Она наблюдала за мной со спокойным непроницаемым лицом. Я так и видела ее в старшей школе – в крошечной юбочке, развивающейся вокруг ее безупречных ног, и с бойфрендом в спортивном блейзере. Или на выпускном балу – с тиарой на голове и букетом цветов в руках. Или в раздевалке – подтрунивающей над толстой бестолковой девчонкой, у которой нет друзей. Девочкой вроде меня.
– Ты ошибаешься, – возразила Изабель.
– Ну конечно! – Сейчас я злилась на нее, будто рядом со мной сидела сама Каролина Доуз. – И какой же ты была?
– Я боялась. – Она отвернулась и смотрела на яркий свет, льющийся из окон маленького домика. – Прямо как ты.
Пару секунд мы просто сидели вместе и смотрели, как Морган двигается по гостиной.
– Это глупо, – едва слышно добавила Изабель.
Она ошибалась. Она совсем не была похожа на меня, и я хотела объяснить ей почему. Рассказать все. Но стоило мне открыть рот, как Изабель опять повернулась ко мне, и я промолчала. Неожиданно я вспомнила о маме, о ее гусеницах, стремящихся стать бабочками. О Мире, которая делает вид, будто не замечает ехидных насмешек окружающих. О Морган, с ее квадратным лицом и приветливой улыбкой. И о нас с Изабель под огромной желтой луной.
Изабель не шелохнулась, когда по дорожке проехала машина и припарковалась около белого домика. Она не обернулась и не смотрела, как кто-то вышел из салона и поднялся по лестнице. Не видела Морган, выбежавшую ему навстречу. И она не сказала ни слова, когда они зашли внутрь и в домике погас свет, оставляя нам только луну и отблеск из окна Миры, чтобы найти дорогу обратно.
Глава 9
На следующее утро, когда наступил День независимости, я проснулась рано и стала собираться на пробежку. Изабель еще спала на диване, этажом выше скрипел пол – Мира одевалась и искала кота Нормана.
По пути на улицу я прошла мимо двери Нормана. Она была приоткрыта, и я решила заглянуть, чтобы еще раз поблагодарить его за очки. Я постучала, и дверь сама собой открылась шире.
В комнате было яблоку некуда упасть: вдоль стен в несколько слоев стояли мольберты, с потолка свисало как минимум десять мобилей, покачиваясь от легкого ветерка, который вместе со мной ворвался внутрь. Они были сделаны из чего попало: велосипедных шестеренок, старых каучуковых мячиков, крошечных фотографий, вырезанных из журналов и вставленных в рамки. Один был собран из металлических линеек и угломеров, которые со звоном ударялись друг об друга. Манекены, которые Норман принес в мой первый день в Колби, стояли вдоль стены, их животы были выкрашены в яркие цвета, руки вытянуты вперед, на пальцах сияла флуоресцентная краска. Базар открывался завтра, и я представить не могла, как в эту комнату смогут поместиться новые находки.
Норман спал в углу на матрасе, над ним покачивался мобиль из разноцветных частей солнцезащитных очков. В комнате было холодно, он лежал без футболки и что-то бормотал, запутавшись в простынях. Я не могла отвести взгляд: лицо Нормана раскраснелось, одна рука покоилась на подушке, кончики пальцев задевали стену. Он казался совершенно незнакомым человеком. Меня охватило странное чувство: в любой момент Норман мог открыть глаза и мне пришлось бы объясняться просто так, когда нас не разделяет стена с окошком выдачи и не объединяет общая цель. Я попятилась, задев манекен, и выбежала из комнаты, думая о том, снится ему что-нибудь или нет.
На пляже было прохладно и туманно, и, пока я бежала, я думала о Мире, вспоминала, что сказала Изабель накануне. «Мы боимся». Я знала одного человека, который почти всегда был бесстрашен.
– Коули? – Я услышала какую-то возню – видимо, она садилась на постели. – Что случилось?
– Ничего, – ответила я. – Просто хотела поговорить.
Мама находилась в Испании. Мне пришлось пообщаться с тремя операторами, двумя служащими отеля и одной раздраженной новой ассистенткой, чтобы добраться до нее.
– Я соскучилась, – произнесла я. Это всегда было проще сказать по телефону.
– Дорогая! – В ее голосе прозвучало удивление. – Я тоже по тебе скучаю. Как дела?
– Хорошо.
Я перенесла телефонный аппарат в кухню и села на пол. Рассказала, как у меня на работе, о том, что Изабель подправила мне волосы и брови, – странно, сколько всего случилось с тех пор, как мы говорили в последний раз. Мама сообщила, что три часа раздавала автографы, какой питательной была еда в Европе и как ей пришлось уволить очередную ассистентку за то, что та любила постоянно возражать.
Наконец я добралась до реальной причины своего звонка:
– Мама!
– Да?
– Ты знала, что Мира… ну, немного эксцентрична? – прошептала я, хотя знала, что тетя наверху и не может меня слышать.
– Что? – Мама все еще возмущалась по поводу ассистентки.
– Мира, – повторила я. – Она не такая, какой я ее помню. Она немного… не от мира сего.
– Да, Мира всегда была творческой натурой.
– Дело не только в этом. Люди… они жестоко с ней обходятся.
– О! – Я представила, как она закусила губу, размышляя. – Ну Мира всегда была такой. Но я и не думала, что дело зашло далеко.
