стовских билеты в театр, занимает очередь в столовой, выясняет, в каком настроении пришел Шайдарон.
Он может пройти к Шайдарону и заязить:
— Олей Очирович, я не могу найти чертежи. Их нигде нету.
— Нету?— переспрашивает начальство.— А вы поищите.
— Я уже искал,— упавшим голосом продолжает Коля-милый.
— Ну еще поищите.
— Хорошо, Озен Очирович. Я еще поищу.
Так выясняется, что начальство «в духе».
А бывает наоборот.
— Опять у вас что-то с расчетами!?—возмущается Шайдарон.
— Не могу найти, Озен Очирович. Искал-искал...
— Где вы находитесь? Что вы строите?
— Комбинат.
— Нет, вы строите новую жизнь! Отправляйтесь и через полчаса всю документацию ко мне на стол.
Коля-милый такой рассеянный, что с ним каждый день что- нибудь да случается.Ну, а жена у него... Что о ней написать? Я мало ее знаю. Худощавая и высокая... Лицо в общем-то красивое, чуть увядшее. Или от возраста, или от чрезмерного употребления косметики. Курит. В руках у нее всегда папироса со следами губной помады. Иногда она бывает в тресте и разговаривает с нами. В общем-то держится корректно и вежливо, но снисходительно. И улыбается, и слова тянет, будто кому одолжение делает. Все-таки начальник цеха. А может, я ей завидую? По-моему, она воображает из себя... Впечатление порой такое: смотрите, как я могу!
А вот то, что говорили о ней недостойное...
Даша вечером встретила Трубина. Тот шел откуда-то и у него начались боли в позвоночнике. Она отвезла его на квартиру к матери. Квартира пустовала. Мать была на курорте. Там Даша пробыла какое-то время, заперла Трубина и отправилась за врачом. А муж ждал ее на улице и что-то заподозрил. Он вырвал у нее ключи и — туда...
Николай Ильич нашел Трубина лежащим на диване, а на столе недопитую бутылку вина.
Ни Трубин. ни Даша, не подходят, мне кажется, для мелодрамы. А Флора другого мнения.
Вчера у Коли-милого допоздна горел свет. Я возвращалась с последнего сеанса. И зашла в трест. Он сказал, что у его жены скопилось много поручений от Шайдарона. На стройке разворачиваются бетонные работы. Со сваями дело идет к концу, а вот с бетоном на главном корпусе только начинают. Говорят, чуть ли не четыреста рабочих выделяют. А завод железобетонных изделий у нас маломощный. Ну вот, начальнику цеха бетона Елизовой есть над чем голову поломать. Ей придется докладывать на партийном комитете: что нужно для увеличения производства бетона...
И еще я узнала, что к концу дня звонил Трубин. Меня уже не было тогда. Он спрашивал меня».
«Сегодня узнала, зачем он звонил. Просил передать Флоре, что уезжает в командировку на фабрику инертных материалов. Пробудет там дня два-три. Наши договорились с автохозяйством брать там гравий. Фабрика обеспечивает погрузку. А Трубин должен все «увязать и согласовать».
И вот что неприятно: туда же едет Елизова. Коля-милый сказал про ее командировку случайно. Цеху бетона не хватает сырья, и Елизовой поручено договориться с дирекцией фабрики об увеличении отгрузки гравия, песка и щебня. Все это похоже на правду. Но не обязательно же самой Елизовой ехать. У нее маленькая дочь... Могла бы послать кого-то из своих инженеров. Неужели она и Трубин сговорились? Неужели тогда, в пустой квартире, Елизова вела себя иначе, чем я думаю?
Весь день Трубин решительно не идет из головы, все мелочи напоминают мне о нем».
Глава девятая
В гостинице не оказалось свободных мест, и Григорий стоял в растерянности, досадуя на себя, что загодя не позвонил на фабрику и не попросил заказать номер. Вместе с ним в ожидании номера томились бригадир монтажников Цыбен Чимитдоржиев и бригадир плотников Аким Твердохлебов. Аким приехал на лесозавод за колотой дранкой, а Цыбен гостил у родственников в улусе и возвращался домой
Администратор разговаривала с Чимитдоржиевым, как со старым знакомым.
— Цыбен,— говорила она ему,— ты бы мог давно снять угол у какой-нибудь старушки, чем всякий раз являться ко мне и требовать.
— Помилуй, бурхан, у старушки...— отвечал Цыбен.— Я бы у тебя снял.
— У меня нет свободных углов,— улыбалась женщина.
— Можно и не в углу. Поставим койку посреди комнаты.
Чимитдоржиев и Твердохлебов поговорили с Трубиным, поболтали и пошутили с администратором и ушли, оставив ей для присмотра свои вещи.
Уходя, Цыбен сказал администратору:
— Смотри, дорогая, притесняешь мужчин. Пожалеешь потом. Звать будешь — не пойду.
— Раз все занято...— продолжала та улыбаться.
— А для начальницы Елизовой не занято?
— У нее командировка.
— Вот-вот. Знаем мы эти командировки.
Администратор время от времени поглядывала на Трубина, словно собиралась что-то ему сказать.
— Последний номер для Елизовой остзечлся. Я бы могла вам предложить, да право не знаю...
— А что такое?
— Есть у меня номер, но ключ сломан и застрял в замке. Пошла я отпирать, а он почему-то сломался.
— Я согласен взять этот номер.
— Согласны-то согласны,— в раздумьи проговорила администратор.— А вот, если случись пропажа...
