то того, чтобы отказаться от атаки, сорок пять Ю-87, прикрытых двумя десятками «мессершмиттов», уверенно легли на курс к русской эскадре.
Спасти лидер «Харьков» нам все-таки не удалось. Над еле ползущей сцепкой кораблей появились десятки немецких бомбардировщиков из остатков третьей волны, атаковавшей эскадру Зиновьева, но вынужденной отступить и выбрать более легкую цель. Эсминец «Беспощадный» отошел от лидера и, тяжело маневрируя, попытался одновременно уклониться от атаки противника и прикрыть огнем дрейфующий «Харьков». Пятнадцать истребителей, защищавших поврежденные корабли, вступили в схватку с превосходящими их числом «мессершмиттами», были связаны боем и не смогли сорвать атаку пикировщиков. Понимая, что в небе вот-вот могут появиться новые «Яки» и ЛаГГи, немецкие пилоты выбрали для атаки более крупную и неподвижную цель — огрызающийся зенитным огнем лидер «Харьков».
Три бомбы, ударившие в среднюю часть корабля между трубой и надстройкой, полностью разрушили центральные отсеки корабля и вызвали сильный пожар. Повторять атаку немцы не стали, но полученные повреждения оказались слишком тяжелыми. И так имевший сильный дифферент на нос, «Харьков» начал быстро погружаться в воду. Над тонущим кораблем с шипением поднимались в воздух струи пара. Внутри корпуса иногда что-то взрывалось, от чего исчезающий под водой корабль сотрясала мелкая дрожь. Через считанные минуты корабль поглотило море, но до последних мгновений вслед уходящим на запад немецким бомбардировщикам с его кормы било единственное уцелевшее 130-миллиметровое орудие.
Лидер эскадренных миноносцев «Харьков». Спущен на воду 9 сентября 1934 года. Полное водоизмещение — 3080 тонн. Длина — 122 метра. Скорость хода — 40 узлов. Дальность плавания — до 2100 миль. Артиллерия — пять 130-миллиметровых пушек. Система ПВО — два зенитных орудия 76 мм, четыре зенитных автомата 37 мм и четыре пулемета 12,7 мм.
Последняя группа немецких бомбардировщиков вышла к эскадре Зиновьева, когда кораблям оставалось идти до Новороссийска меньше часа. К этому времени выработавшие топливо истребители ушли на аэродромы, и их сменили пилоты Кудрявцева и свежие истребители из прибывшего вчера пополнения. Самолетов Октябрьского мы так и не дождались — они сцепились с возвращавшимися на свои аэродромы остатками первых трех волн пикировщиков и мессеров.
Тем не менее, теперь подавляющий перевес был уже на нашей стороне. Полновесный залп шрапнельных снарядов встретил немецких пилотов в двадцати пяти километрах от эскадры. Я чуть придержал выдвинувшиеся им навстречу группы истребителей, чтобы те не попали под заградительный огонь кораблей.
В отличие от летчиков первой волны, эти немцы быстро поняли, что что-то явно пошло не по плану. Не могли сильно поврежденные и едва движущиеся корабли открыть по ним столь убийственный огонь. Однако, приказ есть приказ, и до определенного момента он гнал пилотов Рихтгофена вперед, а когда они все же осознали всю безнадежность своей попытки, было уже слишком поздно. Сверху-сзади на потрепанный и потерявший всякий порядок строй немецких самолетов обрушились десятки истребителей, возвращавшихся от погибшего «Харькова» и медленно ковыляющего к Новороссийску «Беспощадного», а с фронта их атаковали пилоты Кудрявцева.
Оценив соотношение сил, немцы попытались выйти из боя, и если части мессеров это удалось, то медлительные пикировщики не имели никаких шансов и падали в начавшее штормить море один за другим.
— Горючее на исходе, — доложил Кудрявцев, тревожно поглядывая на указатель уровня топлива.
Несмотря на дополнительные баки, мы провели в воздухе слишком много времени, и теперь пришло время возвращаться на аэродром.
— Уходим, — отдал я распоряжение полковнику, — Здесь, похоже, все уже закончилось.
Настроение командующего четвертым воздушным флотом люфтваффе портилось с каждой минутой. Проклятые аномальные помехи, регулярно накрывавшие в последнее время всю Европу, вновь сделали невозможным нормальное управление операцией, однако через полтора часа после ее начала какие-то сведения все же начали поступать.
Первые тревожные вести принес командир Ю-88, вернувшегося из разведывательного полета над морем. По его словам, из ударной группы, первой атаковавшей русскую эскадру, на обратный курс к побережью Крыма легли считанные единицы пикирующих бомбардировщиков. Рассказ разведчика обеспокоил Рихтгофена неприятными подробностями. Наблюдатель отмечал сильный и неожиданно эффективный заградительный огонь русских кораблей и удивительно слаженную работу зениток средних калибров. Если 37-миллиметровые автоматы советских кораблей иногда били и по своим, то зенитки более крупных калибров работали исключительно точно, часто поражая цели с первого выстрела.
Потом вернулись на аэродромы остатки первой ударной группы — практически исключительно «мессершмитты», так и не сумевшие уберечь своих подопечных. Впрочем, как быстро понял Рихтгофен, серьезной вины пилотов в этом не было. Основные потери бомбардировщики несли от зенитного огня и чудовищных шрапнельных снарядов русского линкора.
