Конечно, сразу стать лучшими подругами у нас не получится.
Чтобы отвлечься, я снова посмотрела на фотографии.
– Кто эта девочка?
– Которая? – очередная вспышка боли.
У меня заслезились глаза.
– Вон та. – Я указала на толстушку в свитере. – Из выпускного альбома.
Изабель дернула еще раз и проследила, куда я указываю.
– Моя кузина, – рассеянно ответила она.
– О.
– Красотка, да? – Она переложила щипчики в другую руку, пошевелила затекшими пальцами.
– Ну она… – начала я, – она очень…
– Страшненькая, – закончила Изабель, переходя ко второй брови. – Это не секрет.
Красивым девчонкам легко говорить. Они никогда не понимают, как им повезло. Но я была на месте ее кузины и знала, каково ей приходится. И я не могла оторвать от нее глаз, пока Изабель работала над моим преображением.
Она уже заканчивала с бровями – выщипывала одиночные волоски, склонившись над моим лицом.
– Почему ты так хорошо со мной обращаешься? – спросила я.
Изабель выпрямилась и отложила щипчики.
– Знаешь, – сказала она, – когда ты так говоришь, мне хочется просто отвесить тебе оплеуху.
– Что?
– Что слышала. – Она отхлебнула пива, глядя на меня. – Коули, ты никогда не должна удивляться уважительному отношению. Ты должна ожидать его от всех.
Я покачала головой:
– Ты не понимаешь…
– Нет, – перебила она. – Понимаю. Я наблюдала за тобой, Коули. Ты ведешь себя, как собака, готовая к очередному пинку. А когда этот пинок получаешь, то дуешься и скулишь, как будто не заслужила его.
– Никто не заслуживает, чтобы его пинали.
– Я не согласна, – сухо сказала она. – Заслуживаешь, если не веришь, что стоишь большего. Сегодня просто при виде этой девчонки ты расклеилась. Считай, ты распахнула дверь и позволила ей вломиться.
Я подумала о Мире, о том, как меня беспокоило, что она не оказывает никакого сопротивления.
– Она…
– Да мне плевать, кто она такая, – отмахнулась Изабель, в очередной раз перебивая меня. – Самоуважение, Коули. Пока у тебя его нет, мир будет вытирать об тебя ноги.
Я опустила глаза, теребя языком сережку в губе.
– Вот видишь, – сказала она. – Опять ты за свое.
– Нет.
Она взяла меня за подбородок и заставила посмотреть на нее.
– Все в твоих руках, Коули. – Она постучала себя пальцем по виску. – Верь в себя и станешь сильнее, чем могла вообразить.
Было что-то заразительное в ее уверенности. И на мгновение, с горящим лбом и слезящимися глазами, я поверила.
– И хорошая прическа никогда не повредит, – сказала она, хватая с пола коробку с краской. – Пошли. У меня планы на вечер, но если мы поторопимся, то успеем закончить до них.
Я сидела неподвижно, глядя на свое отражение. Такая маленькая перемена – а я уже выглядела совсем по-другому.
– Пошли! – прокричала она с кухни.
Я бросила последний взгляд на свое отражение в окружении всех этих красавиц и отправилась сдаваться. Но когда она усадила меня на стул на кухне, приказала запрокинуть голову над раковиной и закрыть глаза и включила воду, перед моим мысленным взором стояла только ее несуразная толстая кузина.
Глава 7
По дороге домой я столкнулась с Норманом. В буквальном смысле. Я шла задом наперед, потому что махала на прощание Изабель, и врезалась во что-то твердое. Я издала нечленораздельный звук, и позади меня что-то с шумом упало. Развернувшись, я увидела Нормана, лежащего под огромной картиной – наружу торчали только его ноги и голова. Он моргнул.
– Привет, – сказал Норман.
– Привет! – Я встревожилась. – Ты как?
– Нормально! – откликнулся он и, осторожно убрав с себя холст, принял сидячее положение. Вечер выдался необычно теплый, а ветерок с моря долетал под каким-то странным углом, заставляя мои шорты колыхаться. В воздухе пахло дождем. – Я цел.
– Прости, – промолвила я.
– Не извиняйся. – Норман встал, со щелчком прокрутив запястье. Он был в футболке с белой потертой надписью «Танцы до упаду». – Я собирался отдать ее. – Он кивнул на картину.
– Что это? – спросила я. Снова налетел с моря ветер, зашелестев в кронах деревьев. Я слышала в отдалении гром, словно кто-то в небе прочищал горло.
– Это я нарисовал. Часть серии картин.
– Ты еще и рисуешь?
– Ага. – Норман чуть отодвинул картину, чтобы взглянуть с расстояния вытянутой руки, после чего прислонил ее к своим ногам. – Хотя лучше всего мне удается жанр реди-мейд. Сейчас меня особенно привлекают велосипедные шестеренки. Но я работаю над этой серией картин для своего портфолио – для факультета искусств. Это своего рода экспериментальное искусство. Вот, например, Изабель и Морган. – Он развернул картину и показал мне.
Обе были в солнцезащитных очках. У Морган – красные, в оправе «кошачий глаз», у Изабель – большие и белые, закрывавшие половину лица. Они сидели за стойкой в «Последнем шансе», Морган – оперевшись подбородком на руку, Изабель – надув губки, будто собираясь послать воздушный поцелуй. Даже если бы я не знала их, то поняла бы, что они подруги. Вся их сущность была здесь как на ладони.
