– Дело в том, – сказала Морган, отмеряя ложкой очередную порцию кофе и отправляя ее в фильтр, – что Мира всегда была не от мира сего.
Мы находились на работе, закусочная еще не открылась, и я только что рассказала Морган о случае на почте. Она вздохнула и кивнула, будто услышанное ее не особо удивило.
– Я хочу сказать, – продолжила она, – с тех самых пор, как она приехала сюда, пошли разговоры. Мира – художник, а у нас тут маленький городок.
Я заворачивала столовые приборы: нож на салфетку, следом за ним вилка, натянуть салфетку под правильным углом и сделать три оборота, туго обматывая приборы. Морган наблюдала за мной краем глаза, проверяя мою технику.
– Помню, как впервые увидела ее. Мы с Изабель учились в старших классах. Работали на кассе в большом магазине, и однажды появилась Мира на своем велосипеде и в ярко-оранжевой куртке. Она купила шесть коробок сладких хлопьев. Мне кажется, она только их всегда и покупала. Я все ждала, что однажды у нее случится диабетическая кома прямо у моей кассы.
Я все заворачивала и заворачивала приборы – мне казалось, если я скажу хоть слово, Морган перестанет рассказывать.
– В общем, – произнесла она, выравнивая чуть покосившуюся стопку фильтров, – вскоре Мира начала участвовать в общественной жизни. Я помню, что мама ходила на занятия по рисованию, которые Мира проводила в городском клубе. Раньше их вела пожилая дама, считавшая, что рисовать можно только цветы и животных. И тут появляется Мира и начинает рассуждать о человеческом теле, о перспективе и предлагает ученикам просто кидать краску на мольберт!
Я улыбнулась: это похоже на Миру.
– Но хуже всего было, когда она уговорила почтальона, мистера Рутера – ему уже тогда стукнуло лет семьдесят – поработать натурщиком на занятии.
Я подняла голову.
– Обнаженным натурщиком, – уточнила Морган, наполняя очередной фильтр. – Говорят, это было ужасно. Мама с тех пор не может смотреть на почту, как раньше.
– Ого!
– Да, – отозвалась Морган. – Мира так и не поняла, из-за чего поднялась шумиха. Но с тех пор у всех сложилось определенное мнение о ней. Недостаточно туго.
– Что? – вздрогнула я.
– Заворачивай приборы туже, – объяснила она, указывая на салфетки. – Видишь, тут очень свободно получилось.
– Извини.
Прищурившись, Морган наблюдала за мной, пока у меня не начало получаться все как надо.
– Но Мира даже не замечала, что люди недовольны, пока ее не попросили уйти. А бедняге мистеру Рутеру еще как минимум год никто не мог смотреть в глаза. На следующем занятии вернулись цветы и щенки. Мама нарисовала чудовищного кривого бассета и повесила в ванной. Жуткая тварь получилась.
Я молча слушала ее.
– Так все и началось, – продолжила Морган. – Но были и другие случаи. Например, когда родители решили запретить несколько книг в средних классах. У Миры чуть припадок не случился – она начала приходить на родительские собрания и устраивать там скандалы. Люди занервничали.
– Странно, – промолвила я.
– Да, – кивнула Морган. Она взяла один из моих свертков и переделала его, потуже затянув салфетку. – Но тогда с ней перестали общаться. Я же говорю, здесь маленький городок. Репутация портится в два счета.
– Эти женщины на почте… У одной из них была…
– Девочка. Это Беа Уильямсон. Уильямсоны – это старый Колби: загородный клуб, городская управа, особняк с видом на лагуну. У нее какие-то счеты с Мирой. Уж не знаю, в чем дело.
Я хотела сказать ей, что иногда причина не так важна. По опыту знала, что можно сколько угодно ломать голову, пытаясь понять смысл поступков, но так и не постичь их суть.
– Они говорили такие ужасные вещи, – сообщила я. – Про то, какая она.
– Какая она, – повторила Морган.
– Да, – кивнула я, сообразив, что не следовало упоминать об этом. Как будто я сама была Беа Уильямсон – такой же поверхностной. – О том, как она одевается, и все такое.
– Знаешь, Мира всегда была немного странной. Она просто Мира, и все.
За окном послышался хруст гравия, и под оглушительное пение радиоприемника на стоянку въехал «Гольф». Из него выбралась Изабель в солнцезащитных очках в белой оправе и с грохотом захлопнула дверцу.
– Вы только посмотрите, кто явился! – воскликнула Морган.
– Не хочу ничего слышать! – Изабель промаршировала мимо меня, будто не заметив, и устремилась к кофе-машине.
– Где ты была всю ночь?
Изабель вытащила контейнер со свеженаполненными фильтрами и, удерживая его ногой, достала один. Неожиданно она поскользнулась, уронив несколько фильтров на пол, и, переступив через них, включила машину.
Это, конечно, разозлило Морган.
– Отдай! – крикнула она, хватая контейнер. Морган поставила его на стойку, чтобы поправить фильтры. – Я их только что подготовила, Изабель!
Я продолжала заворачивать приборы, не поднимая головы.
– Извини, – бросила та. Машина с ворчанием начала выплевывать кофе. Изабель наблюдала за ней, зевая и потягиваясь.
