Луна за облаком — страница 22 из 56

Все те месяцы после Софьи он жил желанием как-то ответить на ее уход. Это желание привело его к Флоре, а теперь вело к Даше.

Угадывая подсознательно то, что с ним происходило, Григорий не задумывался изменить что-либо для себя. Он лишь спешил. Если Флора отдалялась от него, надо было найти другую, и он часто ловил себя на том, что всякую девушку или женщину он рассматривал с мыслью: «А не лучше ли она Софьи?» Ему казалось, что Даша могла бы заменить Софью. Но он гнал прочь эту мысль, заставлял себя не думать об этом. Только как себя заставишь? Можно было бы попы­таться, если бы сама Елизова... А сама Елизова, по всей вероятности, не хотела пойти навстречу ее робкому страху. Тот вечер, когда она привела его на квартиру матери, расшатал и без того ненадежное его сопротивление самому себе.

И вот перед ним опять испытание. Она тут, этажом выше, и он, может, если пожелает, пойти к ней. Если пожелает.

Григорий снял пиджак. Не торопясь, развязал галстук. Как буд­то он не собирался никуда уходить, но в душе уже все было решено. Вешая пиджак на спинку стула, он знал, что ни к чему все это, что скоро он снова его наденет. И снова повяжет галстук.

«Ну и что особенного, если я зайду к ней?»—думал он, убеждая себя в обыденности такого решения. Но сам-то он не верил в эту обы­денность. Он ждал от этой встречи продолжения того, что было в тот вечер...

Даша покраснела, когда он после стука зашел к ней в номер. Григорий увидел вспыхнувший блеск и в то же время растерянность в ее глазах, и не мог понять, рада она или нет.

— Это вы? Наконец-то!— проговорила Даша, приходя в себя и машинально убирая со стола пудреницу, зеркальце и расческу.

На ней было простенькое платье, в каком, быть может, она дома готовила обед, но туфли были новые и губы накрашены.

— Почему «наконец-то»?—спросил, улыбаясь, Григорий.—Вы что, ждали меня?

— Ждала? Нет... то есть я видела вас там... —И она опять вспы­хнула и стала с подоконника убирать на стол ту же пудреницу, то же зеркальце. — Какими судьбами? Рассказывайте. Давно ли здесь?

— Да нет, только что. Совершенно случайно узнал, что вы при­ехали.

— У меня тут дела, знаете... Со сваями нас дергали весь месяц. На полигонах даже готовили сваи. Десятиметровые, тринадцатимет­ровые. День и ночь... Поспишь часа три-четыре — и на завод. А те­перь бетон на очереди.

— Сколько ваш цех дает бетона?

— Четыре тысячи кубиков, а требуют с меня восемь и даже за­икаются о девяти. Теперь только подавай цемент, инертные матери­алы...

— И у меня сюда командировка. Необходимо договориться с за­водом.

— Да вы присаживайтесь.

— Спасибо. Я на минутку. Хочу извиниться перед вами. Это все из-за меня тогда получилось. У вас были неприятности?— спросил Григорий, не глядя на нее.

— Григорий Алексеич, полноте!

— Все же я виноват.

— Ну что там! Лучше поговорим о другом — о чем-нибудь... Пи­шет ли Софья? Как у нее? Никакой переписки? Неужели она не вер­нется?

— А зачем ей возвращаться?

— Мне как-то не верится, что она насовсем уехала.

— Это почему же?

— Второй муж, говорят, редко бывает лучше первого. — Она ис­коса посмотрела на него веселыми глазами. — Я бы на это не пошла. Менять мужа...

Между ними продолжался тот, ни к чему их не обязывающий, временами с намеками разговор, от которого всегда легко отказаться, потому что понять его можно по-разному и в каждое слово вложить свой смысл, одному тебе понятный и доступный.

— У вас много друзей?— спросила она, глядя на него задумчиво.

— Друзей?— удивился Трубин.

Что можно было ответить? Кого он мог причислить к себе в друзья? Флору, Бабия, Догдомэ?

— Мало что-то ьстречаешь таких, которые бы понравились,— проговорил он. — В мыслях одно, а чувствуешь совсем другое.

— В каждом по-разному проявляются и чувства, и мысли. Поп­робуйте жить одними чувствами, и вы увидите, что с вами и возле вас будут только те, кто вам нравится, просто нравится и все. Но по­пробуйте пересилить себя, добавьте к своему чувству еще и разум.

— И тогда?

— Круг ваших друзей расширится, и вы поймете, как много те­ряли, руководствуясь лишь чувствами.

«Вот уж странно,— подумал Григорий.—Я сам примерно так рассуждал недавно. Уж не говорил ли я с ней об этом, а потом за­был?»

— Вы считаете,— проговорил он,— что я предпочитаю чувства мышлению? А многие меня считают сухарем.

— Не хотите ли чаю?—спросила Даша.

«Подойти к ней и поцеловать? Что она тогда? Останется верна своему Коле-милому? Или нет? Ах, Софья, Софья! Все из-за тебя. Не ты — ничего бы не было. Даже вот этого номера с пузырчатой штукатуркой на стенах, с однотумбовым столиком, с нелепой здесь гравюрой — стригалем овец...»

Трубин просидел у Даши допоздна, пока из репродуктора не со­общили, что свет выключат. Он спустился к себе в номер и долго не мог уснуть, думая, как ему поступить. Оставался еще один вечер. Завтра...

