го начала тускнеть.
Хелен вскочила со своего места и отперла дверь. Темноволосый потянул ее на себя. Решительно вошел внутрь, сжал лицо Хелен в ладонях, сказал:
— Мисс Хелен, как вы сегодня поживаете? — и поцеловал ее в лоб.
Он отпустил ее так резко, что Хелен пошатнулась и отступила на шаг назад. Войдя в комнату, он снова хлопнул в ладоши и одарил нас еще одной широченной улыбкой. Его напарник закрыл за собой дверь и прошел следом, на ходу прикуривая сигарету. Волосы у обоих были длинные и зачесанные на прямой пробор, в духе Сталлоне образца года этак 1981-го, и еще до того, как они заговорили, я понял, что они уроженцы Восточной Европы. Кто именно — чехи, русские, грузины, украинцы или, я не знаю, словаки, — я бы сказать не мог, но акцент у них был такой же густой, как бороды.
— Как дела, друг? — спросил меня темноволосый.
— Неплохо.
— Неплохо! — Похоже, ответ пришелся ему по душе. — То есть хорошо, да?
— А у тебя? — спросил я.
Он радостно вскинул брови:
— У меня все отлично, братишка. Все в полном порядке.
Он сел на стул, с которого вскочила Хелен, и хлопнул меня по плечу.
— У тебя с ним дела? — Он ткнул пальцем в Кенни.
— Время от времени, — сказал я.
— Не стоит тебе с ним дела вести. Одни проблемы от него. Плохой он человек.
Кенни сказал:
— Нет.
Темноволосый энергично закивал:
— Можешь мне верить. Видишь, что он с этой девчонкой сделал? — Он указал на Софи, которая стояла прижавшись спиной к холодильнику и тряслась еще сильнее, чем прежде. — Она маленькая, а он ее на иглу посадил. Говно, а не человек.
— Верю, — сказал я.
Услышав это, он раскрыл глаза:
— Ты мне верь, да. Этот парень совсем сумасшедший ковбой. Не слушает, что ему говорят. Договоры нарушает.
Кенни сказал:
— Скажи Кириллу, что мы ищем. Ищем. Только этим и занимаемся.
Темноволосый легонько стукнул меня в грудь тыльной стороной ладони, словно не веря ушам:
— «Скажи Кириллу», а? Ты когда-нибудь слышал такую глупость? А? «Скажи Кириллу». Как будто Кириллу можно сказать. Кирилла можно просить. Умолять. На коленях ползать. Но сказать… — Он отвернулся от меня и принялся буравить Кенни взглядом: — Что сказать Кириллу, а, гнида? Сказать, вы ищете? Разыскиваете? Бродите и кусты трясете, а? Ищете его собственность, да?
Он протянул руку и выудил сигарету из пачки, оставленной Кенни на столе. Прикурил его же зажигалкой, швырнул ее Кенни.
— Кирилл мне сегодня утром сказал: «Ефим, завязывай с этим делом». Хватит ждать. Хватит брехни наркоманской.
Кенни сказал:
— Мы очень близко. Мы почти знаем, где она сейчас.
Ефим перевернул стол. Я и не заметил с его стороны ни малейшего движения, но стоявший перед нами стол больше перед нами не стоял. Что еще важнее, он больше не стоял между Ефимом и Кенни.
— Я тебе сказал, сука, не облажайся. Ты нам деньги делать будешь, ага-ага. Ты всегда находишь что ищешь, ага-ага. А вот с этим делом не справился, браток. Не доставил что надо Кириллу. Не доставил что надо его жене, и она недовольна. Она… — Он пару раз щелкнул пальцами и через плечо взглянул на меня. — Друг, как назвать женщину, которая не находит в жизни счастья и никто не может ей помочь?
— Я бы сказал, что она безутешна.
Осветившая его лицо улыбка была из тех, какими сияют кинозвезды на красной дорожке, — столько же тепла, столько же обаяния.
