Игнат задумал романтическое путешествие, во время которого планировал сделать Насте предложение, и не отказался от своей идеи, несмотря на то что обстоятельства изменились. Что ж, в поисковых экспедициях друг тоже всегда поступал как человек надежный, обстоятельный, никогда не отказывающийся от намеченного.
Илья – очень талантливый парень с отчего-то обнаженными нервами и страшной неуверенностью в себе, какая бывает только у творческих натур. Менеджер Даша страдает от того, что ее бросил муж или парень, сути это не меняет. Уязвленное самолюбие, горечь потери, уверенность, что жизнь кончилась, а все мужики козлы – налицо.
Пожалуй, помимо полезности самого метода, ничего нового из разыгранных сценок Макаров не почерпнул. Некоторый интерес у него вызвали лишь несколько моментов: страшная напряженность Ольги, матери Ильи, к которой спичку поднеси – и вспыхнет, непонятная оговорка Насти, над которой нужно как следует подумать, и сама личность Екатерины Холодовой, которая начинала казаться все интереснее и интереснее.
Под ее элегантной сдержанностью Макарову виделся хорошо сдерживаемый вулкан страстей, и если бы ему предложили выбрать убийцу Сэма, опираясь не на факты, а на внутреннее чутье, то он бы поставил именно на актрису. По типажу она подходила больше, чем кто бы то ни было.
Впрочем, сейчас его внимание вновь было привлечено к сцене, где начинался третий этап импровизаций. На этот раз Екатерина дала каждому задание подготовить монолог на тему «Преступление и наказание». Макаров понял, что именно в этом и кроется ее замысел: разогреть участников, отвлечь их внимание короткими и несложными заданиями, а затем вплотную подвести к интересующей следствие теме.
Конечно, если преступник – профессионал, то его ни за что не проймешь такими штучками. Он сыграет свою роль как по нотам, не привлекая лишнего внимания и ничем себя не выдав. Вот только если убийство совершено спонтанно, без подготовки, а убийца – не Джеймс Бонд, а самый обычный человек, не справившийся со своими эмоциями, то метод может сработать. Что ж, осталось подождать совсем недолго.
Игорь Арнольдович попросил разрешения покинуть зал, видимо, подыгрывать в сценках ему больше не хотелось. В число подозреваемых он не входил, так что Макаров кивком подтвердил, что тот может идти.
– Я буду в своем домике, – сообщил бизнесмен. – К ужину приду. Думаю, вы уже закончите к тому времени с этой вашей блажью.
Первым вышел Илья и быстро разыграл скетч, герой которого списывал на экзамене и тут же получил люлей от поймавшего его преподавателя. Нет, у этого парня не было за душой никаких серьезных прегрешений.
Затем на сцену поднялась Паулина, красавица, богачка и снобка, живущая в своем, иллюзорном мире, из которого ей отчего-то ужасно хотелось сбежать в обычный, где у людей может не хватать денег на мороженое. Она показала сценку, как жена подсыпала снотворное мужу, чтобы обчистить его сейф и сбежать с молодым любовником. История была показана со знанием дела и легкой брезгливостью, из чего Макаров сделал вывод: события, показанные Паулиной, действительно имели место, но произошли не с ней, а скорее с кем-то из знакомых ее мужа, и сама Паулина подобных действий не одобряла.
Все вежливо похлопали, после чего пришла очередь Даши, выступление которой Макаров ждал с неожиданным интересом. Эта молодая женщина вообще привлекала его внимание, причем интерес был чисто мужской, что казалось ему странным. Такой женский типаж никогда ему не нравился: слишком бледна, проста и печальна.
Макаров был уверен – она опять начнет разыгрывать что-то, связанное с мужской изменой, но Даша в очередной раз доказала, что может удивлять. Ее импровизация оказалась о выгнанной на улицу собаке, которая замерзала под снегом, но была подобрана добрыми людьми. А у ее бывшего хозяина в тот же вечер ограбили дом, потому что в нем не было собаки, способной предупредить о пробравшемся через открытое окно грабителе. Смешно, умильно, трогательно, не более.
Следующей по воле жребия стала Ольга, мать Ильи и Саши. Кстати, все то время, пока взрослые упражнялись в театральном мастерстве, девочка увлеченно что-то рисовала, не отвлекаясь ни на минуту. Когда кто-то случайно проходил мимо, она закрывала рисунок локтем, ограждая его от чужих взглядов. Странный ребенок явно был болен, но Макарова это не касалось, пусть делает что хочет.
Ольга вышла на сцену, опустилась на колени и начала неспешный рассказ, такой тихий, что, пожалуй, в него нужно было вслушиваться. Она явно не заботилась о том, хорошо ли ее слышно в дальних рядах партера. Казалось, она вообще думала не о зрителях, а только о том человеке, к которому обращалась в своем монологе. Чем дальше Макаров слушал, тем страшнее ему становилось, потому что разговор, которому он был свидетелем, велся словно у разверстой могилы.
