(представлены только основные линии развития космологических систем)
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: МРАЧНАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ
1. ПРЯМОУГОЛЬНАЯ ВСЕЛЕННАЯ
1. Град Божий
Платон сказал, что смертному человеку не дано было слышать Гармонии Сфер по причине огрубления его телесных чувств; платоники-христиане же заявили, что эту способность он утратил при Грехопадении.
Когда представления Платона тронули архетипную струну, они продолжили реверберировать на самом неожиданном уровне значений, что, временами, поворачивали оригинально задуманные послания на все сто восемьдесят градусов. И в связи с этим, можно даже осмелиться сказать, что это именно Платон и привел к Грехопадению философии, которое сделало его последователей глухими к гармонии природы. Грех, приведший к Грехопадению, заключался в разрушении пифагорейского единения натуральной и религиозной философии, отказу от науки как способа поклонения, в разрыве самой природы Вселенной на гнусную низину и эфирные высоты, сложенные из различных материалов, управляемые совершенно различными законами.
Этот вот "дуализм безысходности", как можно было бы его назвать, в средневековую философию был привнесен неоплатониками. И был он наследием одной обанкротившейся цивилизации: Греции эпохи македонского завоевания, переданной другой обанкротившейся цивилизации: латинскому миру эпохи его завоевания германскими племенами. Начиная с третьего века нашей эры и вплоть до конца Империи, неоплатонизм, не знающий никаких конкурентов, правил тремя ведущими философскими центрами тогдашней Ойкумены: Александрией, Римом и афинской Академией. В ходе этого процесса естественного отбора в царстве идей, который мы уже видели в работе, Средние Века взяли для себя в неоплатонизме именно те элементы, которые взывали к их собственным мистическим стремлениям к Царствию Божьему, и которые отражали их потерю надежды в этом мире, как "самом низинном и гадком элементе в схеме вещей", в то время как более оптимистические аспекты неоплатонизма просто игнорировались. Что касается самого Платона, в переводе на латынь был доступен один лишь "Тимей", этот шедевр двусмысленности (знание греческого языка попросту умирало); и хотя Плотин, наиболее влиятельный среди неоплатоников, подтвердил, что материальный мир до какой-то степени включает в себя доброту и красоту его создателя, более всего запомнился своим высказыванием о том, что сам он "краснеет от стыда, поскольку обладает телом". Именно в такой вот искаженной и экстремальной форме неоплатонизм был поглощен христианством после распада Римской Империи, после чего сделался основным связующим звеном между античной и средневековой Европой.
Драматическим символом такого сплавления является глава в "Исповеди" Святого Августина, в которой он описывает, как Господь "вступил на путь мой посредством определенного человека – "надутого чудовищной гордостью"[72] – нескольких книг платоников, переведенных с греческого языка на латынь". Их влияние на автора было столь велико, что "вразумленный этими книгами я вернулся к себе самому и руководимый Тобой вошел в самые глубины свои"[73], после чего автор встал на путь обращения. Правда, хотя обращения Августин и жаловался на то, что неоплатоники так и не поняли, что Слово стало Плотью во Христе, особой помехи это уже не представляло. Мистический союз между Платонизмом и Христианством был окончательно реализован в "Исповеди" и "Граде Божием".
Современный переводчик "Исповеди" писал об Августине:
В нем Западная Церковь произвела первого вершинного интеллектуала – который оставался таким на протяжении последующих шести сотен лет… Что он означал для будущего, можно было только отмечать. Все те люди, которые вели Европу в течение шестисот или семисот лет, подпитывались им. Мы видим папу Григория Великого в конце шестого века, который читает и перечитывает "Исповедь". Мы видим императора Карла Великого в конце восьмого века, использующего "Град Божий" как нечто вроде Библии[74].
