и на спине серебряную пыль месяца. Он нырял и плавал в тёмно-зелёных волнах озера, а деревья вершинами пели ему песни. Хорошие песни. А с самого большого дерева рассказывала ему о себе большая птица, та самая, что он, Андрей Завулонов, недавно держал в руках. Но вот кто-то свистнул, и большая птица взмахнула крыльями и взвилась высоко, под самый месяц, покружилась немного под месяцем — это она прощалась с ним и улетела, крикнув:
— Будь здоров!
Андрей вскинул руки, вытянулся и хотел было взвиться за птицей, взлететь, но он не взлетел, а быстро пошёл на дно озера и дико заорал:
— Оооо! Птица! Птица!
Столы, бутылки со звоном покатились на пол. Посетители повыскакивали из-за столов, шарахнулись в сторону, сбились в кучу и испуганно таращили глаза на Андрея. Хозяин тоже выскочил из-за буфета и тоже ошалел. Евгений от неожиданности так и остался сидеть на стуле. А Андрей метался по полу, валял столы, разбивал посуду и всё так же дико орал:
—. Птица! Птица! Лови… Лови…
Хозяин пивной опомнился первым, рванулся к Андрею, хватил его за френч пониже ворота, приподнял кверху, тряхнул и поставил на ноги.
— Скотина!
Андрей хрипел:
— Леший… Леший… — и показывал на пол.
— Скотина! — рычал хозяин пивной. — Я покажу тебе лешего!..
Вмешался Евгений.
— Брось…
— А вы заплатите? — оскалив корешки зубов, прорычал на Евгения хозяин пивной.
— Вы разве не видите, что он больной человек…
— Вы все больные, — отпуская Андрея, прохрипел хозяин.
Андрей пробуждался, он возвращался из какого-то жуткого путешествия. Всё его тело тряслось, а зубы стучали. А когда возвратился, почувствовал, что у него под ногами не тёмно-зелёные волны озера, а самый обыкновенный пол, засыпанный осколками тёмного стекла, загромождённый перевернутыми столами и стульями; а над его головой не шум деревьев и не смех лешего, а хриплый скрежет хозяина пивной. От такого пробуждения Андрей вздрогнул и как-то болезненно съёжился, тупо обвёл глазами зал и, подёргивая острыми плечами и покачиваясь из стороны в сторону, медленно направился к двери и вышел из пивной.
Евгений бросился за ним.
— Не надо! — бросил Андрей и скрылся в мглу вечера. Евгений пожал плечами и вернулся обратно.
— Ну? — сверля глазками из-под тупо обрубленного лба, рычал хозяин пивной.
— Заплачý! Скажите, сколько это стоит?..
Граммофон уже больше не орал, а спокойно смотрел трубой в открытую дверь. Хозяин был удовлетворён и приветливо смотрел из-за буфета на гостей.
Пётр, воображая себя взрослым человеком, важно прохаживался от одного стола к другому, перекидывался острыми шутками, анекдотами.
Кто-то из гостей громко рассказывал, как его чёрт катал в телеге, а слушатели громко ржали. К Евгению подошли два человека.
— Здравствуйте, — сказал один, что был помоложе, с едва только пробившимися усиками и с большими голубыми глазами.
— Мы, кажется, с вами знакомы, — сказал второй человек, на вид гораздо старше своего товарища, и, не дожидаясь ответа, бросил:
— Разрешите присесть за ваш столик?
Евгений вскинул глаза.
— Кажется, знакомы…
— Вы не были в штабе главнокомандующего фронтом, товарища Фрунзе? — спросил второй человек.
— Был во время Врангеля, — ответил Евгений.
— Вы помните один случай, когда главнокомандующий Фрунзе и несколько человек его штаба попали не в расположение своих войск, а в махновский полк?
— Да-а?..
