– Ладно, – сказала я и скрестила пальцы за них обоих, глядя, как Изабель через двор направляется к своему дому.
Около восьми часов, когда начало темнеть, подъехал Норман. Я стояла у окна и смотрела, как он выгружает пакеты с продуктами – из одного торчал сельдерей. Очки Нормана были сдвинуты на лоб. Повернув за угол, он поднял голову. Я отступила от окна. Я уже дважды переоделась и наконец решила взять с собой запасную футболку, чтобы Изабель помогла мне принять окончательное решение.
Мира заняла свое место перед телевизором, поедая морковные палочки и готовясь к боям в клетке на платном канале. Одновременно она красила ногти на ногах.
– Увидимся в пятнадцать минут первого, – сказала я, встав у нее за спиной и глядя, как неизвестный мне рестлер вытаскивает за ноги братьев Лассо из клетки.
Она обернулась и улыбнулась:
– Хорошо. Встретимся на переднем крыльце.
Я подхватила футболку и вышла. Переступив через изгородь, я увидела Изабель, сидящую на крыльце все в том же наряде. В руке у нее была бутылка пива.
– Открытка не сработала? – спросила я.
Изабель покачала головой.
– Не знаю, что делать, – пожаловалась она, проводя пальцем по горлышку бутылки. – Никогда не видела Морган в таком состоянии.
– Она справится, – сказала я.
– Не уверена. Фрэнк должен заехать за мной через пятнадцать минут и отвезти на вечеринку, но я сомневаюсь, что могу оставить ее одну.
– Ну, – произнесла я, расправляя футболку. – Ты можешь пока помочь мне подготовиться. Какая лучше?
Изабель подняла голову:
– Не знаю, Коули.
– Ну же, Изабель!
Она поставила пиво на пол.
– Я не могу тебе помочь. На меня слишком много навалилось.
– Но ты обещала!
– Прости.
Я замерла. Позади, в доме Миры, из комнаты Нормана на улицу лился свет.
– Но я не справлюсь без тебя, – напомнила я. – Ты умеешь делать макияж, и прическу, и все такое. Если бы не ты…
– Нет, – устало перебила она. – Это неправда.
– Я не могу пойти в таком виде.
– Можешь, – возразила Изабель. – Ты прекрасна, Коули.
– Прекрати, – рассердилась я. Она говорила, как моя мама в «жирные годы». «Ты прекрасна. У тебя хорошенькое личико».
– Я тебе не нужна. – Она встала. – И никогда не была нужна. Я просто выкрасила тебе волосы и намалевала лицо. Тем вечером, на пляже, ты была самой собой, Коули, потому что раз в жизни поверила в себя. Поверила, что ты красивая, и весь мир согласился с этим.
Весь мир…
– Нет, – сказала я.
– Это правда. – Изабель печально улыбнулась. – Это тайна, которой с тобой никогда не делятся. Мы все можем быть красотками, Коули. Это просто. Как Элли, которой нужно было щелкнуть каблуком о каблук, чтобы вернуться домой. Ты всегда могла сделать это, Коули.
В домике открылась и снова захлопнулась дверь. Внутри что-то промелькнуло – несомненно, Морган. Изабель обернулась. Она тоже заметила.
– Иди, – сказала она. – Развлекайся, Коули. Первое свидание – важное событие. Насладись им.
– Но… – начала я. Я так много хотела сказать, спросить у нее. Фрэнк уже подъезжал, когда Изабель приблизилась к двери и снова постучала в нее.
– Морган! – Ее голос звучал устало. – Пожалуйста, открой!
Я спустилась с крыльца в тот момент, когда Фрэнк вышел из машины. Я проскользнула обратно в дом Миры и поднялась в свою комнату, чтобы подготовиться к свиданию и лунному затмению.
Норман зажег свечи и расстелил на полу пестрое покрывало. Звучала тихая музыка – разумеется, «Мертвецы».
– Я трудился, как проклятый, – сообщил он. – Надеюсь, ты голодна?
– Да, – кивнула я.
Я решила надеть первую футболку, нанести совсем немного макияжа и зачесать волосы назад, как в ночь фейерверков. Оставила кольцо в губе и велела себе встать прямо и расправить плечи. Я хотела поверить Изабель, хотя у меня и были сомнения.
– Прекрасно выглядишь, – заметил Норман. – Вот, закуски поданы.
Он сказал, что все меню состоит из «лунной» еды – в связи с затмением. Мы начали с миниатюрных сырных кишей. «Круглые и желтые», – пояснил он. Потом салат с заправкой из голубого сыра – все мы с детства знали, что сыр добывают на луне – и рыба «о-лунь» (немного притянуто за уши, но Норман признался, что к этому моменту у него закончились идеи). И, наконец, «лунные пирожки» на десерт.
– Ты, – произнесла я, указывая в его сторону последним куском пирожка, – творишь чудеса с походной плиткой.
– Это дар, – объяснил Норман, доедая уже второй «лунный пирожок». Как оказалось, это была его любимая еда.
– Не сомневаюсь.
Я огляделась. За долгие часы позирования я запомнила портреты, мобили, манекены – абсолютно все. Единственным новым штрихом в интерьере был предмет в углу, завешенный простыней.
– Знаешь, – продолжила я, – все это время мне не давала покоя вон та картина.
– Какая?
Я указала на картину, на которой был изображен смеющийся мужчина, опиравшийся на машину.
– Это твой отец?
