Наступала ночь, а я всё ещё не видел их и даже удивился способности людей уйти так далеко с грузом — разве что они оставили лагерь ещё до нашей атаки. Луна помогала мне, где отчётливо выделяя пейзаж, а где пряча его в тени и скрывая моё продвижение.
Наконец я увидел их. Двое стояли, прислонившись к скале. Затем один соскользнул на землю и сел, опустив голову на грудь и безвольно уронив руки между вытянутых ног. Другой тяжело дышал, но оставался на ногах. Третий вытянулся на носилках, издавая слабые стоны.
Двое вконец обессилены, решил я, но за третьим, стоящим, следовало внимательно следить. Наконец тот пошевелился, встал на колени и поднёс фляжку к губам лежащего на носилках, но тот махнул рукой и с резким раздражённым звуком оттолкнул фляжку. Она разбилась, Ударившись о камень, на нём остались тёмные брызги от Жидкости. Тот, кто держал фляжку, хрипло заворчал и стал собирать осколки, затем поднял голову и дико огляделся, как будто искал в окружающей их дикой местности что-то, что могло бы избавить его от несчастий.
Всё это время сидящий не шевелился, только иногда медленно покачивал головой из стороны в сторону, как бы вглядываясь в темноту. Вдруг он встал, опираясь о скалу. Теперь луна освещала его лицо, и я узнал в нём стражника, который охранял Озокана с тыла, когда они вели своего раненого лорда в лагерь Тэсса. Я узнал и другого: он выполнял волю своего хозяина в тесной камере пограничного форта.
Крип Борланд… Кто такой Крип Борланд и что призывает Джорта-барска к мести? Неважно… Главное — убить…
Поскольку я рассматривал их как свою законную добычу, то выскочил на открытое место, издав боевой клич моей породы — глубокий грудной вой. Тот, кто лежал на носилках, скорее всего, был беспомощен, а двое других пусть сражаются за жизнь. Это был самый лучший путь.
Я прыгнул на стоящего человека. Видимо, отупевший мозг и уши не смогли предупредить ею о моём присутствии прежде, чем я всем своим весом ударил его в грудь, сбив с ног, а мои клыки нацелились куда надо. Лёгкая добыча!
Я грыз его и рвал, а затем вскочил и встретил другого. Он ждал, полусогнувшись, между мной и носилками, и его рука сжимала меч, сверкающий в лунном свете. Человек закричал. Был ли то военный клич или призыв на помощь — какое мне дело? Это не для моих ушей, и меня не касалось.
Меч ожил, и мы закачались друг перед другом в сложном рисунке какого-то ритуального танца. Я всё время заставлял человека вертеться и раскачиваться, и это помогло мне, потому что смертельная усталость сковывала его члены. Наконец мои челюсти сомкнулись вокруг его запястья, меч выпал, и за этим для него последовал быстрый конец.
Задохнувшись от этого танца смерти, я повернулся к носилкам. Тот, кого несли на них, теперь сидел. Может быть, страх поднял его ослабевшее тело и вернул ему энергию. Я увидел, как вскинулась его рука, вспышка света пронзила воздух и ударила меня между шеей и плечом, уколов сильно и глубоко, как нож. Но поскольку человек не убил меня сразу, он не спас себя.
И вот я лежал среди мертвецов и думал, что скоро здесь умрёт и Джорт — барск, который только частично был человеком. Это был хороший конец для того, кто не имел больше надежды вернуться назад по странной тропе, приведшей его в это время и место.
Глава 15Майлин
Весы Моластера… Давно — ночи и луны назад — я вступила на свой странный путь в согласии с этими весами. Но теперь они вышли из равновесия, как всегда бывает, и вместо добра мои усилия приносят зло. Удивительно, как много зла таится в надежде на добро. Я думаю, что Моластер оставил меня, и я брошена в прилив и не могу выплыть. Видимо, чересчур уверовав в себя и свои силы, теперь приходится терпеть наказание.
Я стояла в лагере среди мёртвых — и врагов, и моих маленьких существ, и смотрела вокруг, зная, что всё это началось частично из-за меня, из-за моих действий, за которые только мне нести ответ. Некоторые думают — может быть, и правильно, — что мы всего лишь игрушки в руках великих сил и движемся туда-сюда не по собственному желанию. Но если такая вера успокаивает чьё-то сердце и отгоняет чувство вины, она не поддерживает того, кто знает дисциплину Певца. Я, например, отказываюсь в это верить.
Мой друг оплакивал маленький народ и Малика, хотя я знала, что Белая Дорога не тяжела для тех, кто в близком содружестве с нами. Иногда гораздо тяжелее возвращаться к этой жизни, чем пройти через ворота на дорогу, которая ведёт куда-то в другое место. Мы не можем позволить себе горевать о тех, кто ушёл: ведь они только снимают старые одежды и надевают новые. Это относится и к моему Маленькому народу. Но тех, кто ещё страдает… ах, я также чувствую и их боль, их лихорадку, их несчастья. Я должна также нести груз жизни и за другого — того, кто убежал из лагеря с такой грозой в душе, какая бывает только у человека, идущего на смерть. Я считала себя в глубоком долгу перед ним и поэтому должна была найти его, если смогу.