Эта Библия средних веков, "Град Божий", была начата в 413 году, под влиянием разграбления Рима; умер же Августин в 430 году, когда вандалы осадили его епископский город Гиппон близ Карфагена. Очень долго следует объяснять катастрофические представления автора о человечестве как о massa perditiones, порочной толпе, живущей в состоянии моральной смерти, когда даже новорожденное дитя несет наследственные стигматы первородного греха, когда умершие некрещеными дети разделяют судьбу вечного проклятия с громадным большинством людей, как язычников, так и христиан. Для спасения возможным является только лишь акт Благодати, которую Господь распространяет на индивидуумов, судьбой назначенных получить ее путем вроде бы и случайного выбора; поскольку "падший человек не может совершить ничего приятственного для Господа" (из той же статьи об Августине в Британской Энциклопедии). Эта вот чудовищная доктрина предопределения в различных формах и в различное время поднималась катарами, альбигойцами, кальвинистами и янсенистами; эта же доктрина сыграла любопытную роль в теологических сражениях Кеплера и Галилео.
И вновь, в писаниях Августина имеются многочисленные подкупающие моменты вместе с двусмысленностями и противоречиями, такие как страстный протест против смертной кары и пыток в суде, его повторяющиеся подтверждения того, что Omnis natura, inquantum natura est, bonum est[75]; из-за чего можно сказать, что "сам Августин августинцем не был"[76]. Но все эти светлые элементы игнорировались поколениями после Августина, а отбрасываемая им тень была мрачной и гнетущей; она вычеркивала из жизни даже самый малый интерес к природе, склонности к науке.
Таким вот образом, в Средние века церковники сделались наследниками философов античности, и, можно сказать, Католическая Церковь заняла место Академии и Лицея; ее отношение определяло теперь весь культурный климат и направление образования. Отсюда и важность Августина, который был не только самым влиятельным церковником раннего средневековья, основной вдохновитель Папства как наднационального верховного органа и изобретатель правил монашеского общежития; но, более всего, живой символ непрерывности между исчезнувшей древней и нарождающейся новой цивилизацией. Современный католический философ оправданно заявил, что Августин был "в большей степени, чем какой-либо император или варварский военачальник, творцом истории и строителем моста, что вел от старого мира – к новому"[77].
2. Мост, ведущий к Граду
Трагедия заключается в выборочной натуре того дорожного движения, которое началось на мосту, выстроенном Августином. У застав Града Божия, весь транспорт, везущий сокровища древнего знания, красоты и надежды, заворачивался, поскольку все языческие добродетели были "развращены с присутствием непристойных и гадких дьяволов…". Так что пускай Фалес прощается со своей водой, Анаксимен – с воздухом, стоики – со своим огнем, а Эпикур – со своими атомами"[78].
И они прощались, расставались. Только лишь Платону с его учениками было разрешено пройти по мосту, и их приветствовали в Граде, ибо им было известно, что знание нельзя получить посредством телесных глаз, и это они прибавили аллегорическое дополнение к "Книге Бытия": Адам, изгнанный из Рая, должен был направиться прямиком в платоновскую Пещеру, чтобы вести существование закованного в цепи троглодита.
Более же всего приветствовалось презрение неоплатоников ко всем видам знаний. От них Августин "вывел убеждение, которое сам он передал последующим поколениям на многие столетия, что единственный желательный вид знаний, это знание Бога и души, и что нет никакой выгоды в исследовании царства Природы"[79].
