Земные корабли совершили посадку на пологой возвышенности к юго-востоку от поля битвы – там, где первоначально приземлился Джеймс Салвен. Члены комиссии вышли на поверхность в скафандрах и спустились к ближайшему звездолету «моржей» – его стали называть «Моржом D». Звезда Салвена висела низко над горизонтом, озаряя пейзаж мрачным бледным заревом и отбрасывая длинные черные тени на равнину цвета замазки.
Специалисты изучали полуразвалившийся звездолет и перекрученные тела «моржей», пока Звезда Салвена не скрылась за горизонтом. На равнину мгновенно опустилась тьма, и члены комиссии, часто оглядываясь, вернулись в свой корабль.
После ужина доктор Дрю обратился к группе ученых: «Мы занимаемся предварительными изысканиями. Вынужден об этом напомнить, потому что все мы – исследователи, мы хотим все знать! Планирование исследований интересует нас меньше, чем исследования как таковые. Нам придется, однако, ограничивать себя. Большинство из вас проведет еще много лет, изучая эти погибшие звездолеты. Мне самому – увы! – формалисту, математику-теоретику, такая возможность не представится. Тем не менее, я позволю себе забыть на какое-то время о моих личных проблемах: пока что мы обязаны смириться с нашим неведением. Тайна останется тайной – если, конечно, профессор Генч или профессор Козмин не смогут сразу расшифровать один из неземных языков». Доктор Дрю усмехнулся – он попробовал пошутить. Заметив, однако, полные подозрений взгляды, которыми обменялись Генч и Козмин, он решил, что его замечание оказалось довольно-таки бестактным: «На протяжении первой пары дней предлагаю произвести общий обзор артефактов, чтобы сориентироваться. Торопиться нам, в сущности, некуда – мы можем делать свое дело без напряжения, пытаясь представить себе ситуацию в широкой перспективе. И умоляю всех присутствующих: будьте осторожны с „Большим голубым“ кораблем. Он выглядит так, будто готов свалиться в любой момент!»
Профессор Генч скорбно усмехнулся. Тощий и длинноногий, как сорокопут, с костлявым несимметричным лицом и крутым высоким лбом, он обвел окружающих гневным взором черных глаз. «Нам некуда торопиться, как же! – подумал он. – Шутки шутить изволите?»
«Без напряжения, как бы не так! – подумал Козмин; его губы язвительно покривились. – Как можно спокойно заниматься своим делом, когда под ногами путается никому не нужный Генч! Тьфу!» В отличие от Генча, Козмин был человек грузный, почти растолстевший, с большим бледным лицом и ежиком волос соломенного оттенка. У него были широкие скулы и узкий покатый лоб. Так же, как Генч, Козмин не пытался производить на других приятное впечатление. Генч, пожалуй, был общительнее Козмина, но его подход к любой ситуации, социальной или профессиональной, обычно отличался резкостью и педантичностью.
«Я должен быстро продемонстрировать блестящие результаты, – решил Генч. – Нужно поставить Козмина на место!»
«В конечном счете кто-то должен будет возглавить лингвистическую программу, – размышлял Козмин. – Кто, как не специалист по сравнительной лингвистике?»
Директор Дрю завершил выступление: «Вряд ли следует напоминать присутствующим о необходимости соблюдать осторожность. Будьте особенно внимательны к тому, чтó у вас под ногами, и не заходите в тесные, замкнутые помещения. Разумеется, все мы будем в скафандрах – перед выходом из корабля проверяйте регенераторы и уровни энергии. Следите за тем, чтобы ваши каналы связи были постоянно включены. Еще одно: постарайтесь по возможности не изменять существующие условия. Нам предстоит выполнить титаническую работу – нет никакого смысла поспешно набрасываться на нее и пробовать то одно, то другое, не разобравшись предварительно, с чем мы имеем дело. Что ж, позвольте мне пожелать всем спокойной ночи – завтра мы возьмемся за дело, засучив рукава!»
IV
Исследователи вышли на безжизненную поверхность равнины и направились к потерпевшим крушение звездолетам. Ближе всех был черно-белый корабль «Морж D» – измятый, разломанный, окруженный россыпью бледных трупов. Металлурги прикасались анализаторами к различным участкам корпуса и компонентам оборудования, определяя состав сплавов; биологи осматривали тела инопланетян, физики и технологи заглядывали в двигательные отсеки, поражаясь незнакомым принципам и конструкциям, применявшимся неземной расой. Проходя рядом с корпусом звездолета, Генч заметил волокнистую белую полоску, покрытую рядами причудливых пятнышек. Как только он поднял полоску, хрупкую от многотысячелетнего воздействия холода и космических лучей, она рассыпалась в прах.
Заметивший это Козмин неодобрительно покачал головой. «Именно таким образом не следует обращаться с артефактами! – пожурил он Генча. – Теперь ценная информация потеряна навсегда».
Зубы Генча слегка обнажились: «Это очевидно. Так как я несу всю ответственность за допущенный промах, вам незачем беспокоиться, выражая сомнения или упреки».
