– Что теперь со мной будет?
Стражник пожимает плечами.
– Ты останешься здесь. Больше ничего не знаю.
Наказание за то, что оскорбила короля. Шаги стражников эхом отзываются в темноте. Дверь с грохотом захлопывается, и у меня еще долго звенит в ушах. Но я все равно не могу прогнать из памяти душераздирающие крики Аны, с которыми она сгинула в недрах земли.
Второй день на вражеской территории.
Глава восьмая
В ХОЛОДНОМ ТЕМНОМ МЕСТЕ сложно найти интересные занятия, поэтому я пересчитываю камни, которыми выложен пол, – девятьсот восемь – и разминаюсь, чтобы не замерзнуть. Потягиваюсь, хожу кругами, подпрыгиваю и отрабатываю высокие удары.
Здесь нет ни одного окна, и я быстро теряю счет времени. Думаю, сейчас уже утро: в животе урчит от голода. Возможно, мне не стоило прыгать. Но если не двигаться и ничего не делать, я сойду с ума от мыслей об Ане и Софии. Кроме того, упражнения помогают отвлечься от жгучей боли в запястьях.
Я устала от нескончаемого горя. Боль глубоко укоренилась в моей душе – глубже, чем трещины в земле после землетрясения Атока. Она накопилась во мне за долгие годы жизни без родителей, за голодные месяцы после восстания, проведенные в мрачном разрушенном городе. После смерти Аны и Софии эта боль многократно усилилась. Сердце обливается кровью, и я не представляю, как дальше жить.
Мне нужна Каталина. Не кондеса. Mi amiga – моя подруга. За ночь меня навещают лишь единожды: стражник подливает масла в факел и уходит, пропустив мимо ушей мою просьбу принести одеяло.
Дело дрянь. Я ничего не могу предпринять, пока я здесь, в подземелье. И единственное, чего я добилась до сих пор, – это смерть моих друзей. Разум подсказывает, что не следует себя винить. Я не стреляла из лука и не раскалывала землю, чтобы заживо похоронить Ану. Но сердце предательски шепчет, что ни одна из моих подруг не оказалась бы в опасности, если бы не я. Мне не следовало убивать посланника. Я должна была предвидеть нападение, когда мы приблизились к замку. Должна была найти способ освободить Ану. Или изначально не отпускать ее в город.
Надо было проявить настойчивость. Лучше планировать. Больше делать. Но я действовала самонадеянно. Каталина права: груз ответственности, который несет кондеса, невероятно тяжел. Колени подгибаются, и я падаю на каменный пол.
Надо срочно что-то придумать. Может, попробовать связаться с другими иллюстрийскими пленниками? Быстро оглядев подземелье, я понимаю, что это бесполезно. Никого не видно и не слышно. Видимо, я в пустом крыле.
Думай, Химена. Соображай. Теперь, когда Аны больше нет (вздрагиваю от одной мысли об этом), мост больше не защищен ее магией. Теперь Эстрейя не только гарантирует Каталине победу: от нее зависит выживание иллюстрийцев. Как только Аток поймет, что может пересечь мост… Я содрогаюсь. Крепость выстоит, но, учитывая наши скудеющие запасы продовольствия, народ не сможет выдержать долгую осаду.
Я легонько бьюсь затылком о прохладные камни. Бум. Бум. Бум. Самое главное – свергнуть Атока. Если я найду Эстрейю, победа будет гарантирована. Но мне в любом случае нужно будет сообщить обо всем Каталине, чтобы она успела подготовиться к наступлению. А для этого нужен ткацкий станок.
Скрипит замок, и дверь открывается. Я отвлекаюсь от мыслей. В темноте раздаются тяжелые шаги, и я настороженно вскакиваю. Вижу чей-то силуэт. Это Руми: сутулые плечи, в руке корзина, одеяло под мышкой.
Принюхиваюсь. В корзине точно есть еда. Сыр и хлеб. С трудом сдерживаюсь, чтобы не броситься к решетке и не вырвать еду у него из рук.
Руми останавливается перед дверью.
– Поздравляю, теперь тебя оставят здесь надолго. Если ты этого пыталась добиться своими вчерашними выходками, то задумка удалась.
Сжимаю кулаки. Что за невыносимый идиот!
– Если ты пришел позлорадствовать, то я не хочу это слышать, – отвечаю я.
Он тянется за ключом, висящим на ржавом гвозде.
– Я пришел по делу, кондеса. Но не могу отказать себе в удовольствии отметить твои безрассудство и глупость.
Я не ожидаю от него сочувствия. Но его гаденький тон и кислая, как молоко недельной давности, мина вызывают во мне лютую ярость. Я даже не пытаюсь справиться с раздражением: наконец у меня появилась возможность выместить накопившиеся переживания.
– Я не считаю, что заступиться за друга – это безрассудство и глупость, – говорю я. – Но в этом, видимо, и заключается разница между мной и тобой.
Я не слишком сильна в остроумных ответах, но зато с гордостью отмечаю, что мой голос звучит гораздо увереннее, чем я себя чувствую. Руми поворачивает ключ, открывает дверь и швыряет мне в лицо одеяло. Корзину с едой оставляет у двери.
– О да. Я согласен, мы совершенно разные.
– Однозначно.
Он окидывает меня холодным пренебрежительным взглядом, но мои запястья привлекают его особое внимание. Я прячу руки за спину, одновременно пытаясь прикрыть дыры в разорванном платье.
