– Вы оба лишаетесь всей собственности, – холодно объявляет Аток. – Вы больше никогда не коснетесь чернил и бумаги. Уведите их.
Стражи хватают лаксанцев за руки, но тут высокий снова подает голос:
– Ваш народ голодает. Вы – не тот король, за кого мы воевали!
– Тишина! – рычит Сайра.
– Мы умираем от голода. Мы…
Аток делает знак Сайре.
– Отрежь ему язык. Я не хочу больше слушать его болтовню.
Во мне вскипает желчь. Сайра берет кинжал у одного из стражей и приближается к лаксанцу. Я отворачиваюсь.
– Умоляю! У нас семьи! Мы лишь просим вас…
В следующее мгновение лаксанец издает сдавленный крик. Я слышу, как ему отрезают язык. Затем раздается неприятный клокочущий звук, и на пол шлепается кусочек живой плоти. Несчастный всхлипывает и жалобно мычит, не в силах даже закричать. Второй лаксанец ошарашенно хватает губами воздух, и по его щекам текут слезы.
– Сайра, – спокойно говорит Аток. – Позаботься, чтобы они больше не смогли написать ни строчки.
Поклонившись королю, Сайра снова поворачивается к лаксанцам и поднимает руки. Я вижу, как их кисти бледнеют; кровь оттекает от пальцев. Затем руки чернеют, ссыхаются и скрючиваются. Лаксанцы визжат от боли, и в уголках их глаз застывают крупные слезы. Сайра отдает приказ, и стражи тут же оказываются рядом. Четыре коротких удара – и бесполезные иссохшие кисти с глухим звуком падают на пол.
Бум. Бум. Бум. Бум. Мертвые и изуродованные.
Я резко вскакиваю и, спотыкаясь, сбегаю по ступеням. За спиной раздаются громкие возгласы. Я едва успеваю добежать до ближайшего цветочного горшка и захлебываюсь рвотой. Тошнота затуманивает разум, но краем уха я слышу, как Аток отдает приказ арестовать лаксанцев и отправить в подземелье. С трудом понимаю смысл сказанного.
Двери открываются, и узников уводят в темницу. Их стоны и рыдания постепенно затихают.
Вцепившись в глиняный ободок, я пытаюсь восстановить дыхание. Кто-то отодвигает горшок, и я опускаюсь на пол. Пышная юбка с рюшами раскидывается вокруг.
Чувствую на плече чью-то мягкую руку. Руми. Узнаю его запах. Он помогает встать, но меня по-прежнему трясет, и я с трудом держусь на ногах. Он аккуратно обнимает мои плечи. Слышу его тихое спокойное дыхание прямо над ухом. Вытянувшись в полный рост, он прислоняется ко мне сбоку, чтобы я могла на него опереться.
– Не смей трогать мою невесту, – говорит Аток, уставившись на руку Руми.
Руми напрягается и крепче сжимает мои плечи. А потом отпускает. Его место заполняет холодный воздух. Странный запах тут же исчезает. Я наконец вдыхаю полной грудью.
– Садись, кондеса.
Даже не пытаясь унять дрожь, я послушно выполняю просьбу. Как только я сажусь рядом, Аток снова берет меня за руку. В этот раз я пытаюсь сопротивляться, но он крепко держит меня. Пол перед нами запятнан кровью. Отрубленных рук больше нет.
Я пребываю в оцепенении до конца приема. Время от времени Аток поглаживает указательным пальцем мои костяшки. Нежное прикосновение, от которого хочется снова побежать к цветочным горшкам. Он делает это, чтобы вывести меня из себя. Я уверена.
Тем временем Аток приказывает подготовить новые поля для выращивания коки. Затем он объявляет о создании комитета по подготовке к Карнавалу. Это будет самый большой праздник в истории. Самый громкий. Самый красивый парад, который когда-либо шествовал по улицам Ла Сьюдад. Иными словами, это будет невероятное, роскошное зрелище. И самым главным событием Карнавала, конечно же, станет королевская свадьба. Моя свадьба.
К нам подходят три швеи и представляют возможные варианты свадебного платья. Каждая держит в руках рисунок в нейтральных тонах, с умеренным количеством рюш и цветочных орнаментов. Любая иллюстрийка пришла бы в восторг от таких роскошных платьев.
Это даже трогательно. Они явно старательно трудились над эскизами, и я впечатлена их усилиями. Я знаю, как непросто создать что-то прекрасное из ничего. К тому же мне действительно очень приятно, что они выбрали оттенки белого.
Одна из швей передает рисунки Атоку, и тот внимательно изучает каждый эскиз. Мое мнение его не интересует. Просмотрев каждый вариант, Аток недовольно искривляет губы и рвет рисунки. Швеи вздрагивают и съеживаются.
– Я хочу, чтобы платье сочеталось с моим нарядом, – говорит Аток. – В лаксанском стиле.
Madre di Luna. Он действительно хочет искоренить все наши традиции, нашу культуру и образ жизни. Швеи смиренно кивают и обещают представить что-то новое к следующему заседанию королевского совета. Аток встает. Все делают то же самое. Прием окончен. Я пытаюсь уйти, но Аток хватает меня за руку.
– Надеюсь, тебе понравится платье, – говорит он. – И можешь не переживать по поводу свадебного подарка. Будет достаточно, если ты подаришь мне сына.
– Сына?! – вскрикиваю я от неожиданности.
К такому невозможно подготовиться. Меня охватывает панический страх. Сердце сжимается, и я изо всех сил борюсь с нахлынувшим ужасом, пытаясь разбудить в себе гнев и спрятаться за ним, как за щитом.