– Жаль, что мы об этом не думали. Я расстраиваюсь…
– Коули, прости меня! – перебила она. – Я переживала, что уехала в этот тур и бросила тебя, а теперь еще и это… Послушай, я просто отправлю Эми, свою ассистентку, обратно в Шарлотту следующим же рейсом. Можешь пожить с ней, пока я не вернусь из тура.
– Подожди, не надо!
Но мама не слушала – прикрыв трубку рукой, она уже говорила кому-то в номере: «Поищите рейсы домой, хорошо?»
– Мама!
– Лучше на сегодня или на завтра. И скажите Эми…
– Мама!
– …что ей нужно собираться, вызвать клининговую службу, забронировать билет на поезд…
– Мама! – крикнула я. Когда она бросалась в бой, остановить ее было невозможно.
– Что? Коули, подожди секунду, хорошо?
– Нет, – сказала я. – Я не хочу уезжать домой, мне хорошо здесь.
Снова молчание. Я представила, как люди в Испании суетятся, пытаясь организовать мой внезапный отъезд.
– Ты уверена?
– Уверена! – Я приложила трубку к другому уху. – Мне здесь весело, нравится моя работа. И, думаю, Мире приятно, что я остановилась у нее. Мне просто жаль ее, вот и все.
– Ладно. Но если тебе станет совсем не по себе, позвони, и я кого-нибудь пришлю. Договорились?
– Да, – ответила я, услышав, как она говорит кому-то, что все нормально, можно не беспокоиться. – Обещаю.
Мама вздохнула:
– Бедная Мира! Знаешь, ей всю жизнь нелегко было общаться с людьми. Даже когда мы были детьми. Она всегда выделялась.
– В отличие от тебя.
– У меня тоже бывали нелегкие времена, – заметила она. Для мамы это любимая тема – тяжелые времена, которые превратили ее в Кики Спаркс. – Но с Мирой все по-другому. Людям непросто понять ее.
– Мама!
– Да?
Когда мы находились вдвоем, она выходила из Кики-образа и становилась просто моей мамой. Но мне нужно было запастись терпением.
– Ты всегда была такой храброй? – спросила я.
Воцарилось молчание – мама обдумывала мой вопрос.
– Храброй? – произнесла она. – Я?
– Да, ты.
– Я не считаю себя храброй, Коули. Ты просто не помнишь, как тяжело нам приходилось в «жирные годы». И я рада, что не помнишь. Я не всегда была сильной.
Я помнила. Но ей об этом знать было необязательно.
– Знаешь, что я думаю? – неожиданно сказала мама. Я слышала какое-то шуршание и представила, как она сидит в кровати на взбитых подушках. – То, что я сбросила вес, помогло мне стать увереннее. Но еще важнее, что в меня поверили другие. Все эти женщины, которые смотрели, какая я сильная и способная, и ждали, что я покажу им путь. И мне пришлось притворяться.
– Ты притворялась?
– Да. Но потом в какой-то момент я начала верить в себя. Думаю, смелость и уверенность необязательно возникают внутри человека. Иногда все зарождается в окружающем мире и приводит к тебе.
«В окружающем мире», – мысленно повторила я.
– А почему ты спрашиваешь? – внезапно насторожилась мама. – Что-нибудь случилось?
– Ничего, – ответила я. – Просто любопытно.
Я сидела за столом и ела хлопья, когда Мира спустилась вниз. Я слышала, как она открывает шкафчики в кухне, включает кофеварку и разговаривает с котом Норманом, который потом пробрался ко мне и запрыгнул на стол, задев мою ложку – она выпала из миски, забрызгав все вокруг молоком.
– Думаешь, ты такой умник? – спросила я, когда кот наклонился и принялся слизывать молоко со стола.
– Доброе утро! – жизнерадостно воскликнула Мира, входя в гостиную с полной миской сладких хлопьев в руках и газетой под мышкой. – Как дела?
– Хорошо. Какой день тебя ждет?
– Ах! – Тетя поставила миску на стол и развернула газету на столе. – Сегодня седьмой день. Это хорошо. – Она прочистила горло. – День тишины и уединения: вам о многом предстоит подумать. Фокус на обновление, пересмотр, важные события…
– Ух ты!
– Да. – Мира указала на страницу газеты. – А у тебя четвертый день. Послушай: иногда слова важнее действий. Держите глаза открытыми. Влияние Рыб.
– Ясно.
Она развернулась на стуле и взглянула на календарь позади себя.
– Значит, для меня большие события – это лунное затмение… или, может, церковный базар?
– Или День независимости, – предположила я.
Мира усмехнулась:
– Не мой праздник: толпы туристов, шум и гам. Я ставлю на лунное затмение. Или удачный поход на рынок. – И она принялась жевать хлопья.
– Знаешь, Мира, – сказала я, – я ума не приложу, что еще тебе может понадобиться на рынке.
– В каком смысле?
– Ну… – Я постаралась деликатно сформулировать свою мысль. – У тебя уже столько разных подержанных вещей не совсем в рабочем состоянии. Мне просто интересно…
– Не в рабочем состоянии? – Она положила ложку на стол. – Коули, все работает!
Я взглянула на телевизор – «Потрясти, чтобы включить 11-й» – и на тостер, в котором, если верить табличке, быстро пригорал хлеб.