– Ты же знаешь, что я места себе не находила от беспокойства, – сказала Морган, наклоняясь, чтобы подобрать рассыпанные фильтры. Из вредности она задела коленку Изабель совком, в который собиралась сгребать рассыпанный кофе.
– Ай! – Изабель отступила в сторону. – Морган, ты мне не мама. Не нужно сидеть всю ночь и ждать меня.
– Я даже не знала, где ты, – проворчала Морган, сосредоточенно подметая пол. – Ты не оставила записки. Могла быть…
– Лежать трупом у дороги, – усмехнулась Изабель, глядя на меня и закатывая глаза.
Я тоже посмотрела на нее, удивляясь, что меня вообще заметили.
– Да! – Морган встала, выкинула остатки кофе в мусорное ведро и убрала веник и совок на место. – Запросто. Причем в моей машине.
Изабель хлопнула ладонью по стойке.
– Вот только про машину не надо начинать, ладно?
– Ты не должна брать ее без спросу. А если бы мне нужно было куда-нибудь поехать? Учитывая, что ты мне ничего не сообщила, я бы не могла тебя найти…
– Боже, Морган, если бы ты не вела себя, как старушка, может, я бы больше тебе рассказывала! – крикнула Изабель. – Из-за того, что я живу с тобой, мне постоянно кажется, будто мне бабка в шею дышит! Так что извини, что не делюсь с тобой интимными подробностями!
Морган вздрогнула, как от удара. Потом она развернулась и занялась пакетиками с сахаром и сахарозой, сортируя их быстрыми, резкими движениями. Изабель выхватила кофейник, поставила чашку под струю и наполнила ее наполовину. Затем она вернула кофейник на место, глотнула кофе и закрыла глаза.
Стало очень тихо.
– Прости, – промолвила Изабель. Это извинение прозвучало более искренне, чем когда она просила прощения у меня.
Морган ничего не ответила и занялась ложками – все должны были лежать в одном направлении.
Изабель бросила в мою сторону быстрый взгляд. «Скройся», – перевела я и ушла с салфетками и приборами в кухню. Но мне все еще было видно их через окошко выдачи. Я села на разделочный стол и, пытаясь ничем не выдать себя, стала наблюдать.
– Морган, – сказала Изабель уже тише. – Я извинилась.
– Ты вечно извиняешься, – усмехнулась Морган.
– Да.
Снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом соломинок, которые раскладывала Морган.
– Я даже не знала, что уеду, – продолжила Изабель. – Неожиданно позвонил Джефф и пригласил покататься на лодке, я согласилась, а потом вечер сменился ночью, и когда я опомнилась, было уже…
Морган развернулась, широко раскрыв глаза:
– Джефф? Парень, с которым мы познакомились в большом магазине?
– Да, – кивнула Изабель и улыбнулась. – Он позвонил. Представляешь?
– О, господи! – Морган схватила ее за руку. – Что ты сделала?
– Я вообще забыла, кто он такой, – рассмеялась Изабель. Я так привыкла к ее хмурому выражению, что даже опешила. Смех совершенно преобразил Изабель. – Ему пришлось мне напомнить. Представляешь? Но он был таким милым, Морган, и мы провели обалденный день…
– Так, отмотай назад! – Морган обошла стойку и уселась поудобнее. – Начни с того, как Джефф позвонил.
– Ладно, – сказала Изабель, наливая себе еще кофе. – В общем, звонит телефон. А я в халате смотрю сериал…
Вместе с Морган я выслушала всю историю: от звонка до поездки на лодке и поцелуя. Подруги забыли, что я вообще нахожусь здесь. Изабель в лицах и красках разыгрывала сценки своего свидания, они с Морган смеялись, а я оставалась в кухне, где меня не было видно, и представляла, что историю рассказывают и мне тоже. И что раз в жизни я тоже могла говорить на тайном языке смеха, глупостей и девчачьей дружбы.
Они завораживали меня. Вечером, когда рестлинг заканчивался и у Миры наступал ранний отбой, я выбиралась через окно на пологую крышу. Оттуда открывался отличный вид на маленький белый домик.
Морган и Изабель обожали музыку, причем любую: от диско до старых хитов из серии «Топ-40» – что-нибудь всегда играло у них в заведении. Изабель, кажется, не могла нормально жить без музыки. Первое, что делала Морган, придя на работу, – включала морозильник для льда. Изабель же бежала к радио и включала его на полную громкость. Когда у Изабель было хорошее настроение, она слушала ретро, отдавая особое предпочтение Стиви Уандеру и его «Величайшим хитам». В дурном расположении духа обычно ставила «Лед Зеппелин», которых Морган ненавидела: она говорила, что это музыка для торчков и она напоминает ей о ком-то из прошлой жизни.
У них была огромная коллекция дисков – я лишь раз видела ее краем глаза, когда ждала Морган на их крыльце. Она занимала весь дом – диски стопками лежали на колонках, на телевизоре, на кофейных столиках, груды дисков вываливались на пол и прокладывали тропинки из комнаты в комнату.
Морган тогда проследила направление моего взгляда. Ей пришлось ногой отпихнуть два диска – кажется, Джорджа Джонса и «Толкин хедз», – чтобы закрыть дверь.
– Это все клуб «Коламбиа рекордс и тейп», – произнесла она, кивая в сторону дома. – Двенадцать дисков по пенсу. Они нас ненавидят.