Трубин заверил ее, что с собой у него нет никаких ценностей.
Она провела Григория в номер, показала на сломанный замок и снова повторила, как все это у нее произошло. Но он уже не слушал администратора, в голове стучало одно: «Даша Елизова... Здесь, этажом выше, Даша».
Они познакомились с полгода назад на каком-то совещании. Вскоре он повстречал ее в конторе, и она улыбнулась ему и кивнула. Потом они опять столкнулись нос к носу в конторе, когда она шла к Шайдарону, и они обменялись несколькими словами.
Как-то так выходило, что они виделись чуть ли не каждую неделю и все дольше простаивали возле конторы или на трамвайной остановке. Странно, что они не испытывали ни неловкости, ни неудобства друг перед другом, если даже разговор между ними вдруг иссякал и оба молчали.
Незаметно, само собой, у обоих возникло ощущение, будто они знакомы давным-давно.
С ней Григорий чувствовал себя не как с Флорой. Слушать ее было интересно и они могли, не замечая, проговорить час, а то и больше.
После института Даша специализировалась по бетону. Практику начинала в Молдавии. После демобилизации Николая Ильича она поехала с ним на его родину. Почему поехала? Так уж вышло. Знакомые спрашивали при встречах, родные спрашивали в письмах: «Ну как, замуж еще не вышла?» Надоело отвечать наигранной шуткой: «Никто не берет». Айв самом деле — никто. Все чаще приходила мысль: «Надо куда-то уезжать».
Когда познакомилась с Николаем Ильичем, он тогда постоянно болел, подолгу лежал в госпитале. Ей хотелось утешить его, сгладить ему боль. Он был так же одинок, как и она.
Даша носила ему цветы. Ничего другого он не принимал от нее. Да, она помнит прогулки с ним по каштановым, пахнущим морем, улицам. Ей казалось, что она любит Николая.
Да, у нее были сомнения в этом. Она проверяла себя. Боязнь одиночества, потребность о ком-то заботиться — это взяло вверх
Поздно вечером, возвращаясь с завода, она повстречала Трубина и сразу почувствовала какую-то смутную радость.
Он не был, как всегда, оживлен, и она это сразу заметила.
— Что с вами?—тревожно спросила Даша. — Вы откуда?
— Прогу-уливаюсь!—дурашливо протянул Григорий. — Был на вечернем сеансе. Да вот что-то приболел...
— Вас проводить?
— Что вы, пустяки!
— Провожу до автобуса.
До автобуса они не дошли. Боль в пояснице заставила его остановиться. Он попросил ее посидеть на скамейке. Ей пришла мысль увести Трубина на квартиру матери и вызвать врача.
— Вы далеко живете?
— А что? Я задерживаю вас?
— Пустое. У меня есть ключ от маминой квартиры. А мама в отъезде. Пойдете? Тут близко.
Было тревожно подниматься по темным лестничным клеткам. Гулко билось сердце, готовое вырваться из груди. .Перед ее глазами проплывало что-то неясное, бесформенное и снова стены окутывал мрак В мыслях все смешалось — и радостное, и страшное...
Даша постелила Трубину на диване, и все пыталась вспомнить, у кого из соседей телефон. Он лежал с закрытыми глазами, ничего не говорил и только пожал ей пальцы, когда она поправляла ему подушку.
Ему полегчало, боль утихла.
В тот вечер Трубин говорил ей о Софье, о том, почему она уехала. Даша поведала ему о молдавском городишке, о знакомстве с Николаем Ильичем, об извечном вопросе родных и знакомых: «Ну как, замуж еще не вышла?»
У нее вдруг возникло старое полузабытое чувство. Страх перед одиночеством, желание о ком-то заботиться. Только теперь с ней был не Николай Ильич, а Трубин. И она знала, что это чувство, явившееся из далеких годов, вызвано Трубиным. Она снова испугалась, как и тогда на темной лестнице...
Дгчна ему нравилась. Но он глубоко прятал свое чувство к ней. Не надо о ней думать. Ни к чему все это. Она замужем, у нее дочь.
О Флоре думать можно, она свободная. Ее можно полюбить.
Он так и старался думать о Флоре и не думать о Даше. Но приказывать себе оказалось не так-то просто. Флора отдалялась от него, ее облик тускнел и теперь уже не верилось, что когда-то в трамвае захотелось пойти за ней и узнать, кто она такая.
Не пришел бы Бабий к нему в гости, может, никогда Григорий не встретился бы с Флорой. Не болел бы часто Николай Ильич, Даша не пожалела бы его и не вышла бы за него замуж. Не сказал бы Григорий лишних слов в то памятное утро, не уехала бы Софья...Еся жизнь полна вот таких случайностей, и если смотреть на каждую из них, то ничего не обнаружишь из того, что бы говорило о связях между ними, о каких-то пересекающихся путях. А ведь связь существовала, пусть еле ощутимая, еле видимая, еле осязаемая. Если взять Софью и подумать... Из-за Софьи в его жизни появилась Флора. Это Бабий его познакомил с ней. А что Бабий? Тот сам, ни о чем не подозревая, был ниткой в клубке, начавшем разматываться руками Софьи. Не Бабий, Флоры могло бы и не быть. Но это и не важно. Важно, что кто-то была бы все равно. И вот в этом, и еще во многом существовала связь, и Григорий подсознательно чувствовал эту связь и тоже шел по нитке, разматываемой руками Софьи.