– Я виновата перед тобой. Не было ни минуты, чтобы я не помнила о том, как сильно виновата, – с завораживающей монотонностью говорила Ольга. – Когда мы идем на те или иные поступки, мы очень редко думаем о последствиях. По крайней мере, я совсем не думала о том, что, возможно, тебя убью. Я была уверена, что все отлично придумала: я спасу себя, а тебе от этого не будет никакого урона. Больше того, я была уверена, что ты никогда не узнаешь о моем обмане. О, сколько раз впоследствии я проклинала эту свою самоуверенность! Но факт оказался фактом. Я убийца. И от этого мне никуда не уйти. Я могу прожить еще сорок лет или даже пятьдесят. И все равно буду помнить про то, что я тебя убила. И это знание – самое большое наказание, которое только можно придумать. Никто не может наказать меня больше, чем я сама. Иногда мне интересно, простил бы ты меня, если бы не умер? И мне больно от того, что никогда я не получу ответа на этот, казалось бы, простой вопрос. Мне было бы проще жить, зная, что ты меня простил. Или нет. Но все равно проще. Абсолютное знание – это благо, которого я лишена, потому что наказана. А сама я себя не прощу никогда. Mea culpa. Так это называется. Mea culpа.
Макаров чувствовал, как у него волосы встают дыбом, – в прямом смысле, что обычно служило сигналом тревоги. Что это – признание в убийстве Голдберга или мастерски разыгранная импровизация, уходящая корнями в какое-то давнее преступление, не имеющее к происходящему здесь ни малейшего отношения? В том, что преступление было, Макаров даже не сомневался.
Выражение глаз, какое бывает у загнанной лани, плещущаяся в них боль, печать вечного страдания на лице, вся та загадка, которую с самой первой минуты представляла собой Ольга Тихомирова, оказывается, объяснялись тем, что она считала себя убийцей. Была ли она ею на самом деле? Что ж, полицейскому Макарову это еще предстояло выяснить.
Ольга замолчала, опустила голову на сложенные руки и осталась лежать ничком, словно не в силах подняться на ноги.
– Мам, мамочка, – к ней подскочил Илья, поднял, обнял за плечи и помог дойти до стула.
Женщина, встрепенувшись, оглядела глазами зал, бесстрашно встретилась с десятком пар глаз и неловко улыбнулась:
– Я раскрыла тему?
– Еще как! – воскликнула Екатерина Холодова. – Оля, вы прекрасно сыграли! Вы удивительно талантливы.
Елизавета захлопала в ладоши. Немного подумав, к робким овациям присоединилась Паулина, затем Настя, Даша, Анна. Все молчали, видимо, не в силах отойти от увиденного.
– Ольга, мы могли бы с вами поговорить? – спросил Макаров жестко.
Он видел, что туман в глазах, связанный с чувствами и эмоциями Ольги, пока еще рассеялся не полностью, и считал необходимым ковать железо, не отходя от кассы. Если Ольга – убийца Голдберга, значит, ее нужно дожимать прямо сейчас, пока она не взяла себя в руки.
– Да, конечно, а о чем? – Она смотрела на Макарова спокойно, без малейшего страха в глазах.
В них было волнение от только что сыгранной сцены, привычная тоска, казалось, въевшаяся в плоть и кровь этой женщины, вина, горечь, но не страх. Она совсем не боялась, черт бы ее подрал.
– Я расследую убийство Сэма Голдберга, – сообщил Макаров нелюбезно. – Разговариваю со всеми гостями. Сейчас хотел бы поговорить с вами.
– Да, конечно, я готова. Только я совсем ничего об этом не знаю. – Она поднялась со стула и шагнула вслед за Макаровым, обернувшись к сыну. – Илюша, присмотри за Сашей, я быстро.
– За мной не надо присматривать, – меланхолично отозвалась девочка и снова уткнулась в листок, на котором рисовала.
– С тобой сходить? – спросил Игнат. – Подсобить, может, чего?
Макаров на минуту задумался. Напарник был, конечно, нужен. Оставаться наедине с подозреваемой, особенно когда ты ведешь негласное расследование, – не лучшая идея. Если эта неуравновешенная дамочка начнет рвать на себе одежду, а потом обвинит в сексуальных домогательствах, будет не отбиться. Но Игнат…
После странного поведения Насти у Макарова были все основания не допускать его до расследования. Не то чтобы он не доверял старому другу, с которым, в прямом смысле слова, был съеден не один пуд соли и доводилось прятаться от холода в одном спальнике на двоих. Доверял, конечно, и, не раздумывая, отдал бы за друга собственную руку или ногу. Но рисковать истиной он не имеет права, а потому Игнат останется здесь, пока он, Макаров, во всем не разберется. Но напарник, как ни крути, нужен.
– Нет, – мотнул головой он. – Мне вон девушка подсобит. Даша, пойдемте с нами.
– Я? – Она удивилась так сильно, словно это не в ее номере была устроена допросная. – Да, конечно, иду.
Втроем они поднялись на второй этаж, зашли в Дашин номер, любезно предоставленный ею в распоряжение Макарова. Даша тут же щелкнула кнопочкой чайника и повернулась спиной, давая понять, что не намерена вмешиваться в беседу. Ольга прошла в комнату, села на стул, который указал Макаров, и сложила руки на коленях, не проявляя ни малейшей нервозности.
– Ольга, зачем вы приехали на тренинг?
Этого вопроса она не ожидала, а потому вздрогнула, залилась краской, опустила глаза, затеребила пальцами край свитера.