— Оказалось, что Сломка вовремя вспомнил о Фаренгейте. Американец начал обнаруживать первые признаки сознательного отношения к окружающему.
— Есть!.. Есть!.. Есть!.. — чуть слышно повторял Фаренгейт, лежа на кровати, все еще не в силах встать.
Сломка взял большой кусок пищевого экстракта и препроводил его в рот американца, который с жадностью проглотил пищу. Действие было почти волшебное: Фаренгейт потянулся, словно пробудившись от сна, широко открыл глаза и хотел встать, но пошатнулся, упал на кровать и снова заснул.
Наконец прошла долгая лунная ночь, продолжающаяся две земные недели, и наступило утро такого же долгого лунного дня. Едва первые лучи солнца, позолотив вершины гор, начали сеять свет и теплоту на невидимом полушарии Луны, как селениты под руководством Телинги уже принялись за дело.
Они перенесли на вершину горы Вандунг, господствовавшей над Маулидеком, огромные зеркала для отражения солнечных лучей в фокус гигантского рефлектора, селеновые пластинки, аппарат, и наконец на нескольких небольших аэропланах были отряжены селениты в горы Вечного Света, чтобы отыскать там и привести в Маулидек вагон Шарпа.
Михаил Васильевич и его спутники, тщательно изучив систему аппарата, совещались о мерах, какие следует принять, чтобы безопасно добраться до Венеры.
Прибор, предоставленный в распоряжение земных гостей селенитами, представлял собою целый шар из селена, имевший до десяти метров в диаметре. В нижней части шара находилось отверстие около метра в поперечнике. Четыре трубки, утвержденные в этом отверстии крестообразно, служили подпорами для оси из селена, которая оканчивалась вверху большим кругом, а над последним возвышался пол камеры, служившей для помещения путешественников. Отношение этой камеры к окружавшему ее шару было таково, что она оставалась неподвижной, тогда как шар вращался вокруг нее с огромной быстротой. Это достигалось устройством, похожим на то, какое дают обыкновенно вращающимся башням в обсерваториях, то есть круг, которым оканчивалась ось, мог скользить по дну камеры при помощи бронзовых катков.
Благодаря распорядительности Телинги и усердию селенитов сборка аппарата и громадного рефлектора быстро шла вперед. Михаил Васильевич и его спутники мечтали уже о чудесах нового мира, не ведомого никому из обитателей Земли.
Вдруг какое-то новое опасение затуманило довольную физиономию старого ученого. Еще минута, и карандаш опять забегал по страницам его записной книжки, выводя столбцы знаков и цифр.
— Что такое? — спросил обеспокоенный Гонтран.
Не отвечая на вопрос, профессор подбежал к Телинге и торопливо спросил его:
— На сколько человек рассчитан аппарат?
— На двух.
Ученый сделал отчаянный жест.
— «На двух»?.. Значит, мы не долетим до сферы притяжения Венеры ровно девятьсот восемьдесят тысяч километров.
— Почему? Не может быть!.. — в один голос испуганно проговорили Гонтран и Сломка.
— Нет, может… Взгляните на мои вычисления: тут нет ошибки…
Сломка схватил протянутую книжку и принялся торопливо производить проверку.
— Да, сомнений нет, — со вздохом проговорил он, — при данном весе аппарата и величине рефлектора, служащего источником двигательной силы, только два человека могут долететь до пояса междупланетного равновесия. Лишний вес, будь он даже не более десяти килограммов, уже в состоянии настолько ослабить полет прибора, что он не достигнет пояса притяжения Венеры и упадет обратно на Луну…
Путешественники молча переглянулись друг с другом.
— Выход один, — прервал наконец молчание профессор, — кто-нибудь из нас должен остаться на Луне.
— Конечно, я, — отозвался Сломка. — Вы отец жертвы Шарпа, а Гонтран ее жених… Один я…
Михаил Васильевич вопросительно взглянул на Фламмариона. Но Гонтран не мог обойтись без Сломки, служившего источником всех его познаний. Без него старый ученый скоро увидит полное невежество своего будущего зятя, и тогда не видать ему Елены, хотя бы даже и удалось вырвать девушку из когтей Шарпа. Гонтран стал горячо протестовать против самоотверженного предложения инженера.
— Нет, нет! — воскликнул он. — Вячеслав мой лучший друг. Я не могу расстаться.
— Но что же делать, если это необходимо, если другого выхода нет? — уговаривал его Михаил Васильевич.
Никакие уговоры не действовали. Гонтран упрямо стоял на своем.
— Я вижу, что вы предпочитаете оставить свою невесту на произвол судьбы! — рассердился наконец Осипов.
Молодой человек молчал.
— Нашел! — вдруг радостно вскричал он. — Дело очень просто. К чему нам оставлять Вячеслава, когда того же можно достичь, уменьшив вес самого аппарата?!
— Как же это?!
— Да хоть отделивши от него какую-нибудь часть!
Профессор стал обдумывать предложение Гонтрана, но Сломка первый указал на его недостатки.
— Нет, это не годится, — заметил он. — Во-первых, отняв какую-нибудь часть от аппарата, мы нарушим его симметрию и, стало быть, помешаем правильности его полета; во-вторых, двигательная сила аппарата с уменьшением его поверхности, несомненно, сама тоже уменьшится…
— Да, да, это не годится! — подтвердил профессор.
