Дугальд не сводил с нее немигающего взгляда и несколько томительных мгновений смаковал важность своего решения.
– Я обещал неприкосновенность тебе, но не твоим родственникам. Пока ты играешь по моим правилам, она останется жива. Ради себя ты и пальцем не пошевелишь, ведь ты смирилась со своим незавидным положением. А вот чтобы защитить ее, пойдешь на многое.
– Чего вы хотите от меня? – в панике выпытывала у него Лаура. – Скажите прямо! Чтобы я отдалась вам?
– Ты занятная, и мне нравится тебя мучить. Наблюдать, как меняешься ты и твое мировоззрение. Эдгар Вышинский вскоре не узнает тебя, если увидит. Он не смог тебя сломать, но готов поспорить, что это удастся мне. Не беспокойся, я не намерен покушаться на вашу лебединую верность. Если ты сама захочешь – другое дело. А ты захочешь, это вопрос времени.
Лаура еле подавила желание возразить и закатить глаза, но благоразумно сдержала готовый вырваться возглас.
– Сейчас тебе придется выбрать между ней и одним из невинных, кто станет твоей жертвой сегодня, – вынес вердикт Темнейший. – Впрочем, ты уже сделала выбор, сама того не зная.
Он бросил взгляд на деревянную панель на стене, за которой, как было известно Лауре, скрывался потайной ход. Панель отодвинулась, из темноты возник Жан-Рауль, ведущий под руку неряшливого мальчика-подростка, на вид лет четырнадцати, – того самого, из подземной тюрьмы. Парень не пребывал под гипнозом, а бегающим взглядом озирался по сторонам в поисках лазейки, чтобы улизнуть при малейшей возможности. Но вид у него был ошарашенный, как будто он только что пробудился от сна.
– Выбирай: либо он, либо твоя родня, – вкрадчиво проговорил Дугальд.
– Я не хочу убивать невинных, вы знаете, – воспротивилась Лаура, исступленно кусая губы. – Это насилие – то, что вы заставляете меня совершить сейчас.
– Выбирай, – с нажимом повторил Дугальд. – Сегодня твоя ночь, полнолуние, и ты в своем праве. Тебе все равно придется кого-то убить, я лишь облегчаю тебе муки выбора. Или ты хочешь, чтобы мы отправили ее в подвалы?
Теперь Лаура поняла, зачем он провел ей экскурсию по катакомбам. Она еще не в полной мере восприняла увиденное там, но уразумела, что финала ужаснее быть не может. Уж лучше бы она выбрала в подземной тюрьме любого, кто даже не почувствовал бы ее укуса, чем та моральная дилемма, с которой пришлось столкнуться сейчас! Хотя Дугальд зрил настолько глубоко в душу Лауры, что без труда предугадал бы ее поведение. Он читал Лауру как открытую книгу, но это не мешало ей проявить характер и добиться от него уступок, прежде чем принять неизбежное.
– Ладно, я сделаю, как вы хотите, – упрямо торговалась Лаура, – но Жаклин будет жить у меня в комнате, под моим присмотром. Я вам ее не отдам, она моя!
– Я дам согласие, но есть еще одно условие: ты расскажешь ей все. Это ведь один из твоих самых глубинных страхов, верно? Что твоя сестра узнает правду о тебе. Но она уже стареет, близится к закату своей жизни. Пусть твоя племянница займет ее место. Так даже интереснее, она тебя не знает и в ее сердце нет любви к тебе. Расскажи ей о нас в подробностях, но постарайся сделать так, чтобы она тебя не боялась.
Лаура застыла перед оскаленной пастью своего старого кошмара, наконец превратившегося из призрака в реальность. Она так привыкла скрываться от семьи, лгать и изворачиваться, что сейчас ей казалось непосильным открыться этой девушке, такой родной и в то же время чужой. Однако Лаура понимала, что Жаклин не слепая или глухая, от нее не удастся утаить то, что творится в этом доме, как и нравы его кровожадных обитателей. Лаура молча кивнула и сделала решительный шаг по направлению к жертве. Парень задергался, пытаясь куда-то деться от неумолимо надвигающейся смерти, но Жан-Рауль крепко схватил его за плечи обеими руками.
Лаура подошла к ним вплотную и уже примеривалась к шее жертвы, когда Дугальд внезапно остановил ее.
– Подожди. Я передумал, этого мало. Покажи ей наглядно, кто ты есть – соверши убийство у нее на глазах. Так тебе будет проще все объяснить. Жан-Рауль, прошу, разбуди нашу новую гостью.
Едва Жан-Рауль отпустил парня, как тот мгновенно бросился в сторону окна, намереваясь разбить стекло, но перед ним фурией возникла Сусанна. Лаура не уловила, как та поднялась из-за стола и одним текучим движением преградила обреченному путь к спасению или гибели от падения с высоты. Она растянула губы в улыбке, приторной, как сироп, и с нечеловеческой силой обняла парня за плечи, развернув лицом к Лауре.
– Не благодари, cara[34], – холодно бросила Сусанна, склонив голову подростка вбок, дабы освободить Лауре доступ к шее.
Остальные вампиры с интересом наблюдали за представлением. В их скучной жизни длиною в сотни лет редко случался подобный взрыв страстей.
