— Тогда поедемте иначе! — запальчиво вскрикнул Гонтран. — Как бы там ни было, мы должны догнать этого мерзавца!
Сказав это, молодой человек горестно склонил голову.
— О, — прибавил он убитым голосом, — видно, наука и знание лишь пустые слова!..
Сломка и старый ученый хотели ободрить его, но за дверьми залы послышались чьи-то шаги.
— Кто это там? — пробормотал Михаил Васильевич. — Верно, Телинга…
Догадка старого ученого была совершенно справедлива: скоро на полуосвещенной стене и на полу залы обрисовалась гигантская тень селенита.
— Привет вам, друзья, — металлическим голосом произнес Телинга.
— Привет и вам, — отвечал профессор. — Каким образом вы бодрствуете, когда все ваши соплеменники погружены в глубокий сон?
Лунная дама по Ле-Фору и Графиньи.
— Я иду из Вандунга и несу вам вести…
— Вести? — в один голос спросили путешественники. — О ком?
— О том земном жителе, который похитил ваш аппарат и молодую девушку.
Старый ученый от изумления не мог выговорить ни слова. Гонтран кинулся к Телинге и задыхающимся голосом спросил:
— Итак, этот негодяй упал обратно на Луну?! О, если бы мне удалось встретиться с ним!
— Упал обратно?.. Но это немыслимо… Шарп должен достичь Венеры… — воскликнул ученый.
Велика была любовь старика к дочери и ненависть к ее похитителю, но страсть к науке была еще сильнее, оттого он предпочитал лучше, чтобы Шарп при помощи изобретенного им способа передвижения добрался до Венеры, чем чтобы его вычисления оказались ошибочными.
Селенит покачал головою.
— Тот, кого вы называете Шарпом, — произнес он, — и не думал падать обратно. Напротив, он с быстротою молнии продолжает нестись на Тихи, но достигнет ее, однако, не раньше, чем Солнце позолотит вершину Вандунга.
— Это невероятно! — отозвался старый ученый. — Шарп делает по 75 тысяч километров в час и находится в пути уже шестые сутки, следовательно, уже около двух с половиною миллионов миль отделяют его от Луны… На подобном расстоянии даже сильнейший телескоп не в состоянии различить тела столь ничтожных размеров, как наш вагон.
Однако из слов Телинги ясно, что за полетом кто-то следит, — возразил профессору Сломка и обратился к селениту с вопросом на языке обитателей Луны.
— Не правда ли, ведь астрономы обсерватории Вандунга наблюдают за движением беглеца?
— За его полетом действительно следят, — отвечал спрошенный, — но не мы, селениты.
— Так кто же?
— Обитатели Тихи, планеты, называемой вами Венерой.
Михаил Васильевич и оба его спутника были в полном недоумении.
— Разве между Луной и Венерой устроен оптический телеграф?! — вопросительно сказал Гонтран.
— Что ты! — остановил приятеля инженер.
— Нет, не «что ты»… — перебил последнего, в свою очередь, старый ученый. — Очень вероятно, что догадка Гонтрана вполне справедлива… Расскажите, пожалуйста, — прибавил он, обращаясь к селениту, — каким образом вы сноситесь с жителями Тихи?
Уже несколько веков, как наши астрономы заметили на поверхности этой планеты блестящие точки, постоянно изменявшиеся в своей форме и группировке. После многих догадок они решили, что это сигналы, которыми жители Тихи обмениваются с обитателями других небесных тел. Когда таким образом настоящее значение точек было понято, лунные астрономы постарались организовать устройство ответных сигналов…
— Ну и какой же способ выбрали они? — спросил профессор.
— Способ очень простой: дело в том, что на поверхности нашей планеты в изобилии находится металл, электропроводимость которого резко меняется в зависимости от силы падающего на него света…
— Это селен! — воскликнул Сломка.
— Да перестанете ли вы соваться со своими непрошеными объяснениями?! — прикрикнул на него рассерженный ученый.
Инженер прикусил язык, и Телинга хладнокровно продолжал:
— Из этого металла мы устроили огромных размеров рефлектор, и к центру его провели нити от электрического генератора и аппарата для передачи слов…
— А действие этого аппарата? — спросил старый ученый.
— Действие очень просто, — отвечал селенит. — Оно основано на превращении звуковых волн в световые, которые несутся через пространство на Тихи и собираются обитателями последней при помощи подобного же аппарата. Аппарат этот, кроме того, производит обратное превращение световых волн в звуковые, и в результате наши небесные братья получают возможность слышать наш голос, как если бы мы были отдалены не громадным пространством, а всего несколькими шагами.
В свою очередь, и мы имеем ту же возможность.
— Это чудесно, чудесно, — проговорил вполголоса старый ученый, задумываясь.
— Шарп и даже похищение дочери были теперь далеко от него. Его ум был всецело занят мыслью о взаимных отношениях двух миров, разделенных пространством в двенадцать миллионов миль.
Сообщение Телинги о сношениях Луны с Венерой заставило глубоко задуматься слушателей селенита.