– Потрясающе! – воскликнула я. – Я серьезно, Норман!
– Ну получилось неплохо, – лениво протянул он, разворачивая картину, чтобы снова взглянуть на нее. – Меня очень интересует тема знакомства и анонимности. А солнцезащитные очки – они, понимаешь, воплощение данной концепции. Я хочу сказать, некоторые люди носят их, желая скрыть свою личность. Но в то же время они – модное заявление о себе, созданы для того, чтобы обращать на себя внимание. Получается дихотомия.
Я знала Нормана и работала с ним уже месяц, и впервые услышала такое длинное и сложное рассуждение.
– Норман, – произнесла я под раскат грома – гроза приближалась, – это просто здорово.
Он улыбнулся:
– Да, весьма круто. По крайней мере, так я поступил на факультет искусств. Теперь нужно только закончить серию. – Он опять приподнял полотно. – Пока у меня три картины. Но я пообещал, что, когда закончу эту, принесу показать еще.
Неожиданно я вспомнила портрет Миры с котом Норманом в гостиной. Прямо за нами, над океаном, прогрохотало, и я услышала, как передняя дверь в доме Миры распахнулась и снова захлопнулась. Мы оба посмотрели в сторону дома, залитого ярко-желтым светом фонарей на фоне сгущающейся темноты. И тут я увидела, как внутри Мира двигается от окна к окну, прижав ладони к лицу.
– Что происходит? – спросила я, но Норман уже бежал через газон, а холст стучал по его ноге. Раздался еще один раскат грома, и по моим рукам застучали тяжелые дождевые капли.
– Кот Норман! – крикнула Мира, когда мы поднялись на веранду. Дверь все еще болталась на ветру. – Где ты?
– Мира! – воскликнула я, хватая дверь, чтобы она больше не хлопала. – Что случилось?
– Не могу его найти! – В открытое окно ворвался порыв ветра, и мимо меня пролетело несколько бумажек. – Кот Норман!
– Все в порядке, – сказал Норман. – Он где-то поблизости.
Мира выбежала из дальней комнаты, ее волосы торчали во все стороны.
– Я слышала его буквально несколько минут назад, но теперь… ты же знаешь, как кот боится грозы.
Очередной раскат грома заставил меня подпрыгнуть – гремело совсем близко.
– Оставайся здесь, – промолвила я. Норман прислонил картину к окну, чтобы на нее не падали дождевые капли. – Мы найдем его.
– Проклятый кот, – проворчала Мира и снова исчезла из виду.
– Кот Норман! – закричал Норман с противоположной стороны веранды. – Иди сюда, парень!
– Где он? – спросила Мира, появляясь в окне. – Снова этот пес, я точно знаю…
– Он где-то неподалеку, – сказала я. – Не беспокойся.
И я вышла обратно на улицу.
Лило как из ведра, деревья качались. Изабель стояла на крыльце своего белого домика и смотрела на бушующий океан.
– Кот Норман! – позвала я, заглядывая под куст. Мокрая трава липла к моим ногам. – Давай, парень. Выходи.
– Нор-мааан! – услышала я крик Нормана на другой стороне.
– Нор-мааан! – вторила ему я.
Молния ударила так близко, что подо мной задрожала земля, а в доме замигал свет. Я испугалась, подумав, что коту Норману придется пережить эту бурю в одиночестве. На заднем дворе я столкнулась с Норманом – он только что проверил свою комнату.
– Надо заходить, – сказал он.
Еще одна вспышка, еще один раскат грома, и кормушки для птиц над нами начали сильно раскачиваться. На наши головы посыпался душ из подсолнечных семечек.
– Он, наверное, под домом, – предположила я, когда мы с Норманом взбегали по ступеням заднего хода. Мы втиснулись под узкий козырек, и я взялась за ручку. Закрыто.
– Черт! – поморщился Норман.
– Мира! – крикнула я, колотя в дверь. – Открой!
Налетел порыв ветра, швыряя в меня капли дождя и семечки.
Ответа не было. Я понимала, что она, вероятно, стоит на переднем крыльце и вглядывается в живую изгородь около ступеней – любимое местечко кота Нормана. В открытое окно ворвался ветер и смел со стола почти все: в воздухе кружились салфетки, а разноцветные подложки рассыпались по полу яркими пятнами. Можно было попытаться открыть дверь силой, но я знала, что замок иногда клинит.
– Мира! – опять позвала я. – Открывай!
– Она не слышит, – сказал Норман.
Я продолжала стучаться, а дождь лил все сильнее и больно бил по коже. С гвоздя возле моей головы сорвалась музыкальная подвеска и с мелодичным звоном унеслась в глубину двора.
– Мира! – Я прижала ладонь к стеклу. Ветер вжимал меня в дом.
– Нам придется прорываться к главному входу, – сказал Норман мне на ухо. – Готова?
Я развернулась. Дождь лил стеной.
– На старт! – Норман бросил на меня быстрый взгляд.
– Я…
– Внимание…
Новая вспышка молнии, и я задержала дыхание.
– Марш! – крикнул Норман, хватая меня за руку и сбегая по лестнице как раз в тот момент, когда в темноте вокруг нас оглушительно прогрохотало. Кажется, я закричала.