Несколько цитат из "Исповеди" позволят более живо проиллюстрировать отношение разума к знаниям в самом начале христианской эры. В Книге Десятой, включающей в себя персональный рассказ, Августин описывает свое состояние ума через двенадцать лет после собственного обращения и вспоминает Божью помощь в деле преодоления различных форм искушения, которые постоянно атаковали его: желания плоти, которой он мог сопротивляться только в состоянии бодрствования, но не во сне; искушение наслаждения едой, вместо того, чтобы принимать эту пищу в качестве необходимого лекарства "до того дня, когда Господь изничтожит и живот, и само пропитание для него"; преступные попытки заманить его сладкими запахами, к которым у него уже выработался иммунитет; услады для уха, порождаемые церковной музыкой, с риском "быть более тронутым самим пением, но не предметом, который воспевается"; искушения для глаз "отвлекающими формами красоты, яркими и приятными красками"; и, наконец, хотя и главное – искушение "знанием ради самого знания":
Сюда присоединяется другой вид искушения, во много раз более опасный. Кроме плотского вожделения, требующего наслаждений и удовольствий для всех внешних чувств и губящего своих услуг, удаляя их от Тебя, эти же самые внешние чувства внушают душе желание не наслаждаться в плоти, а исследовать с помощью плоти: это пустое и жадное любопытство рядится в одежду знания и науки… Наслаждение ищет красивого, звучного, сладкого, вкусного, мягкого, а любопытство даже противоположного - не для того, чтобы подвергать себя мучениям, а из желания исследовать и знать… Эта же болезнь любопытства заставляет показывать на зрелищах разные диковины. Отсюда и желание рыться в тайнах природы, нам недоступных; знание их не принесет никакой пользы, но люди хотят узнать их только, чтобы узнать…
В этом неизмеримом лесу, полном ловушек и опасностей, я уже многое обломал и раскидал: Ты дал мне это сделать, Боже спасения моего. И, однако, осмелюсь ли я сказать, когда повсюду и ежедневно в нашу жизнь с грохотом врывается множество предметов, возбуждающих любопытство, - осмелюсь ли я сказать, что ни один из них не заставит меня внимательно его разглядывать и не внушит пустого интереса? Театр меня, конечно, не увлекает; я не забочусь узнать течение светил…[80]
Только сам он до конца не преуспел в полном вымывании из человеческого сердца этого грешного желания познаний.
Тем не менее, он разошелся с ним рискованно близко.
3. Земля как Скиния
По сравнению с другими ранними Отцами Церкви, Августин был еще слишком даже просвещенным. Святой Лактанций, который жил веком ранее, лично разрушил сообщение об округлости земли со звучным успехом. В третьем томе его "Божественных Учреждений" это было названо "О фальшивой мудрости философов"; здесь же помещены все наивные аргументы, направленные против существования антиподов: люди не могут ходить с ногами выше голов, дождь и снег никак не могут падать вверх, которые, еще семь сотен лет ранее, ни один образованный человек не мог применить, чтобы не выставить себя в глупом свете. Святой Иероним, переводчик Вульгаты[81], всю свою жизнь сражался против искушения почитать языческих классиков до тех пор, пока он окончательно не отверг "глупую мудрость философов": "Господи, я бы предал тебя, если бы когда-нибудь в руки мои попала светская книга, или же если бы я вновь начал ее читать". Сферичность Земли и возможность существования антиподов смогла быть восстановлена не раньше конца девятого века нашей эры, через пятнадцать веков после Пифагора.
Космология этого периода напрямую берет у вавилонян и евреев. В ней доминируют две идеи: что Земля имеет форму Скинии[82], и что небеса окружены водой. Эта последняя идея основана на словах из Бытия (1-6,7):
И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды.
І сказав Бог: Нехай станеться твердь посеред води, і нехай відділяє вона між водою й водою.
And God said, Let there be a firmament in the midst of the waters, and let it divide the waters from the waters.
И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так.
І Бог твердь учинив, і відділив воду, що під твердю вона, і воду, що над твердю вона. І сталося так.
And God made the firmament, and divided the waters which were under the firmament from the waters which were above the firmament: and it was so.[83]
Из сказанного выше был сделан вывод, что над-небесные воды лежали на вершине небесной тверди, и что их целью было – как объяснил Василий Великий в 4-м веке н.э. – защищать мир от небесного пламени. Его современник, Севериан, повел объяснения дальше, будто бы нижние небеса состоят из кристаллизированной или "замороженной" воды, что предотвращает возгорание свода небесного от Солнца и звезд; и что небеса остаются прохладными по причине жидкой воды на вершине, которую, в день Страшного Суда, Господь использует, чтобы затушить все светящееся. Августин и сам верил в то, что Сатурн является самой холодной из планет, поскольку он ближе всего находится к верхним водам. Отвечая тем, кто оспаривал наличие тяжелых вод на самой вершине небесного свода, он указывал на то, что в голове человека так же имеется жидкая флегма. Дальнейшие заявления о том, что сферическая поверхность небес вызвала бы схождение или протекание вод вниз, были оспорены другими Отцами Церкви, которые пояснили, что небесный свод может быть округлым изнутри, но плоским сверху; или же там могут иметься канавки или сосуды, чтобы удерживать воды.
