«Не думаю», – Дюрэй взглянул на входную дверь. Здесь он больше ничего не мог узнать, пора было возвращаться на Землю. Он пытался придумать удобный предлог для того, чтобы уйти. Что, если демонтажная машина другого Гилберта Дюрэя действительно сломается, и он вернется домой?
Дюрэй сказал: «Элизабет, пожалуйста, присядь за стол. Я хочу тебе что-то сказать».
Элизабет медленно опустилась на стул и тревожно взглянула на него.
«То, что я тебе скажу, может оказаться для тебя шокирующей неожиданностью, – продолжал Дюрэй. – Я – Гилберт Дюрэй, но не тот Гилберт Дюрэй, который живет в твоем мире. Я из другого, родственного мира».
Глаза Элизабет широко раскрылись – блестящие, черные, глубокие.
Дюрэй объяснял: «В моем собственном мире Боб Робертсон причинил мне и моей Элизабет большие неприятности. Я пришел сюда, чтобы узнать, каким образом он это сделал. Нужно предотвратить последствия его поступков».
Элизабет спросила: «Что он сделал?»
«Я все еще не знаю. Но, скорее всего, он больше не будет тебя беспокоить. Можешь сказать своему Гилберту все, что считаешь нужным. Можешь даже пожаловаться на меня Алану Робертсону».
«Меня все это приводит в замешательство!»
«Меня тоже – не меньше, чем тебя, – Дюрэй повернулся к двери. – Мне пора. Прощай!»
Элизабет вскочила и порывисто приблизилась к нему: «Не говори „Прощай!“ Мне горько слышать от тебя это слово… Так, словно со мной прощается мой настоящий Гилберт».
«Здесь я больше ничего не могу сделать. Как бы то ни было, я не могу подчиниться инстинктам и остаться жить с тобой. Зачем тебе два Гилберта? Кто будет сидеть во главе стола?»
«Мы можем завести круглый стол, – отозвалась Элизабет. – У нас есть место для шести или семи человек. Мне нравятся мои Гилберты».
«А твоему Гилберту нравятся их жены, – Дюрэй вздохнул. – Мне лучше поскорее уйти».
Элизабет протянула ему руку: «Прощай, родственный Гилберт!»
IX
Из «Воспоминаний и размышлений»:
«Восточное мировоззрение отличается от нашего – особенно от моего – во многих отношениях, и с самого начала мне пришлось иметь дело с различными проблемами, вызванными этим обстоятельством. Я помнил об апатии азиатов и о другой стороне той же монеты, о восточном деспотизме, об их военщине и о промывании мозгов, об их безразличии к болезням, нищете и страданиям, об их священных макаках и безответственной многодетности.
Но я не забывал также о своем окончательном решении использовать мой аппарат на благо всего человечества.
В конце концов я допустил ту же «ошибку», которую многие допускали задолго до меня: я приступил к действию, руководствуясь моими собственными этическими представлениями о восточном образе жизни. Так как от меня ожидали именно этого, так как меня считали бы глупцом и размазней, если бы я не поступил именно таким образом, так как выгоды сотрудничества со мной намного перевешивали преимущества сопротивления нововведениям, мои программы увенчались потрясающим успехом. По меньшей мере так обстоит дело тогда, когда я пишу эти строки».
Дюрэй прошелся по берегу реки к яхте Алана Робертсона. Ветерок поднимал на воде мерцающую рябь и надувал паруса, поднятые Аланом; швартовы тримарана туго натянулись.
Алан Робертсон, в белых шортах и в белой шляпе с мягкими широкими полями, привязывал фал к скобе на рее. Обернувшись, он воскликнул: «Ага! Ты снова вернулся. Добро пожаловать на борт, откупорим по бутылке пива».
Дюрэй присел в тени паруса и выпил залпом полбутылки: «Я все еще не понимаю, что происходит – но теперь я точно знаю, что в этом каким-то образом замешан Боб. Он заходил к Элизабет, пока я был в доме. Я приказал ему убираться. Ему это очень не понравилось».
Алан скорбно вздохнул: «Да уж, Боб любит устраивать подвохи».
«Я все еще не могу представить себе, каким образом он убедил Элизабет закрыть переходы. Он принес ей какие-то книги, но как они могли казать на нее такое влияние?»
Алан Робертсон сразу заинтересовался: «Какие именно книги?»
«Что-то про сатанизм и черную магию. Больше ничего не могу сказать».
«В самом деле! Вот оно что! – пробормотал Алан. – И Элизабет заинтересовалась этими книгами?»
«Не очень. Она боится таких вещей».
«И правильно делает. Что ж, ты принес тревожные вести, – Алан прокашлялся и сделал деликатный успокоительный жест, словно призывая Дюрэя к терпимости и снисхождению. – Тем не менее, не слишком гневайся на Боба. У него есть склонность к пустячным проделкам…»
«Ты называешь это пустячными проделками? – взревел Дюрэй. – Закрыть мне доступ к моему собственному миру и запереть в нем мою жену и моих детей – это пустяки? Это преступление!»
Алан улыбнулся: «Вот, возьми еще бутылку пива, остынь. Давай подумаем. Прежде всего подумаем о возможностях. Сомневаюсь, что Боб на самом деле оставил Элизабет и девочек в безвыходном положении или как-то заставил Элизабет изолировать себя и своих дочерей».