Вдруг какая-то мысль заставила Гонтрана поспешно вскочить с места.
— А ведь это идея, над которой стоит подумать! — воскликнул он, приставляя палец ко лбу. — Отчего и нам не воспользоваться световыми лучами так же, как ими пользуются обитатели Луны?!
Михаил Васильевич и Сломка с удивлением посмотрели на него.
— Ну да!.. Что же тут удивительного? — проговорил тот. — Сколько раз вы сами говорили мне, что свет, теплота, звук, электричество — все это лишь виды одной и той же силы, виды, способные переходить один в другой! Отчего же не попытаться и в данном случае применить подобное превращение: отчего не превратить свет в электричество и последнее употребить в качестве двигателя?! Тогда мы смело могли бы догнать Шарпа и освободить его жертву.
— Я все-таки не совсем понимаю вас, — отозвался профессор.
— Извольте, я выскажусь яснее… Свет есть не что иное, как колебание эфира?.. Так?.. Прекрасно. Теперь предположим, что значительное количество таких колебаний отражено при помощи огромного зеркала прямо по направлению к Венере, — что тогда выйдет? Конечно, световые волны со страшной быстротой понесутся в пространство и достигнут последней планеты. Обитатели Луны пользуются этим, чтобы передавать звуки своего голоса, а мы воспользуемся, чтобы перенестись самим.
Сломка хотел уже привести своему приятелю тысячи возражений, как вдруг Телинга, до сих пор молча прислушивавшийся к разговору, происходившему по-селенитски, объявил, что подобный аппарат у них есть готовый в обсерватории Вандунга.
— Вот видите! — вскричал торжествующий Гонтран.
Старый ученый не знал, верить ли ему своим ушам; что касается инженера, то он обратился к селениту с просьбою описать устройство прибора.
— Вы можете когда угодно увидеть его сами, — отвечал тот.
— Удивительно!.. Удивительно!.. — мог только проговорить Михаил Васильевич. — Где же этот аппарат?
— Его отдельные части хранятся в галереях Вандунга.
— Его применяли когда-нибудь?
— Нет, хотя он построен уже десятки лет тому назад, и сам изобретатель его успел уже умереть. Дело в том, что наше тогдашнее правительство, не желая нарушать безмятежного счастья, царившего на нашей планете, не решилось допустить сношений с миром, которого ни нравы, ни цивилизация не были нам известны. Аппарат был конфискован и сложен на хранение в обсерватории, где лежит и до сих пор.
— А как вы думаете, разрешат нам воспользоваться этим аппаратом теперь? — спросил селенита профессор.
— Я думаю… Я не вижу, по крайней мере, причины, почему бы вам могли отказать.
— О, это было бы такое счастье… такое счастье… — проговорил старый ученый, представляя себе полет в междупланетном пространстве.
— Но вот какое затруднение, — обратился к нему Сломка, — раз отраженный свет является двигателем прибора, во всяком случае довольно тяжелого, то необходимо огромное количество световых лучей, чтобы привести его в движение. Мне кажется, нужен рефлектор, имеющий не менее километра в диаметре.
— Почему же?
— Как почему? Подумайте, что ведь этот аппарат должен пролететь 12 миллионов миль!.. Двенадцать миллионов!.. Какая масса света должна быть превращена в механическую двигательную энергию!
— Ну, положим, что это расстояние смело может быть уменьшено вдвое, — возразил профессор, — нам ведь надо лишь долететь до пояса равновесия, а там аппарат понесется просто в силу своей тяжести.
— Все-таки… — начал инженер.
Телинга прервал его:
— Изобретатель прибора вычислил, что для движения его совершенно достаточно такого количества солнечных лучей, какое может быть отражено параболическим зеркалом, имеющим пятьдесят метров высоты и двести пятьдесят ширины.
— Все равно, — возразил инженер, — где мы достанем и такой рефлектор?
— Он хранится в разобранном виде вместе с аппаратом.
— Удивляюсь, Вячеслав, что у тебя за манера вечно спорить?! Вычисли-ка лучше, когда мы достигнем Венеры, если действительно будем лететь туда, движимые светом!
— Но вычислением уже занялся старый ученый. Дрожащею от нетерпения рукою он писал цифру за цифрой в своей неразлучной книжке, вычитал, делил, умножал…
— Пять земных суток! — вскричал он наконец. — Только пять суток. Ровно через сто двадцать часов мы будем на Венере! Неужели пять суток? — прибавил он. — Значит, мы достигнем Венеры раньше, чем Шарп?
— Да, если бы мы отправились сейчас, — с улыбкой отвечал инженер. — Но ведь ночь продолжится еще сотни часов, и, когда мы наконец пустимся в дорогу, Шарпу останется пролететь всего каких-нибудь три миллиона миль. Но это неважно, прилетим мы на Венеру раньше или позже Шарпа. Самое важное, чтобы все части аппарата оказались в целости и мы могли бы ими воспользоваться.
— О, за это я вам ручаюсь, — отозвался Телинга.
— Гонтран… мы забыли о Фаренгейте! Его ведь тоже надо покормить.