– Вы просто согласились выйти за него замуж.
– Да, я согласилась стать его женой, скрыв, что беременна от другого мужчины, – глухо сказала Ольга.
– И что было дальше?
– Дальше, пожалуй, были самые счастливые месяцы моей жизни. Сергей действительно носил меня на руках и сдувал пылинки. Мы стали близки в тот первый вечер, когда он сделал мне предложение, и спустя четыре недели я сказала ему, что беременна. Он был совсем простой человек, мало в этих вопросах понимал и был так счастлив, что даже заплакал. И Илюша радовался. Только я боялась, что все раскроется. И как в воду глядела.
Из рассказа Ольги выходило: когда она родила Сашу, муж искренне поверил, что девочка появилась на свет на полтора месяца раньше срока. Как на грех, дочка оказалась крупненькой – 3800, но даже несмотря на этот вопиющий факт, Сергей Тихомиров все равно не видел очевидного. Не хотел замечать и задумываться.
Переславль – город маленький, а потому слухи и пересуды, конечно, пошли, не без этого. Конечно, никто не подозревал учительницу в неверности, просто все местные кумушки были уверены: у Тихомирова с его новой женой все сложилось задолго до свадьбы, а поженились они именно для того, чтобы «прикрыть грех».
Когда кто-то с усмешкой сказал про это Сергею, тот, естественно, не сразу понял, о чем речь. А когда сообразил, для начала дал обидчику в морду, а потом задумался. Любимой женщине он ничего не сказал, зато внимательно изучил все, что имеет отношение к беременности и ее срокам, что-то высчитывал и прикидывал, сравнивал даты Ольгиной поездки в Москву и их с Илюшей отъезда на море.
Стал он непривычно молчалив, на вопросы Ольги отвечал, что на работе неприятности, а затем отправил жену и детей в Москву, проведать дедушку с бабушкой. К родителям Ольга уехала с радостью – знала, что Света со своей семьей отбыла в санаторий. Встреча с Олегом ей не грозила, а показать внучку бабушке с дедушкой очень хотелось.
Спустя три дня ей позвонил Сергей и глухим голосом попросил срочно приехать домой, но одной, без детей. Ольга слегка встревожилась, но поехала. Дома ее ждала незапертая дверь. Уже поняв, что случилась беда, молодая женщина вбежала внутрь и в бессилии опустилась на пол. На крюке от люстры покачивалось уже остывшее тело мужа.
– Он оставил две предсмертные записки, – закрыв лицо руками и глотая слезы, рассказывала Ольга. – В первой он писал, что не может забыть первую жену, второй брак ничего не изменил и он уходит к ней. Вторая оказалась письмом ко мне со словами о том, как больно ему было узнать о моей лжи. Он очень сильно меня любил, но больше никогда не сможет доверять, и именно это заставило его сделать роковой шаг. В последних строках он писал о том, что оставляет за мной право выбора, какую записку отдать милиции: ту, в которой он признается мне в любви, но открывает мою чудовищную ложь, или ту, где мне отведена роль постылой жены.
– Вы выбрали первую, – сказал Макаров.
– Да, даже после его смерти я выбрала ложь, – горько сказала Ольга и отняла ладони от лица. Глаза у нее были воспаленные, почти безумные. – Конечно, соседи меня жалели. Илюша вырос с убеждением, что отец предал и его и меня. Он очень меня любит и убежден, что я – жертва, хотя я-то ни на минуту за все эти годы не забывала, что я – преступница. Я убила Сергея. Убила вернее, чем если бы сама вышибла у него из-под ног эту чертову табуретку. Вся моя дальнейшая жизнь построена на лжи и убийстве, а Илья называет меня мамой и обожает так, что я все время боюсь – эта безумная сыновняя любовь сломает ему жизнь. Ну и Саша… Вы же видите, какая она. Это тоже моя кара, мое проклятие.
– Оля, никто не должен судить, – сказала Даша. – Голос девушки звучал горячо и напористо, и Макаров уставился на нее в изумлении, потому что ранее не замечал за ней подобной экспрессии. – Ваш муж проявил слабость. Он говорил, что любит вас, но оставил наедине с огромным чувством вины. Он бросил своего сына, который стал круглым сиротой. Это не по-человечески. Возможно, вы поступили неправильно, когда смалодушничали и не сказали правды. Но в смерти Сергея вы не виноваты. Каждый сам в ответе за свою жизнь.
– Вы правда так думаете? – с надеждой в голосе спросила Ольга. – Тогда скажите, как вы считаете: я должна рассказать Илюше правду?
– Мне трудно давать вам советы, потому что я и со своей жизнью разобраться не могу, – призналась Даша. – Но я бы на вашем месте не стала. Мальчик вас любит, вы его вырастили. Он уже потерял мать и отца. Будет несправедливо, если Илья потеряет приемную мать и сестру, которую искренне считает родной. Живите, Оля! Просто живите, и пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов.
– Ремарк. – Ольга чуть заметно улыбнулась и вытерла мокрые щеки. – Я подумаю над тем, что вы сказали. Может быть, вы и правы.
– Все это очень интересно. – Макаров сам слышал, каким скрипучим и неприятным стал его голос, – только ни на минуту не приближает нас к разгадке убийства Сэма Голдберга. Вы вряд ли могли быть его незаконнорожденной дочерью.