В то же самое время распространилось мнение, будто бы небеса не круглые, а это палатка или скиния. Севериан ссылается на Исайю, XL: 22, что Господь "распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья", и остальные последовали за ним в этой теме. Говоря по правде, Отцы и Доктора Церкви недостаточно интересовались подобными мирскими проблемами, чтобы вникать в детали. Первой всеобъемлющей космологической системой раннего средневековья, предназначенной для замены учений языческих астрономов от Пифагора до Птолемея, была знаменитая Topo- graphica Christiana монаха Космы. Жил он в шестом веке, родился в Александрии и, будучи мореплавателем и торговцем, путешествовал во все концы известного тогда мира, включая Абиссинию, Цейлон и Западную Индию, которая и дала ему прозвище Indicopleustus, путешественник в Индию[84]. После того он стал монахом, и свое великое творение написал в монастыре на Синайском полуострове.
Первая из двенадцати книг озаглавлена: "Противу тех, кто, желая признавать христианство, считают и представляют, словно язычники, будто бы небеса круглые". Скиния Завета, описанная в книге Исход, была прямоугольной, с длиной дважды большей ширины; так и Земля имеет ту же форму, размещена Земля продольно с Востока на Запад, в самом низу Вселенной. Она окружена океаном – как стол с храмовыми жертвенными хлебами окружен волнистым бордюром; океан же окружен другой землей, месторасположением Рая и домом человеческим до тех пор, пока Ной не пересек океан; сейчас же земля эта необитаема. С краев этой пустынной внешней земли поднимаются четыре вертикальные плоскости, являющиеся стенками Вселенной. Крыша ее наполовину цилиндрическая; лежит она на северной и южной стенках, по причине чего Вселенная похожа на легкое сводчатое сооружение (из гнутых волнистых металлических листов) или на викторианский походный комод с изогнутой крышкой.
При этом основание этого комода, которым является Земля, не плоское, но слегка наклоненное с северо-запада на юго-восток – ибо написано у Экклезиаста (1: 5), что "Солнце закатывается[85] и спешит к тому месту, где оно встает". Соответственно, реки вроде Тигра и Евфрата, которые текут на юг, обладают более быстрым течением, чем Нил, который течет "под верх"; и корабли, что плывут на юг и восток, движутся быстрее тех, которым необходимо "карабкаться" в сторону севера и запада, в связи с чем их прозывают "медлителями". Звезды в пространстве под крышей Вселенной носят ангелы; и их не видно, когда они движутся за приподнятой, северной частью Земли, которая вдобавок еще и увенчана огромной конической горой. Эта же гора прячет Солнце ночью; само же Солнце гораздо меньше Земли.
Сам Косма особым церковным авторитетом не был; но все его идеи являются производными от идей Отцов Церкви предыдущих двух столетий. Среди них имелись более просвещенные головы, например, Исидор из Севильи (VI – VII века н.э.) и Беда Достопочтенный (VII – VIII века н.э.). Тем не менее, Topоgraphica Christiana Космы является типичной книгой для общих взглядов на Вселенную, превалирующих в самом начале европейского средневековья. Даже после того, как сферичность Земли была заново восстановлена, долго еще, чуть ли не до XIV века, рисовались карты, на которых Земля была либо прямоугольной – по форме Скинии, либо же в виде плоского диска с Иерусалимом в центре, ибо Исайя говорил об "окружности земной", а Иезекиль заявлял, будто бы "Господь установил Иерусалим в самой средине народов и стран". Третий вид карт представлял Землю овальной – как компромисс между прямоугольной и округлой формами; Дальний Восток, как правило, занимал Рай.