— Безутешна! — Он торжествующе оттопырил большие пальцы. — Именно так, друг, спасибо. — Он обернулся к Кенни, затем передумал, снова повернулся ко мне и мягко произнес: — Правда, спасибо.
— Не за что.
— Ты нормальный парень, да. — Он похлопал меня по колену и отвернулся. — Виолетта, Кенни. Она безутешна. Так и есть. Она безутешна, а Кирилл, он любит ее до смерти, теперь и он безутешен. А ты, ты должен был это исправить. Но ты ничего не сделал.
— Я пытаюсь.
Ефим склонился к нему. И мягко, почти нежно произнес:
— Но ты ничего не сделал.
— Слушай, у кого угодно можешь спросить.
— У кого мне спросить?
— У кого хочешь. Я ищу ее. Только этим и занимаюсь. Больше ничем.
— Но ты ничего не сделал, — повторил темноволосый еще мягче.
Кенни сказал:
— Дай мне еще пару дней.
Ефим покачал своей бычьей головой:
— Слышишь, Павел? Еще пару дней.
Стоявший за спиной у Кенни блондин ответил:
— Слышу.
Ефим придвинулся ближе к Кенни:
— Ты учил Аманду. Как она тогда тебя перехитрила, а?
— Учил, да, — согласился Кенни. — Но не я один.
— Думаю, она умнее тебя.
— Да, она умная, — произнесла Хелен, стоя в дверном проеме. — Одни пятерки в школе. В прошлом году даже получила…
— Заткнись, Хелен, — сказал Кенни.
— Почему ты так с ней разговариваешь, а? — спросил Ефим. — Это твоя женщина, тебе надо ее уважать. — Он обернулся к Хелен: — Ты мне скажи, что Аманда получила? Награду, да?
— Ага, — протянула Хелен. — Золотые ленты получила, по тригонометрии, английскому и информатике.
Ефим шлепнул ладонью Кенни по колену:
— Золотые ленты, слышишь? А у тебя что?
Ефим встал, кинул сигарету на ковер и затоптал носком ботинка. С минуту он и Павел просто смотрели друг на друга, не мигая, ни слова не говоря, только дыша через нос.
— У тебя два дня, — сказал Ефим Кенни. — После этого ты своей матери только приснился. Понял?
Кенни сказал:
— Да, да, все понял. Да.
Ефим кивнул. Повернулся и протянул мне руку. Я пожал ее. Он посмотрел мне в глаза. У него они были как жидкие сапфиры и напомнили мне о пламени свечи, исчезающем под тающим воском.
— Как тебя зовут, друг?
— Патрик.
— Патрик. — Он прижал ладонь к груди. — Ефим Мольковский. Это — Павел Решнев. Кто такой Кирилл, ты знаешь?
Уж лучше бы я не знал.
— Подозреваю, ты имеешь в виду Кирилла Борзакова.
Он кивнул:
— Очень хорошо, дружище. А кто такой Кирилл Борзаков?
— Чеченский бизнесмен.
Снова кивок:
— Бизнесмен, да. Очень хорошо. Но он не из Чечни. Если ты славянский бизнесмен в этой стране, все сразу думают, что ты чеченец или… — Он сплюнул на ковер. — Или грузин. Но Кирилл — мордвин, как и мы с Павлом. Девчонку мы заберем.
— Что? — сказал я.
Павел прошел через столовую и схватил Софи. Она не закричала, хотя и заливалась слезами. Дрожащими руками она махала у головы, словно пыталась отогнать ос.
Павел все это время держал одну руку в кармане своего пальто.
Ефим щелкнул пальцами и протянул ко мне ладонь:
— Давай сюда.
— Пардон?
Свет у него в глазах потух.
— Патрик. Чувак. Ты вроде умный, вот и не дури. — Он пошевелил пальцами. — Давай сюда пистолет, который у тебя в левом кармане.
Софи сказала:
— Отпусти меня, — но никакого убеждения в ее словах не было, только покорность судьбе и слезы.