Что же получается, Григорий? Это ведь не Флора. Даша заму­жем, у нее дочь. Да стоит ли об этом? Она, может быть, и не думает. И в мыслях нет ничего. Не-ет, думает. По всему видно. Ну, допус­тим. что она меня не оттолкнет. А дальше? Что будет дальше? Он обзаведется любовницей, а она — любовником.

А какими глазами смотреть на Колю-милого? Говорят, не ты первый, не ты последний... Хорошенькое утешение. Тебя самого об­манули и обокрали. Тот, что с Софьей... Он бы тоже мог подумать: «Какими глазами...» Не подумал, увез Софью и все.

И ему стало спокойнее.

С утра Трубин сходил к главному инженеру фабрики. Экскава­тор ему обещали. До обеда ждал шоферов — напрасно. После обеда подошла машина и в ней старший колонны — могучего сложения Павел Патрахин.

— Где остальные?— спросил Трубин.

— Будут,— усмехнулся Павел. — По идее должны через часок.

— А почему не вместе?

— Так вышло,— ответил тот неопределенно. — А гразий смот­рели? Ничего? А грузить как?

Патрахин покрутил головой, с явным неудовольствием осмот­релся вокруг, со злости пнул покрышку.

Часа через полтора он постучал в номер Григория, позвал его с собой, сказав, что «шоферня тут».

Старший колонны подвел Григория к одному из самосвалов, кив­нул на кузов: «Загляни-ка, мол». Григорий, ухватившись за борт, приподнялся. На дне лежал гравий.

— Вы что, уже грузите?

— Не-е, это не здешняя проба.

— Откуда брали?

— Подходяща?

— Вполне. Гравий как гравий

— Брали его из-под города. По идее-то его бы нам и возить, а мы чуть ли не на край света ездили.

— Да-a. Ситуация идиотская. Я не знал, что под городом гра­вий,— пожал плечами Трубин. — На какого, спрашивается, черта мы сюда приехали?

— Может, сговоримся как-нибудь?—с надеждой спросил Па­вел. — Мы и задержались-то почему... Ездили на Селенгу, образец вот достали. — И он сноза кивнул на кузов.

— А чего же вы с нашими не договорились? Пошли бы к масте­РУ-

— Это к Карымову? Ну, к нему много не находишь,— усмехнул­ся Павел. — Мы ему с Валеркой объясняем, что ошибка вышла, гра­вий есть под боком. А он щурится на нас эдак с ухмылочкой: «Под боком-то ручная погрузка, а на фабрике вам машину выделят. Жи­вете в век механизащга, а цепляетесь за старину». Мы ему свое до­казуем, а он на нас: «Вы что. под статью меня хотите подвести? На ручную погрузку у меня фондов заработных не выделено, а с тем хозяйством я через банк рассчитываюсь". Вот и поговорили... Может, с вами до чего-нибудь докумекаемся?

Трубин прикинул в уме. Никакого резона брать гравий не было. Вспомнил, что шоферов Патрахиных хвалили на производственных совещаниях, а младшего Валерку даже премировали за то, что до­гадался, как возить евпи на автомашине.

— Ума не приложу, как и быть,— развел он руками.— У Кары- мова и в самом деле фондов на ручную погрузку нет. Сам был про­рабом и мастером — знаю. Не положены фонды.

— По идее надо платить — возразил Павел.

— Не выйдет,— Ездохнул Трубин. — Вы думаете, мне самому интересно здесь околачиваться?

— Так что же нам?

— Я бы вам посоветовал. Сегодня, раз уж приехали, по рейсу сделаете,— сказал Трубин. — А завтра берите лопатки и — туда, к Селенге.

— Лопатками гравий кидать?

— А что в том такого? Лучше час, ну от силы два, покидать, чем шесть часов париться за рулем. Там речка. Покупались, позаго­рали, а минут эдак через двадцать путевочку Карымову: «Подпиши­те». Чем плохо?

Постояли, покурили, поговорили о гравии, о трассе. Старший Патрахин сказал Трубину:

— Ну, а как вы? С вас же могут спросить

— А чего с меня спросят? Я обязан вам дать экскаватор. И я его дал. Верно? Ну вот. А вы решили грузить лопатами. Верно? Я тут ни при чем, братцы. Мне лишь бы гравий отвечал требованиям стан­дарта. Сколько рейсов в сутки? Больше грех нельзя. — Трубин под­мигнул Павлу. — А то Карымов догадается, откуда еы гразий берете.

— Утром завтра первый рейс проверочный... с лопатами — ска­зал старший Патрахин. — Если уж что не так — второй отсюда бу­дет. Кто его знает, как оно выйдет.

— По идее должно получиться,— его же любимым выражением ответил Трубин.

Григорий рассказал Даше о Павле Патрахине и его колонне.

— А для вас не будет из-за них неприятности⁷— спросила она.

— Не вижу, что бы могло такое быть.

— Ну, мало ли, что. Вы все-таки отступили от приказа, пошли наперекор мастеру.

— Если завтра они не вернутся, тогда все в порядке. Мне нече­го здесь и сидеть.

— Эти Патрахины скоро будут возить бетон с нашего завода.

Даша вздохнула. Григорий приблизился к ней, отодвинул зана­веску. Услышал ее частое дыхание. За стеклом, неподалеку, одним окном светило какое-то невзрачное строение. Она не отодвинулась от него. Он повернулся к ней, наклонился и почувствовал запах ее раз­горяченного тела. Он не мог бы передать, что это за такой запах, но голова закружилась и ноги отяжелели.

— Даша, я хочу вам сказать...