– Ты родишь мне сына, – повторяет Аток. – Ты сделаешь то, с чем не смогла справиться моя первая жена.
Первая жена. Я знаю о ней все. Ей было пятнадцать, когда Аток женился на ней. А ему на тот момент уже перевалило за тридцать. Отвращение вскипает во мне, словно горячий бурлящий источник. Я отдергиваю руку.
– Вы не коснетесь меня.
– Пока, – соглашается он и с улыбкой удаляется из зала вместе со своей свитой.
Вечером я наконец оказываюсь в комнате одна. Суйяна приносит ужин и забирает пустой поднос, Хуан Карлос остается дежурить у двери. Я уже успела выпить не одну чашку мате, но меня по-прежнему тошнит. Как вспомню иссохшие, скрюченные руки несчастных лаксанцев, пульс учащается и меня выворачивает наизнанку.
Вдох-выдох. Вдох-выдох. Надо сосредоточиться на моей миссии. Подумать о Каталине. Аток не должен быть королем, но я все равно не могу отделаться от предательской мысли, которая посетила меня ранее. Каталину слишком заботит мнение других; ей гораздо важнее подружиться с простым народом, чем управлять. Она не готова стать королевой. По крайней мере пока. Но она – наша единственная надежда. В конце концов, она довольно умна. Если у нее будет правильный наставник, со временем она сможет стать хорошей правительницей.
Взгляд падает на корзину с пряжей, и я расслабляюсь. Вот что мне нужно. Тканье успокоит меня. Я откидываю одеяло и вылезаю из кровати. Передвигаю станок поближе к балкону и беру в руки пряжу.
Нужно тщательно обыскать каждую точку, где может быть спрятана Эстрейя.
Тучи расходятся, и Луна освещает землю серебристыми лучами. Лунный свет наводняет мою комнату. Я сплетаю нить за нитью, превращая пряжу в произведение искусства, а произведение искусства – в тайное послание. Я использую только ключевые слова и молюсь Луне, чтобы Каталина смогла меня понять. В этот раз я делаю небольшой гобелен с изображением разноцветной ящерицы.
Через три часа все готово. Я потягиваюсь и разминаю затекшие пальцы.
Я перекидываю гобелен через спинку стула, и он мягко поблескивает серебром в лунном свете. Неожиданно замечаю какое-то движение. Моргаю. Наклоняюсь поближе. Ящерица двигает хвостом.
Madre di Luna. Она правда пошевелилась. Как это вообще возможно? Когда затрепетало крылышко пчелы, я подумала, что мне померещилось. Но это… это создание… выглядит так, будто готово выпрыгнуть из гобелена. Лапки согнуты, взгляд устремлен к краю.
– Луна, – шепчу я. – Что это такое?
Ящерица снова шевелит хвостом и двигается на дюйм вперед, упираясь в текст послания, изображенный на гобелене.
– О Небеса. Ты правда двигаешься. Постой… просто замри на месте, ладно? Ты меня пугаешь.
Ящерица игнорирует мою просьбу, и я даже не удивляюсь. Она пятится, и кончик хвоста выходит за пределы гобелена. Я перестаю дышать. Неужели она пытается выйти наружу? Возможно ли это? Ящерица делает еще шажок, другой, третий, достигает крайнего ряда – и прыгает.
Я испуганно отскакиваю, а она ныряет под кровать. И что теперь делать? Сердце колотится как сумасшедшее. Медленно опускаюсь на колени. Приподнимаю одеяло и, прищурившись, всматриваюсь в темноту. На меня смотрят два серебристых глаза. Едва сдерживаюсь, чтобы не заорать во весь голос.
– Иди сюда, – осторожно протягиваю руку и молюсь Луне, чтобы ящерица не откусила мне палец. – Я тебя не обижу.
Ящерица выползает и осторожно залезает мне в ладонь. Я встаю, и она обвивает хвостом мою руку.
– Невероятно, – шепчу я. – Ты… живая.
Ящерица сворачивается калачиком и закрывает глаза. Она заснула. В моей руке. Madre di Luna. Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть ее поближе, и раскрываю рот от удивления. Каждая ниточка на месте. Это одновременно живое существо – и нет. Шерстяное, сотканное моими собственными руками, оно дышит и двигается как настоящее.
Я сделала это своими руками, и теперь… Минутку. Повернувшись к гобелену, я невольно усмехаюсь. Прямо посередине дыра в форме ящерицы. Это легко исправить – просто добавлю новый рисунок. Но я еще никогда не видела ничего подобного. Всю свою жизнь я ткала гобелены со звездами и созвездиями. Да, они блестят и сияют, как настоящее ночное небо. Но они никогда… не оживали.
Коленки дрожат. А вдруг это тоже иллюстрийская магия? Вдруг дар, которым наделила меня Луна, гораздо мощнее, чем я думала? Вплетая в гобелены лунную нить, я оживляю свои творения. Может быть, я стала ткать как-то иначе? И тут меня осеняет. Цвет. Прекрасный, яркий, небрежный, запретный цвет. О Небеса! На что еще я способна? Аккуратно опускаю спящую ящерицу на подушку.
– Я скоро вернусь. Только закончу гобелен!
Мой новый зверек не двигается, и я улыбаюсь. Возвращаюсь к работе. Заполняя возникшую пустоту в гобелене, я никак не могу отделаться от тревожных мыслей. Как я отправлю это послание? Аток больше ни за что не разрешит передать подарок торговцу. Я заканчиваю гобелен и сразу же принимаюсь за новый. Пальцы летают над станком; хочется выткать еще животных и проверить, смогут ли они ожить. Если потребуется, я готова потратить на это всю пряжу, которую только найду в комнате.