Норман кивнул:
– Да.
– Он позировал тебе?
– Нет. – Он разорвал полиэтиленовую упаковку очередного пирожка. – Это рисунок с фотографии. Ее сделали в тот день, когда отец открыл свой первый автосалон – тот, что у моста. Видишь машину? Это его первая продажа.
– Ясно. – Теперь я разглядывала картину еще внимательнее. – Здорово получилось. Ему, наверное, понравилось?
– Неизвестно, – тихо ответил Норман. – Отец никогда ее не видел. – Он помолчал. – Я не хотел показывать ему, потому что знал, что́ он думает о моей работе. Но я всегда любил эту картину. Круто запечатлеть человека в тот момент, когда он чувствует, что лучше ему никогда не бывало – и, возможно, уже не будет.
Я молчала, глядя на широкую улыбку его отца.
– Поэтому я держу картину здесь, – добавил Норман, стряхивая крошки с колен. – Хочу видеть отца именно таким.
Несколько минут мы сосредоточенно жевали. Он ел «лунный пирожок» – только стройные люди могут так беззаботно поглощать «балласт».
– Норман, – наконец промолвила я.
– Что?
– Ты когда-нибудь все-таки покажешь мне картину?
– Боже, – протянул он, – ты такая нетерпеливая!
– Вовсе нет, – возразила я. – Я жду уже целую вечность.
– Ладно, ладно. – Норман встал, взял картину и перенес ее в центр комнаты, прислонив к ярко-розовому животу одного из манекенов. Затем он протянул мне бандану:
– Завяжи себе глаза!
– Зачем? – удивилась я. – Ты устраиваешь слишком пышную церемонию.
– Это важно. – Я слышала, как Норман перемещается по комнате, что-то поправляет и наконец садится рядом со мной. – Теперь смотри!
Я стянула повязку с глаз. Он внимательно наблюдал, как я впервые смотрю на себя со стороны.
И это действительно была я. По крайней мере, очень похожая на меня девушка. Она сидела на заднем крыльце ресторана, свесив скрещенные ноги. У нее была запрокинута голова, будто ее только что спросили о чем-то и она ждет подходящего момента, чтобы ответить, едва заметно улыбаясь. В солнцезащитных очках отражался кусочек голубого неба.
Но было в ней кое-что еще, чего я совсем не ожидала. Она была красивая. Не как фотографии вокруг зеркала Изабель. Не как Каролина Доуз. Девушка, которая смотрела на меня, с кольцом в губе и полуулыбкой на лице, знала, что непохожа на других. Она владела какой-то тайной. И она трижды стукнула каблуком о каблук, чтобы оказаться дома.
– Господи, – выдохнула я, протягивая руку, чтобы прикоснуться к портрету, который казался чем-то нереальным. Мое собственное лицо под моими пальцами было шершавым и фактурным. – Так ты меня видишь?
– Коули, ты такая и есть, – тихо ответил Норман.
Я повернулась, чтобы посмотреть на него, изучая его лицо, как он несколько недель изучал мое. Хотела, чтобы у меня навсегда сохранились воспоминания не только об этом мгновении, но и обо всем этом лете.
– Норман, – сказала я. – Это чудесно.
Он подался вперед, провел пальцами по моей щеке и убрал за ухо прядь волос. Когда Норман наклонился, чтобы поцеловать меня, перед моими глазами пронеслось множество картинок: вращающаяся вселенная его комнаты, миллион угломеров, со звоном задевающих друг друга, другая девушка – и в то же время я, сидящая на крыльце и улыбающаяся, будто она знать не знала о вывеске у нее над головой.
«Последний шанс».
Мы все еще целовались, когда я вдруг услышала музыку. Громкую, боевую музыку, доносящуюся из маленького домика.
– Что это? – спросила я, отстраняясь от Нормана.
– Изабель, – пробормотал он. – Вся ее жизнь на полную громкость.
– Нет. – Я осторожно высвободилась из его объятий, встала и подошла к двери. – У Изабель свидание с Фрэнком. Это может быть только…
Кто-то прибавил громкости. Это было диско – дикое и прекрасное, пульсирующие басы и женский голос.
– Морган! – воскликнула я. – Это Морган.
Выйдя во двор, к кормушкам для птиц, я увидела ее. Она танцевала в залитой светом кухне, размахивая руками и качая бедрами. Или Морган окончательно спятила, или совершила прорыв.
– Норман, пойдем, – позвала я.
Пока мы шли через двор, песня закончилась и началась сначала. Когда я открывала дверь, то вдруг испугалась, что не смогу справиться с тем, что сейчас произойдет. Но отступать было поздно – Морган заметила меня.
– Коули! – крикнула она, жестом приглашая меня войти. – Заходи!
Я переступила порог, Норман следовал за мной, держа меня за руку.
– Морган, – спросила я, – что происходит?
– Норман! – взвизгнула она, подбегая к нам. – Вы так хорошо смотритесь вместе!
Музыка играла так громко, что нам всем приходилось кричать.
– Морган! – проорала я. – Ты в порядке?
Она покачивалась с мыска на пятку, кивая в такт музыке, но внезапно замерла.
– Давайте, – сказала она. – Потанцуйте со мной.
– Нет, – возразила я, – я не…
– Пожалуйста! – попросила Морган и, положив свою ладонь на мою, сильно сжала ее. Я посмотрела ей в лицо и вспомнила, как впервые увидела ее в «Последнем шансе».