Я подозревала худшее — что в глубине души сама желала именно такого конца. И когда столь сильные желания взвешиваются на весах, то они влияют на происходящее. Хотя я не воплощала эти желания в жизнь пением, можно ли быть уверенной, что бессознательно я не влияла на будущее?
Я знала, что могу предложить один выход человеку, который был Крипом Борландом из другого мира, и если он его примет, то…
Я говорила моему маленькому народу успокаивающие слова, говорила им то, что должна была сказать, и пела над жезлом, хотя был ещё день, а не ночь, поскольку не могла ждать темноты. Затем я накормила и напоила тех, кто так долго были моими товарищами. После этого я села рядом с Симлой и рассказала ей, куда мне нужно уйти и почему.
Солнце закатывалось, когда я вышла из лагеря. Борланд входил в тело Джорта, а мой жезл помогал этому и мог теперь найти барска, куда бы он ни ушёл по земле Йиктора. Я взяла с собой рюкзак с продуктами, поскольку не знала, далеко ли придётся идти, хотя и чувствовала, что Джорт уже близко.
Поразмыслив, я отказалась от того, чтобы мысленно искать его: может быть, теперь он закрыл свой мозг от меня, или, возможно, мой зов отвлечёт его как раз тогда, когда понадобятся вся его ловкость и хитрость для спасения собственной жизни. Я была более чем уверена — он не просто бежал, куда глаза глядят, когда узнал правду, он, скорее всего, ушёл искать битвы. И вполне возможно, что он намерен умереть в этой стычке.
Когда мы принимаем форму маленького народа, то всегда знаем, что одновременно принимаем и свойственные им мерки. А когда человек находится в таком состоянии, в каком пребывал Крип Борланд, он реагирует в новой форме самым диким образом. Из всех животных барск — самый хитрый, умный и свирепый, и эти три качества резко отличают породу барсков от всей другой жизни на Йикторе. Только потому, что барск был болен от дурного обращения, я не смогла работать с ним, пока в мой лагерь не пришёл Крип Борланд.
Вот почему я была уверена, что создание, которое я ищу, стало на время диким охотником. Он наверняка преследует какого-нибудь беглеца из банды Озокана. Среди убитых не нашлось тела Озокана, возможно, теперь он и служит приманкой. А сколько людей с ним? Все, кого мы застали в лагере, теперь покойники, но ведь захватчиков могло быть и больше.
Дорога вела к границам владений Осколда. Настала ночь, и с ней пришла луна, всегда помогавшая Тэсса. Я запела — не словами, выводящими мою власть наружу, а внутренне, спрашивая, почему жезл не указывает направление. И я не устала, потому что жезл расцвёл и питал мой дух.
Когда поёшь, то не думаешь ни о чём, кроме цели, образующей ноты. Я шла с единственным желанием — найти потерявшегося. Если Моластер поможет мне хоть самую малость, всё ещё может кончиться хорошо.
Дорога вела меня вверх, но всё вокруг лежало в полной темноте. Я жила в неустойчивом мире: луна воевала с тьмой, поочерёдно захватывая друг у друга полосы земли. Шла я быстро, потому что тот, кого ведёт песня и жезл, не может плестись нога за ногу.
В предрассветных сумерках я вошла в долину, где господствовал запах смерти, устрашающий дух. Я увидела тела трёх людей. Двоих я не разглядела, потому что не знала их, а третьим был Озокан. Когда я подошла к тому месту, где он лежал на грубых носилках, как будто ему так и полагалось по рождению, я увидела того, за кем пришла.
Я поискала мысль, боясь найти молчание мёртвого тела. Но нет! Дух мерцал слабо, но всё ещё держался! Я поспела как раз вовремя.
Воткнув жезл в грязную землю, я послала пламенную благодарность Моластеру, а затем осмотрела раны в красном мехе, таком близком по цвету к крови, что страшно было смотреть.
Серьёзной была только одна рана, причинённая глубоко вонзившимся поясным ножом. Он так и торчал в ней. Я стала работать, как никогда ещё не работала. По отношению к моим маленьким существам я действовала из любви и жалости, а здесь я должна была спасти разум, чтобы последний шанс каждого из нас не был потерян. Я победила смерть своими руками, своим знанием и властью песни.
Обычно мы боремся со смертью, не переходя последней баррикады. Среди Тэсса не встретишь таких, кто посягнул бы на свободу другого и отрицал бы его право на Белую Дорогу, если тот уже сделал по ней первые шаги.
Вытаскивать его обратно с дальнего пути — это значит повредить его будущему. Но в данном случае речь шла не о Тэсса. Я встречала расы, разделявшие наш взгляд на Великий Закон. Для некоторых же народов, я знаю, смерть считается полным уничтожением, и они относятся к ней с ужасом, омрачающим им жизнь. Я не знала, как Крип Борланд смотрит на смерть, но была убеждена, что он имеет право сделать свой выбор — видеть ли в смерти врага или врата. Поэтому я старалась для него, как ни для кого из своих. Дух ещё жил в нём, но останется ли он, смогу ли я его удержать, об этом я боялась думать.
Ранним утром я снова запела, на этот раз громко, призывая всю власть, которую могла собрать. И когда под моим жезлом слабое биение сердца усилилось, я поверила, что нить стала более крепкой. Наконец я подняла безвольное тело. Оно оказалось легче, чем я думала. Я почувствовала кости под шкурой, как будто Джорт долгое время голодал.