Тем временем Жан-Рауль извлек шприц из кармана, приподнял тонкое запястье Жаклин и что-то впрыснул ей в вену. Девушка шумно вздохнула, ее сонные серые глаза, обрамленные кукольными ресницами, распахнулись. Она неуверенно села в коробке, опираясь на руки. Лаура взирала на пробуждение племянницы с невыразимой болью, но отступать было некуда. Она резко повернулась к жертве и привычно всмотрелась в глаза, поднимая с недр его души темную взвесь – затаенное зло.
Перед внутренним взором Лауры промелькнула трудная и неправедная жизнь этого подростка: он вырос в эдинбургском приюте, потом сбежал и выживал один на улицах города, обкрадывая туристов на Королевской миле и пьяных посетителей пабов. Его нельзя винить, хоть он далеко не безгрешен. Тем не менее на другой чаше весов лежала жизнь Жаклин, несоизмеримо более ценная, и Лаура приняла единственно возможное решение. Она ласково посмотрела мальчику в глаза, чаруя, принимая на себя его страх и предстоящую боль, и припала к шее жертвы. На периферии сознания Лаура успела услышать, как испуганно ахнула Джекки, а затем сладкое безвременье поглотило волю и разум. Демон внутри Лауры насыщался, наслаждаясь теплой кровью и притоком жизненной силы, а ее сознание отделялось от плоти.
Жаклин, не в силах произнести ни слова, поневоле следила за пиршеством. Когда Лаура оторвалась от шеи жертвы, ранки уже не сочились кровью, а тело обмякло в стальных объятиях Сусанны, Жаклин не выдержала. Ее глаза закатились, и она бы рухнула на пол, если бы Ричард, будучи истинным джентльменом, не подхватил ее и не уложил обратно в коробку, как куклу.
Часть 3Регрессивный гипноз
Глава 19
Как только дверь за Лаурой захлопнулась, Эдгар впал в глухое отчаяние. Он настолько привык верить в то, что их будущее – бессмертие, а любовь неподвластна времени, что уже не мыслил своей жизни без Лауры. Проведя двести лет в одиночестве и понеся множество потерь, Эдгар поистине наслаждался каждым мгновением, пережитым с Лаурой. Научился ценить каждый ее взгляд и счастливую улыбку. Он не подозревал раньше, что можно любить с такой неисчерпаемой полнотой чувств, не задумываясь о завтрашнем дне. Любить вечно. Однако Эдгар понимал, что Лауре нужен глоток свободы, и боялся задушить ее своей любовью. Он не препятствовал ей учиться и заводить друзей, пока Лаура сама не осознала, сколь велико их отчуждение от людей. Вампирская сущность, противоестественная и бесчеловечная, привязывала Лауру к Эдгару прочнее уз брака. Они были поневоле замкнуты друг на друге. И вот настал переломный момент, когда благодаря вампирской природе они разлучились.
Эдгар с трудом удержался от того, чтобы остановить ее уже за дверью, насильно привести обратно, пока не поздно, и пусть возмущается сколько душе угодно. Но он знал, на что способна решительная и самоотверженная женщина из их рода, к тому же отчаянно скучающая. И надеялся, что Лаура не пропадет. Эдгар так сильно страдал от бездействия, не смея нарушить обещание, данное ей, что не смог сдержать слез. Как и большинство мужчин, он стыдился своих слез, считая их проявлением слабости. К счастью, свидетелей его позора не нашлось. В претенциозно-красном номере «Дома богов» Эдгар остался один, и кровавые слезы на его белоснежном носовом платке говорили о том, что боги умеют плакать даже в двести восемьдесят лет от роду.
Он вспомнил ту прекрасную лунную ночь вечность назад, когда обратил Лауру в вампира. Эдгар наблюдал за ней много лет, знал, как она выглядит, но тут впервые осязал в своих объятиях и детально рассмотрел при тусклом лунном свете. Прозрачная белая кожа, благодаря которой Лаура очаровательно краснела, – кровь бросалась ей в лицо и заливала щеки нежным румянцем. Точеный стан и пышная грудь, которая волнующе вздымалась. Перед Эдгаром воплотился призрак его давней любви.
Внешне Лаура не походила на него или сестру Эвелину, но определенно представляла собой его излюбленный типаж: томная и немного меланхоличная блондинка. Однако Эдгар никогда не отождествлял двух возлюбленных и дал Лауре другое имя, когда принял роды у ее матери. Эвелина – его земная, невозможная любовь, а Лаура – вечная, но без одной девушки не было бы другой. Лаура – та, которую он себе придумал, вымечтал, вырвал из небытия. Обреченное дитя, кому не суждено было родиться, если бы он не влил кровь из своего сердца ее погибающей матери. Красота Эвелины и Лауры имела разную природу, как солнце и луна, но Эдгару нравилось думать, что частичка Эвы продолжает жить в этой девушке.
От Лауры пахло костром, ландышевой невинностью и немного океаном, возле которого она выросла. Сама она была как свежий океанский бриз, дуновение юности. Его лунная девочка. И Эдгар, не раздумывая, присвоил Лауру себе.
«Моя», – думал он, когда приник к ее шее и выпил кровь, самую сладостную в мире – свою, родную, переданную через поколения и дарованную ее беременной матери.
«Моя», – ликовал он, когда лишил ее девственности прямо там, на росистой траве, не позволив опомниться и не удосужившись спросить ее согласия. Только с ней он впервые за двести лет ощутил себя мужчиной, живым. И взял ее как свою собственность, вещь, но слишком ценную, чтобы ее испортить или уничтожить.