— Ну тогда придумайте что-нибудь другое, а без Вячеслава я не поеду.
— Да что же придумать? — пожал плечами Михаил Васильевич. — Ведь нельзя же, в самом деле, оседлать солнечный луч и таким образом отправиться на Венеру!..
— К путешественникам подошел Телинга, заявляя, что вагон Шарпа привезен из области гор Вечного Света. Старый ученый поспешил осмотреть его, и оба друга остались одни.
— Нет, как хочешь, Вячеслав, а ты должен отыскать какое-нибудь средство, — настаивал Гонтран.
Инженер покачал головой.
— Право, не знаю, а впрочем… Пойду подумаю!
И Сломка отправился во внутреннюю залу, служившую местопребыванием, а Гонтран остался наблюдать за работой селенитов.
Через час инженер вышел из туннеля.
— Ну? Нашел?! — подбежал к нему Г онтран.
Инженер улыбнулся.
— Нашел.
— Что же?
— Видишь ли, сначала мы отправимся в путь на этом аппарате, пока сила действия световых лучей не начнет ослабевать. Тогда мы покинем аппарат…
— Покинем?.. — перебил Сломку Фламмарион. — Ты, должно быть, шутишь! Как же это мы понесемся в пространстве?
— Успокойся, успокойся, милый мой! — говорил, покатываясь от смеха, инженер. — Нам вовсе не придется делать кувырколегий в пространстве, как ты предполагаешь… Мы по-прежнему останемся в той же камере, которая будет нашего каютой и в первое время пути.
— Но ведь эта камера — часть аппарата?
— Теперь да; но вот тут-то и весь секрет моего плана: мы сделаем так, чтобы она могла в любой момент отделиться от аппарата. А ведь сделать это нехитро: стоит лишь отвинтить гайки у стержней, при помощи которых камера укреплена в центре прибора.
— Ага, понимаю! — вскричал Гонтран. — Ты, стало быть, думаешь устроить так, чтобы в назначенный момент камера отделилась от аппарата и, повинуясь лишь силе инерции, донесла нас до сферы притяжения Венеры?
— Ну не совсем так… Ты забываешь, что упасть с высоты шести миллионов миль в этой коробке из селена довольно-таки опасно.
— Как же ты хочешь устранить эту опасность?
— Весьма просто: вокруг нашего аппарата, по его экватору, мы помещаем плоский селеновый круг, к которому наша каюта прикрепляется посредством крепких металлических канатов… Диаметр круга должен быть не менее тридцати метров… Когда наступит желаемый момент, мы отделяем этот круг с камерой от нижней части аппарата и легко благодаря этому долетаем до самых границ притяжения Венеры. Отсюда мы понесемся уже в силу лишь собственной тяжести, попросту говоря, будем падать. Вот тогда-то мой круг окажет нам новую услугу: он сыграет роль парашюта и ослабит быстроту падения и силу толчка. Понял?.. При такой системе аппарат лунного изобретателя может служить не только для нас троих, но мы можем, если хочешь… захватить с собою для компании еще парочку селенитов…
Не успел Сломка договорить, как уже лежал, барахтаясь на песке; восхищенный Гонтран схватил друга в свои объятия, совершенно позабыв, что на Луне сила его ушестерилась, и поэтому не мог сохранить равновесия.
С геологической точки зрения лунный мир представляет, в общем, замечательное сходство с нашим, с существенными, однако, отличиями благодаря гораздо более вулканическому характеру его поверхности. Углубимся теперь немного далее в рассмотрение его физического состава. Прежде всего заметим, что воздушная атмосфера, окружающая наш шар и омывающая его поверхность своими лазурными волнами, тесно связана с жизнью: это она украшает бесплодную почву пышным растительным ковром, мрачными и оживленными лесами, зеленеющими лугами, разнообразными растениями с роскошными цветами и плодами. Это в ней скользит плодотворный луч солнца, образуется облако с причудливыми контурами, наливается благодетельный дождь, сверкает гроза и раскидывает над обмытым и напоенным ароматами ландшафтом свою блестящую корону радуга. Это она оживляющей жидкостью проходит через наши легкие, когда мы дышим, открывает начало хрупкому существованию только что родившегося младенца и принимает последний вздох умирающего, распростертого на своем смертном ложе. Из всех элементов, образующих то, что называют физическим составом светила, атмосфера, без сомнения, является наиболее важным. Без атмосферы, без этой газовой оболочки, в которой организованные существа постоянно черпают что-нибудь для поддержания своего собственного существования, мы можем себе представить лишь покой и гробовую тишину. Ни животные, ни растения даже самой простейшей организации не способны, по нашим понятиям, жить и развиваться в какой-либо иной среде, кроме как в этой — текучей, эластичной и подвижной, частицы которой находятся в постоянном обмене с их собственными организмами. Конечно, мы далеко не знаем всех форм, в каких может проявляться жизнь, но, не выходя, по крайней мере, из области наблюдаемых фактов и не вступая на путь чистого воображения, мы принуждены признать, что присутствие атмосферы является, по-видимому, одним из самых существенных условий для возможности существования органической жизни.