«Тогда почему же переходы не работают?»
«Этому можно найти объяснение. У Боба есть доступ к подземному хранилищу. Он мог подменить шаблон твоего перехода пустышкой. По меньшей мере, такова одна из возможностей».
Дюрэй не мог найти слов от ярости. Наконец он выпалил: «У него нет никакого права заниматься такими вещами!»
«Совершенно верно – в общих чертах. Подозреваю, что он всего лишь хочет заставить тебя придти на „попойку чудаков“».
«А я не хочу в ней участвовать – тем более по принуждению».
«Ты упрямый человек, Гил. Простейшее решение проблемы, конечно, заключалось бы в том, чтобы не особенно раздражаться по этому поводу и заглянуть к Бобу. Кто знает? Может быть, ты даже сумеешь развлечься».
Дюрэй недоуменно уставился на Алана Робертсона: «Ты предлагаешь мне подчиниться и участвовать в попойке?»
«Не совсем так. Я всего лишь предлагаю возможный способ действий».
Дюрэй мрачно смотрел на реку, прихлебывая пиво. Алан сказал: «Через день-другой, когда вся эта суматоха уляжется, думаю, что нам – всем вместе – не помешает отправиться в ленивое плавание под парусом среди островов. Ничто нас не будет беспокоить, волновать или раздражать. Девочкам такое времяпровождение понравится, будь уверен».
Дюрэй хмыкнул: «Я хотел бы их увидеть прежде, чем буду строить какие-нибудь планы по поводу плавания. Что эти „чудаки“ делают на своих попойках?»
«Я никогда в них не участвовал. Они смеются и шутят, едят и пьют, сплетничают о мирах, в которых побывали, и показывают друг другу видеозаписи – нечто в этом роде. Почему бы нам не посетить их прошлогоднюю попойку? Мне самому было бы любопытно на нее взглянуть».
Дюрэй сомневался: «Что ты задумал?»
«Мы отрегулируем аппарат так, чтобы появиться в прошлогоднем мире, родственном Фантазии Боба, и увидим, что там происходило. Как ты думаешь?»
«Надо полагать, это ничему не повредит», – неохотно согласился Дюрэй.
Алан Робертсон поднялся на ноги: «Помоги мне убрать паруса».
X
Из «Воспоминаний и размышлений»:
«Проблемы, вечно причинявшие головную боль историкам, решены. Кто были кроманьонцы? Где они развились? Откуда взялись этруски? Где были легендарные города предков шумеров прежде, чем они переселились в Междуречье? Почему идеограммы острова Пасхи похожи на иероглифы Мохенджо-Даро? Ответы на все эти любопытнейшие вопросы найдены, ранняя история человечества открылась перед нами во всех подробностях. Мы сохранили Александрийскую библиотеку прежде, чем ее успели уничтожить магометане, мы сохранили кодексы инков прежде, чем их сожгли христиане. Гуанчи с Канарских островов, айны острова Хоккайдо, миссурийские манданы, светловолосые кафиры Бутана – теперь мы знаем, ктó они и откуда. Мы можем проследить развитие каждого языка от слога к слогу, от примитивных первобытных фраз до современных расхожих выражений. Мы фактически установили личности древнегреческих героев; я сам занимался исследованиями в туманных, полных опасностей лесах Севера и встречался лицом к лицу, в нордических каменных башнях, с могучими воинами, породившими скандинавские мифы».
Оказавшись снова рядом со своим аппаратом, Алан Робертсон произнес насмешливым, самоуничижительным тоном: «Я не настолько доверчив и прямодушен, насколько мне хотелось бы. По сути дела, я иногда стыжусь своих мелочных хитростей – и в данном случае я говорю о своем отношении к Бобу. У всех нас есть маленькие недостатки, а у Боба их хоть отбавляй. Пожалуй, его худший порок – буйное воображение. Он все время скучает и время от времени позволяет себе лишнее, чтобы развлечься. Я ни в чем ему не отказываю, но в то же время не забываю занимать положение, позволяющее мне обращаться к нему с советами или даже упрекать его по мере необходимости. Каждый раз, когда я открываю переход в один из его миров, я незаметно изготовляю дубликат и сохраняю его в собственном архиве. Так что посещение мира, родственного его Фантазии, для нас не составит труда».
* * *
Дюрэй и Алан Робертсон стояли в сумерках на краю бледного песчаного пляжа. Рядом возвышался небольшой базальтовый утес. Справа океан отражал мерцающей дорожкой желтоватый свет полумесяца, слева на фоне звездного неба чернели силуэты пальм. В ста метрах дальше по берегу между стволами деревьев висели гирлянды цветных китайских фонарей, озарявшие длинный стол, заставленный корзинами с фруктами, блюдами с пирожными, хрустальными пуншевыми чашами. Вокруг стола стояли и оживленно беседовали несколько десятков мужчин и женщин; с пляжа доносились звуки музыки и веселый смех.
«Мы прибыли вовремя», – заметил Алан. Помолчав несколько секунд, он прибавил: «Не сомневаюсь, что нас приняли бы с распростертыми объятиями, но все-таки лучше не показываться. Давай потихоньку пройдемся по пляжу, в тени деревьев. Будь осторожен – не спотыкайся и не падай. Кроме того, что бы ты ни услышал, что бы ты ни увидел, не вмешивайся, ничего не делай! Необходима осторожность, мы не хотим создавать