Козмин проигнорировал замечание Генча так, как если бы тот ничего не сказал: «В дальнейшем, будьте добры, не перемещайте и не берите в руки важные находки, не проконсультировавшись предварительно со мной».
Генч смерил коллегу уничтожающе презрительным взглядом: «Насколько я понимаю, ваша задача заключается в сравнении языков после того, как я их расшифрую. Таким образом, пока что вы можете беззаботно удовлетворять любопытство, не выполняя никаких существенных обязанностей».
Козмин не позаботился опровергнуть утверждение Генча: «Пожалуйста, больше не уничтожайте никакие данные. Ваша небрежность привела к разрушению артефакта. Советуйтесь со мной прежде, чем вы прикоснетесь к чему-нибудь еще». С этими словами Козмин направился по равнине к «Большому пурпурному» звездолету.
Шипя сквозь зубы, Генч поколебался несколько секунд, после чего поспешил вслед за коллегой. Оставленный без присмотра, Козмин мог наломать дров. «В эту игру могут играть двое!» – говорил себе Генч.
Многие исследователи уже окружили огромный, почти неповрежденный «Большой пурпурный» корабль, монументально возвышавшийся над Равниной Салвена. Корпус звездолета состоял из шершавого сиреневого вещества; его горизонтально опоясывали четыре полосы корродировавшего металла, по всей видимости относившиеся к приводной системе. О древности корабля свидетельствовали только слегка припорошенные пылью и кристаллами замерзшего газа поверхности.
Исследователи прохаживались вокруг звездолета – его люки были герметично закрыты. Судя по всему, проникнуть внутрь можно было только через пробоину в носовой части. Металлург нашел наружную лестницу, приваренную к корпусу, и проверил прочность ее ступенек – они показались вполне надежными. Все наблюдали за тем, как он поднимался по этой лестнице к разрыву в обшивке корабля; добравшись до него, он весело махнул рукой собравшимся внизу и скрылся в пробоине.
Генч исподтишка косился на Козмина, неприязненно разглядывавшего металлические поручни. Генч промаршировал к лестнице и стал подниматься. Козмин вздрогнул так, словно его ужалила оса. Поморщившись, он тоже сделал шаг вперед и поставил ступню на первую ступеньку.
Директор Дрю поспешил призвать его к осторожности: «Лучше не рисковать, профессор Козмин – кто знает, что может случиться? Я поручу техникам открыть люк, и все мы сможем безопасно пройти внутрь. Мы же никуда не спешим, не правда ли?»
«Конечно, вы никуда не спешите! – думал Козмин. – А пока вы бродите вокруг да около, это лингвистическое насекомое будет копошиться внутри, приписывая все лучшие находки себе в заслугу!»
Действительно, таково было намерение Генча. Включив фонарь на шлеме скафандра и пробравшись внутрь через разрыв в корпусе, он оказался в чудесном окружении форм и цветов, которые можно было бы назвать «причудливыми»,8 хотя это слово недостаточно отражало сущность возникавшего впечатления. Некоторые функциональные детали напоминали устройство земных кораблей, но они были странно искажены и, по ближайшем рассмотрении, отличались неожиданными пропорциональными соотношениями. «Естественно, этого следовало ожидать, – говорил себе Генч. – Мы приспосабливаем окружающую среду к нашим потребностям – к длине человеческого шага и протянутой руки, к чувствительности сетчатки наших глаз и ко многим другим характеристикам. Неземные расы, конечно, применяют те же принципы на свой лад… Исключительно любопытно! Подозреваю, что длительное пребывание человека внутри этого звездолета способно привести к серьезным психическим расстройствам, если не к безумию». Генч с огромным интересом рассматривал иссиня-черные тела «шершней», разбросанные по коридорам корабля – там, где на них не осаждалась пыль, их хитиновые поверхности все еще блестели. «Как долго эти трупы могли бы оставаться в целости и сохранности? – спрашивал себя Генч. – Вечно? Почему нет? При температуре в 100 градусов по шкале Кельвина и в атмосфере инертного газа трудно было представить себе какие-либо изменения, за исключением вызванных воздействием космических лучей… Но пора было приступать к работе. Для гипотетических размышлений не было времени! Он опередил нерешительного Козмина и теперь намеревался максимально использовать это преимущество.
Одно обстоятельство внушало оптимизм: в корабле «шершней» наблюдалось изобилие образцов письменности. Всюду были знаки, таблички и надписи с зазубренными пересекающимися кривыми, на расшифровку которых, с первого взгляда, не было никакой надежды. Генча это скорее радовало, нежели огорчало. Предстояло решить трудную задачу – но определение с помощью компьютеров, распознающих закономерности, ключевых терминов и корреляций в процессе анализа контекста использования символов (каковой анализ и являлся основным вкладом расшифровщика) позволяло мало-помалу осмысливать незнакомый язык. Кроме того, в звездолете такого объема вполне могли содержаться не только библиотека, но и различные ведомости, перечни инвентаря и руководства по техническому обслуживанию тех или иных механизмов – неисчерпаемое богатство материалов! Генч предвидел, что его основной проблемой будет не расшифровка неземных языков, а вмешательство профессора Козмина.