И вновь нам следует спросить себя: Неужто они сами верили во все это? И вновь ответом одновременно должно быть и "да", и "нет" – в зависимости от того, какое отделение расщепленного разума было при этом задействовано. В течение всего средневековья эпоха расщепленного разума правила par excellense; к данному вопросу я еще вернусь в конце этой главы.
4. Земля снова становится шарообразной
Первым церковным деятелем Средних веков, заявившим безвозвратно, что Земля является шаром, был английский монах Беда, который заново открыл Плиния, и весьма часто цитировал его дословно; тем не менее, он все так же цеплялся за идею над-небесных вод и отрицал то, что в районах антиподов живут какие-то люди; эти земли были недоступными по причине океанов, предполагаемые обитатели этих областей никак не могли происходить от Адама, не могли они возродиться после смерти во Христе.
Через несколько лет после смерти Беды случился любопытный инцидент. Некий церковник, ирландец по происхождению, по имени Фергил или Вергил (Вергилий), аббат в Зальцбурге, был вовлечен в ссору со своим начальником, Бонифацием, который обвинил Виргила перед папой Захарией, будто бы ирландец проповедовал существование "иного мира и иных людей под землей" – имея в виду антиподов. Папа ответил на это, что Бонифаций должен созвать совет и отлучить Виргила от церкви за свои скандальные учения. Но ничего не произошло – за исключением того, что Виргил к этому времени сделался епископом Зальцбурга и занимал этот пост до самой своей смерти. Этот эпизод может нам напомнить о напрасных попытках Клеанта обвинить Аристарха; похоже, им хотели указать на то, что даже в этот период невежества, ортодоксальность в вопросах натуральной философии (в отличие от теологических проблем) поддерживалась не сколько угрозами, столько внутренним принуждением. Во всяком случае, мне не известны какие-либо документированные случаи того, чтобы клирик или мирянин были обвинены в ереси в это задавленное ересями время по причине своих космологических взглядов.
Опасность этого была удалена еще сильнее, когда в 999 году нашей эры Герберт, более всех добившийся классический гуманитарий, геометр, музыкант и астроном своего времени взошел на папский престол как Сильвестр II. Умер он четырьмя годами спустя, но впечатление, произведенное "папой-магом" на весь мир было настолько сильным, что очень скоро он сам превратился в легенду. Сам он был человеком исключительным, намного опередившим свое время, его папское служение в символическую дату – 1000 год от Рождества Христова – отметило завершение наиболее мрачного периода Средневековья и постепенное изменение отношения к языческой науке античности. С нынешнего времени и далее, шарообразная форма Земли и ее положение в центре Вселенной, с окружающими Землю сферами планет, вновь сделались идеями респектабельными. Более того, ряд манускриптов приблизительно этого же периода показывают нам, что "египетская" система Гераклита (это та, в которой Меркурий и Венера являются спутниками Солнца) тоже была заново открыта, и тщательно выполненные рисунки планетарных орбит начали циркулировать среди посвященных. Правда, они не произвели какого-либо заметного впечатления на доминирующую философию этого периода.
Таким образом, к одиннадцатому веку нашей эры был достигнут взгляд на Вселенную, который, в общих чертах, соответствовал взглядам, выработанным в пятом веке ДО нашей эры. Грекам понадобилось около двухсот пятидесяти лет чтобы пройти дорогу от Пифагора до гелиоцентрической системы Аристарха; Европе понадобилось в два раза больше времени, чтобы достичь того же прогресса от Герберта до Коперника. Греки, как только один раз выяснили, что Земля – это плавающий в пространстве шар, практически сразу придали ей движение; Средние Века опрометчиво заморозили ее, осудив на недвижность в центре застывшей космической иерархии. И не научная логика, не рациональная мысль определила форму последующего развития, но мифологическая концепция, символизировавшая потребности своего времени: Вселенная – палатка была заменена Вселенной Золотой Цепи.