И человек, присаживаясь на стул, рассказал, как они влетели в махновский полк и как махновцы забеспокоились и приготовились к встрече. На вопрос главнокомандующего: «Какой это полк?» они отвечали: «Свои», брались за оружие и бежали к лошадям.
— Стой! Стой, товарищ! — закричал тогда кто-то из нас. — Это главнокомандующий всеми вооружёнными силами Украины. — Тогда махновцы вскочили на коней. Главнокомандующий, видя, что дело плохо, в упор выпустил одну обойму пуль из маузера, а другую — из браунинга. В первом ряду махновцев были ранены несколько человек и лошадей. Раненые лошади и люди заградили собой узкую улицу и вызвали замешательство. Воспользовавшись этим, мы бросились в отступление и еле-еле удрали… Главнокомандующий, товарищ Фрунзе, получил несколько лёгких ран, а его адъютант был изрублен в куски. А мы с вами удирали в другую сторону, к лесу… Помните?
— Верно. Так позвольте, вы будете Иванов? — спросил Евгений.
— Он самый.
— Как вы резко изменились, обросли.
— Обрастёшь, брат, — ответил Иванов. — Я теперь хлеборобом заделался. Это мой брат Павел, тоже красноармеец, а теперь учится в Москве в Военной Академии, красным генералом хочет быть.
Евгений посмотрел на Павла.
— Это хорошо.
— Знамо, хорошо, — ответил Иванов и кивнул головой на брата. — Он у меня герой: два красных ордена имеет и три раза ранен… Ну-ка, Павел, перетащи-ка с нашего стола пиво.
— Сюда? — переспросил Павел.
— Да, да. Сюда. Дай-ка, я тобой немного покомандую, пока ты до генерала доползёшь, — пошутил над братом Иванов.
Павел перетащил пиво.
— Вы далеко? — спросил Евгений.
— Я вот его, Павла, провожаю… до Москвы…
— А вы? — спросил в свою очередь Иванов.
— В Москву.
Иванов обратился к брату, показал кивком головы на бутылки. Павел стал разливать пиво.
— Ну, стукнемся!
Стукнулись, выпили.
— Вы хорошо знаете Андрея Завулонова? — спросил неожиданно Иванов.
— Хорошо, — ответил Евгений.
— Где вы с ним познакомились?
— Где? Мы почти с ним на одной койке спали.
— Вот как, — протянул Иванов и переглянулся с братом. — Так, так… Значит, вы его хорошо знаете?
— Вы тоже его знаете? — спросил в свою очередь Евгений.
— Мы-то?.. — ответил Иванов.
— Да.
— Как вам сказать-то, — проговорил Иванов, а затем добавил: — мы с ним, ведь, из одного села.
— Из одного?
— Да, — кивнул головой Иванов и пояснил, — из села Птань.
— Это, что стоит на берегу Красивой Мечи?
— Из этого самого.
— Так это верно, что у вас волисполком удавился?
Иванов улыбнулся. Угреватое лицо с большим мясистым носом, похожим на грушу, стало совершенно красным, а небольшие глазки из берегов толстых, не имеющих растительности, век плескали бледной просинью в лицо Евгения.
— Да, это верно.
Евгений улыбнулся, спрятал коричневые глазки и забарабанил пальцами по столу, потом остановился, подумал, выпил стакан пива и снова забарабанил.
— Так вы говорите, на одной койке с ним спали?
Евгений взглянул на Иванова, спрятал под стол руки и сказал:
— Да.
— У нас имеется слушок, будто бы он пережил страшную историю там, на фронте. Верно ли это?
— Да, — ответил Евгений и вынул руки из-под стола.
— Так вы нам не расскажете ли, что с ним там случилось? — вмешался Павел.
— Да, да… — заговорили другие, в том числе и Иванов.
— Хорошо, — сказал Евгений, — расскажу. — И Евгений осмотрел слушателей, которые подсаживались к нему ближе, взял бутылку, налил один за другим два стакана, выпил, достал из кармана платок и, не торопясь, вытер лицо.