Время шло, и в штаб Рихтгофена стекались сведения о результатах операции. Командующий воздушным флотом мрачнел все больше. Вернулись самолеты второй волны, так и не сумевшие потопить ни одного русского корабля, зато потерявшие две трети машин. Третья атака оказалась самой удачной. Два советских эсминца отправились на дно, минимум две бомбы попали в крейсер и три в линкор. Хода, правда, корабли не потеряли, но это уже был ощутимый результат.
Рихтгофен с нетерпением ждал возвращения четвертой ударной группы, надеясь, что получившие повреждения корабли эскадры не смогут оказать его летчикам серьезного сопротивления. Однако доклад вернувшихся пилотов оказался удручающим. Ни один пикирующий бомбардировщик не пережил эту атаку. Заградительный огонь русской эскадры если и ослаб, то незначительно, зато над советскими кораблями ощутимо прибавилось истребителей с красными звездами на крыльях, которые от чисто оборонительных действий неожиданно перешли к атакующим, и вырваться из смертельной ловушки удалось только быстрым «мессершмиттам», да и то далеко не всем.
— Герр генерал-полковник, на связи командующий одиннадцатой армией! — дежурный связист отвлек Рихтгофена от невеселых размышлений.
— Герр командующий? — Рихтгофен собрал волю в кулак и постарался, чтобы его голос звучал уверенно.
— Да, Вольфрам, это я, — совершенно неожиданно для летчика Манштейн назвал его по имени. Ладно бы это произошло в разговоре один на один, но ведь командующий сейчас находится в своем штабе среди других офицеров. А еще Рихтгофену очень не понравился голос Манштейна…
— Операция прошла совсем не так, как я рассчитывал, — решил не тянуть с неприятным докладом Рихтгофен. — Мы отправили на дно два русских корабля. К сожалению, лишь эсминцы. Линкор, крейсер и еще несколько эсминцев получили повреждения, но смогли уйти. К сожалению цену за эти успехи пришлось заплатить просто чудовищную. Боюсь, я больше не смогу столь же эффективно поддерживать наступление ваших наземных войск. По предварительным подсчетам на аэродромы не вернулись двести десять пикирующих бомбардировщиков и пятьдесят семь истребителей.
— В других обстоятельствах я бы сказал, что мы с вами пережили в эти сутки настоящую военную катастрофу, — голос Манштейна звучал странно. Рихтгофену даже показалось, что командующий растерян и не знает, как ему сказать нечто важное, ради чего он, собственно, и позвонил в штаб четвертого воздушного флота.
— Что случилось, герр генерал-полковник?
— Пришло срочное сообщение из генштаба сухопутных войск от генерал-полковника Гальдера, — словно пересиливая себя выдохнул в трубку Манштейн. — Сегодня рано утром при перелете из Берлина в Полтаву личный «кондор» Фюрера взорвался в воздухе. Все, кто находился на борту, погибли. В это невозможно поверить, но Адольфа Гитлера больше нет. В столицу введены войска, проводятся массовые аресты. Абвер сцепился с Гестапо. Происходит что-то ужасное. Мне приказано прекратить наступательные действия и удерживать занимаемые позиции любой ценой. Боюсь, в свете случившегося, наши с вами проблемы окажутся мелкими и незначительными неприятностями.
Информацию об успешном покушении на Гитлера я получил от Летры еще до начала атаки на эскадру Зиновьева, однако к тому моменту, когда наш с Кудрявцевым Пе-2 приземлился на аэродроме под Новороссийском, никто из командования Крымского фронта, да и из руководителей СССР, об этом событии еще не знал. В том, что за смертью немецкого диктатора последует целый каскад важных событий я ни секунды не сомневался. Тем не менее, пока мне оставалось только ждать, когда сведения о гибели Гитлера доберутся до руководства страны, и оно начнет на них как-то реагировать.
Мехлис нашел меня через пару часов после возвращения эскадры в Новороссийск. К этому моменту я уже успел отправить в Ставку телеграмму с кратким докладом об операции. Ответа пока не было. Видимо, генштаб и лично товарищ Сталин переваривали полученную информацию.
— Лидер «Харьков», эсминец «Способный», тридцать семь не вернувшихся на аэродромы истребителей, серьезные повреждения на линкоре и крейсере, — неторопливо произнес армейский комиссар. — Не слишком ли высокая цена за ночной обстрел позиций немецкой танковой дивизии с не вполне ясными результатами?
— Товарищ армейский комиссар первого ранга, поинтересуйтесь у каперанга Зиновьева и командования ВВС, сколько сегодняшним утром было сбито немецких бомбардировщиков, — объяснять что-либо Мехлису у меня не было ни сил, ни желания. Единственное, чего мне сейчас хотелось, так это немедленно лечь спать. — И свяжитесь с танковыми бригадами. Их командиры расскажут вам, что по каким-то неясным причинам сегодня в небе над ними нет самолетов с черными крестами на крыльях.
— Генерал-майор, вы приказали каперангу Зиновьеву бросить поврежденные корабли и уходить. Лидер «Харьков» можно было спасти.