– Дай посмотреть.
– Убирайся отсюда! – вскрикиваю я.
Он подходит ближе.
– Покажи, где больно.
– Ándate a la mierda[30].
Я не должна показывать ему свои раны. Кожа разодрана. Сильно болит. Не хочу, чтобы он приближался, а тем более рассматривал мои ссадины.
– Ладно, – говорит он, убедившись, что я не уступлю. Дверь темницы с грохотом захлопывается за ним. – Тебе принесут горшок.
От мысли, что мне придется облегчаться в том же помещении, где и обедать, становится не по себе, но голод побеждает, и я съедаю целую марракету[31], белый сыр и бананы за один присест.
Приносят горшок. В свете факелов я вижу, как стражи садятся играть в качо, лаксанскую игру в кости. Их смех и болтовня долго не дают мне заснуть, поэтому я съеживаюсь в углу камеры и время от времени бросаю на них испепеляющие взгляды.
Через некоторое время возвращается Руми. Возможно, уже прошел целый день. Я уже успела обойти свою темницу вдоль и поперек несколько сотен раз. Хочется кричать от бессилия. Нужно срочно отсюда выбраться. От меня зависит судьба Каталины и всех иллюстрийцев. А я по-прежнему не представляю, как можно раздобыть ткацкий станок. Не говоря уже о том, что раны на запястьях превратились в серьезную проблему. Стало хуже: ссадины от веревки стали мокнуть, а там, где натерло сильнее всего, вздулись мозоли. Без правильной обработки может развиться инфекция. Она повлечет за собой лихорадку, и, заболев, я стану совершенно бесполезной. Ничто не может помешать выполнению моей миссии. Ничто.
Раздается громкий лязг открывающегося замка, и я резко оборачиваюсь. В коридоре появляется Руми с очередной корзиной. Странно. Один из стражей уже приносил мне еду; менять одеяло пока тоже не надо. Зачем он спустился сюда?
Он снимает ключи с ржавого гвоздя и входит в мою темницу.
– Пора разобраться с этим, кондеса, – решительно говорит Руми.
Страшно хочется достать оружие, но мне нечем обороняться, кроме своих измученных рук.
– Разобраться с чем?
Он медленно достает из корзины небольшой аккуратный сверток.
– Для чего это? – нахмурившись, спрашиваю я.
Руми разворачивает сверток, и я вижу сушеные травы. Кажется, он собирается лечить мои раны от веревки. Я отшатываюсь.
– Не смей трогать мои запястья.
Он будет грубым, и кто знает, что у него вообще в этой корзине? Если он что-то сделает неправильно, станет еще хуже. И тогда мне конец. Мне нужно все время быть начеку. И срочно достать ткацкий станок, чтобы отправлять Каталине послания. Если он одурманит меня чем-нибудь или приложит к ране неподходящее лекарство, мне придется долго восстанавливаться, а на это нет времени.
– Мне нужен лекарь.
Руми приподнимает бровь.
– Я и есть лекарь, глупая.
– Ты? – недоверчиво переспрашиваю я.
Мне как-то сложно это представить. Чтобы лечить людей, нужно их понимать. Внимательно слушать и уметь услышать, что именно беспокоит больного. А Руми, кажется, не отличается чуткостью. Правда, теперь я хотя бы могу понять, почему его одежда воняет жжеными листьями.
– Да, – отвечает он. – Я. Я владею магией Пачи. У меня мало времени, кондеса, и я не уйду, пока не обработаю раны. Лучше не спорить со мной.
Если он думает, что я добровольно отдамся ему в руки, то его ждет большое разочарование – лекарь он или нет. Я не собираюсь рисковать руками просто так: мне нужно ткать новые гобелены с секретными посланиями.
Руми делает шаг навстречу. Я отступаю. Оглядываясь, пытаюсь прикинуть, сколько шагов осталось до стены. Еще три – и я коснусь спиной холодных камней. Неожиданно у меня появляется идея – яркая и быстрая, словно падающая звезда. Я цепляюсь за эту мысль, будто она может решить мою судьбу. Впрочем, отчасти так и есть.
– А в чем моя выгода?
Руми непонимающе моргает.
– В смысле?
– Ты меня прекрасно слышал.
– В чем твоя выгода? – повторяет он. – Например, можно избежать инфекции. Не слечь с лихорадкой. Не помереть, в конце концов.
Я мотаю головой.
– Это выгодно тебе, ведь тебя назначили ответственным за меня. Что будет, если ты не сможешь уберечь невесту короля? Сможет ли он доверять тебе, если его будущая жена захворает?
Руми хмурится, и его лицо внезапно приобретает презрительное выражение.
– Настоящая иллюстрийка. Вы всегда требуете больше чем положено. Ну? Что ты хочешь?
– Пообещай мне, что принесешь то, о чем я попрошу.
– Пообещать? – он повышает голос, едва ли не срываясь на крик. – Еще поторгуйся мне тут!
– Подойдешь хоть на шаг – буду драться, – огрызаюсь я. – Послушай, лаксанец. Я могу сильно облегчить твою жизнь, а могу превратить ее в кошмар. Дай мне то, о чем я прошу, и я позволю посмотреть свои запястья. Идет?
– Что ты хочешь? – шипит он.
– Сначала обещание.
Руми демонстративно закатывает глаза.