Павел развернулся в мою сторону — рука в кармане, — настороженно ожидая инструкций. Если бы Ефим чихнул, Павел бы засадил мне пулю в мозг прежде, чем кто-нибудь успел сказать: «Будь здоров».
Ефим снова пошевелил пальцами.
Держа рукоятку двумя пальцами, я вытащил пистолет из кармана пиджака и протянул его Ефиму. Тот засунул его себе в пальто и чуть поклонился мне:
— Спасибо, чувак. — Он обернулся к Кенни: — Мы ее забираем. Может, заставим ее сделать нам еще одну. Может, испытаем новый пистолет Павла на ней. Дырок навертим новых, да?
Софи взвизгнула сквозь слезы. Звук получился сдавленный и влажный. Павел прижал ее к себе поплотнее, но в остальном казался совершенно незаинтересованным.
— В любом случае, — сказал Ефим Кенни и Хелен, — она теперь наша. Ваша она больше никогда не будет. Найдите другую девчонку. Найдите собственность Кирилла. Вернете ее к пятнице. И не обосритесь, мать вашу.
Он щелкнул пальцами, и Павел проволок Софи мимо меня, мимо Хелен и мимо скользящей стеклянной двери.
Ефим ткнул кулаком мне в плечо:
— Удачи тебе, друг. — На пути из столовой он снова схватил Хелен, снова сжал ее лицо в своих ладонях и снова припечатал ей лоб поцелуем. Снова отпустил ее, толкнув назад. В этот раз Хелен приземлилась на задницу.
Не оборачиваясь, он поднял палец и произнес:
— Не делай из меня вруна, Кенни. А то я из тебя сделаю кое-что похуже.
А затем они исчезли. Через несколько секунд до нас донесся звук заведенного мотора, и я подскочил к окну, успев заметить, как «додж рэм» подскакивает на горках песка на заднем дворе.
— Еще один пистолет у тебя есть? — спросил я.
— Что?
Я взглянул на Кенни:
— Другой пистолет есть?
— Нет, а что?
Разумеется, он врал, но спорить у меня времени не было.
— Ну и скотина ты, Кенни.
Он пожал плечами и прикурил сигарету, а затем крикнул «Эй!», когда я схватил с гранитной кухонной стойки его ключи и выбежал на улицу.
На подъездной дорожке был припаркован желтый «хаммер». Наглядная иллюстрация того, Почему Детройт Провалился. Абсолютно бесполезная машина, жрущая столько бензина, что, наверное, даже султану Брунея было бы стыдно садиться за ее руль. И мы еще удивлялись, когда «Дженерал моторе» пришел просить денег.
С полминуты, пока я забирался в кабину, я видел «додж рэм» — скачущий по кочкам, ныряющий в низины и тут же выныривающий обратно. За рулем, судя по светлым волосам, сидел Павел. Проехав поле, они свернули на восток, к въездным воротам, и скрылись из виду. Впрочем, у меня был пятидесятипроцентный шанс, что они направятся к Первому шоссе. Выбравшись наконец с Шервуд-Форест-драйв на бульвар Робин Гуда, я заметил следы шин, указывавшие, что они свернули к Первому шоссе. Я вдавил педаль газа, насколько мог, хотя и не хотел мчаться слишком быстро — еще не хватало перестараться и въехать им в зад. Почти так и получилось. Взобравшись на горку, я заметил, что их машина стоит у подножия, на светофоре, рядом с почтовым отделением и небольшим продуктовым магазинчиком. Не поднимая головы, словно я сверялся с лежащей на соседнем сиденье картой, я постарался сбросить скорость, не привлекая к себе особенного внимания. Впрочем, пытаться не привлекать к себе внимания, сидя в желтом «хаммере», — все равно что пытаться остаться незамеченным, зайдя голышом в церковь. Когда я снова поднял голову, свет на светофоре поменялся на зеленый, и «додж» рванул вперед с приличной, хотя и не головокружительной скоростью.