– Ну, конечно, нет! – воскликнула Ольга. – Что за глупость? У меня был и есть родной отец.
– Ну почему глупость: ваша мама могла забеременеть от иностранца в дни Олимпиады и уже беременной выйти замуж за вашего отца. То есть поступить так же, как вы сами спустя двадцать с лишним лет.
– А вы, оказывается, жестокий, – сказала Даша, с осуждением глядя на Макарова.
Он внезапно разозлился:
– Я не жестокий, я убийство расследую. И все эти сопли, которые вы тут распустили, к нему не имеют никакого отношения. Ольга, отвечайте, вы когда-нибудь раньше слышали о Сэме Голдберге?
– Нет, конечно. И чтобы окончательно заверить, что напрасно меня подозреваете, скажу, что мои родители поженились в 1976 году, и у них до меня был еще один ребенок, мой старший брат, только он умер от пневмонии в возрасте полутора лет, и уже после этого родились мы со Светой. Моя мама никак не могла быть тем Жаворонком, о котором рассказывал американец. А теперь извините, мне нужно идти. Надо проверить, чем там занята Саша.
Она вышла из комнаты, и на лестнице послышались ее тяжелые шаги.
– Злитесь? – спросил Макаров у Даши. – Вижу, что злитесь.
– Я не знаю, – честно призналась та. – Все так перепуталось. Мне очень жалко Ольгу, правда, но и Сэма тоже. Поэтому, если вы можете найти его убийцу, то сделайте это, пожалуйста.
– Я стараюсь, – ответил Макаров. Он и сам не знал, почему ему хочется достойно выглядеть в глазах этой женщины. Пожалуй, даже лучше, чем он есть на самом деле. – Что ж, мы сделали большое дело. Вычеркнули еще одного человека из списка подозреваемых.
– Это очень тяжело…
– Что именно?
– Ваша работа. Если каждый раз вам приходится выслушивать признания, которые выдираются из души и памяти с кровью, то это очень трудно.
– Наверное, я привык, – подумав, сказал Макаров. – Говорят, что у каждого врача есть свое кладбище. Психологам и полицейским действительно приходится слышать много того, что они предпочли бы не знать. Но поверьте мне, Даша, в жизни каждого человека есть страницы, которые не хочется перелистывать, истории, к которым не хочется возвращаться, и периоды, которыми нельзя гордиться. Это нормально.
– Свой скелет в шкафу, – задумчиво сказала молодая женщина.
– Вот именно.
Макаров открыл форточку, словно желая выпустить из комнаты витающую в ней горечь Ольгиного рассказа, и они с Дашей спустились на веранду, где почти никого не осталось. Актриса Холодова уже закончила на сегодня свое занятие и ушла к себе. Маргарита собирала разбросанный реквизит, а за дверью Татьяна и Михаил в четыре руки накрывали столы к ужину.
Через окно было видно бредущего от своего домика Игоря Арнольдовича, в беседке, тесно прижавшись друг к другу, стояли Игнат и Настя, а у залитого водой мангала разговаривала по телефону «австриячка» Анна. Интересно, почему она все время уединяется, чтобы позвонить?
Елизавета, сидя у камина, читала книгу. Паулины, Ольги и Ильи нигде не было видно, как и девочки Саши, трудного ребенка с синдромом Аспергера. Лишь на столике в углу остался рисунок, над которым она с упоением трудилась почти весь день. Сам не зная зачем, Макаров подошел поближе и взял листок в руки. За спиной он слышал дыхание Даши, его добровольной помощницы, которая, кажется, большая молодец.
Перевернув листок, Макаров вдруг почувствовал, что перестал дышать. На бумаге с помощью обычной шариковой ручки был нарисован пчак. Тот самый, который до сих пор торчал из груди запертого в своем люксе Сэма Голдберга.
Глава седьмая
Стоящий рядом мужчина волновал Дашу. С учетом того, что после развода мужчин она панически боялась и старалась обходить по большой дуге, это было странно. Волнение, от которого внутри колыхалось что-то вроде лимонного желе, она списывала на необычность ситуации.
Еще бы, до этого ей никогда не приходилось становиться героиней классического детектива, в котором труп и с десяток подозреваемых оказывались отрезанными от остального мира стихией, к примеру, сошедшей горной лавиной или сильным снегопадом. В их случае речь шла о размытой дороге, но сути дела это не меняло.
Мужчина – герой детективного романа – сейчас был отчего-то взволнован. Это было тоже странно, поскольку еще пару минут назад, во время разговора с Ольгой Тихомировой, он держался спокойно и отстраненно, словно трагическая история женщины не вызывала в нем никакого отклика, хотя в глубине души Даша была убеждена, что это не так.
Зато сейчас он разволновался только от того, что держал в руках листок бумаги с рисунком какого-то кинжала – мастерски выполненным, надо признать.
– Это что-то значит? – тихонько спросила Даша.
Он дико посмотрел на нее, словно не понимая сути вопроса.
– Что?
– Вы так разволновались из-за этого рисунка. Он что-то значит?
Евгений словно отмер, шумно выдохнул, взлохматил волосы. Прическа у него была не очень аккуратная, словно стригся он от случая к случаю и не у очень хорошего мастера. Бывший Дашин муж уделял этому вопросу гораздо больше внимания.