Я помню эту легенду.
– Он хотел летать.
Принцесса кивает.
– Ему было мало тех даров, которыми его наградили боги. Он все время хотел большего.
– Может, он думает, что брак с иллюстрийкой поможет ему заполучить поддержку моего народа?
Принцесса приподнимает бровь.
– Если вы станете королевой, они все равно не перейдут на сторону Атока. Хотя он мог бы добиться этого и без брака… если бы принимал другие решения.
Ее последние слова повисают в воздухе.
Принцесса берет еще немного пряжи из корзины.
– Как вы хотели бы править? Так же, как ваша тетя? И ее отец? И его отец?
Я начинаю ерзать на кушетке. Зачем она задает мне эти вопросы? Проверяет меня? В таком случае я не пройду ее проверку, ведь мне придется отвечать за Каталину. А она ни за что не захочет ничего менять. Кондеса хочет вернуть старый уклад жизни.
– Что бы вы изменили? – спрашиваю я.
– Я бы сделала систему справедливой, – отвечает она. – Мы все хотим одного и того же: чтобы у всех была возможность честно зарабатывать свой хлеб, выражать свои мысли без последствий; чтобы все дети – не только иллюстрийские – могли ходить в школу…
– В каком мире вы живете, принцесса? Это не похоже на Инкасису.
Ее глаза загораются.
– Но так может быть! Прислушайтесь к своему сердцу, кондеса. Я знаю, у вас есть свои амбиции, мечты и желания. В этом мы с вами похожи. Но почему так трудно поверить, что ваши враги могут стремиться к той же цели, что и вы?
На самом деле я ей верю. И это осознание потрясает меня до глубины души. Если все действительно так, для чего я жила все эти годы? А как же мои родители? А Каталина? Я жертвовала всем ради одной цели: чтобы она, истинная наследница престола, наконец стала королевой.
Принцесса внимательно смотрит мне в глаза и спрашивает:
– Вы верите, что это возможно? Если на троне будет правильный человек? Понимаете, о чем я?
Химена, двойник кондесы, понимает. Инкасисе нужен правитель, который объединит все народы. Если бы Аток правил так, как хочет его сестра, возможно, мы бы смотрели на вещи иначе. Но сейчас мысль о новом лаксанском монархе вызовет у иллюстрийцев только гнев и непонимание.
Аток ведет себя именно так, как ожидали иллюстрийцы. Алчный до власти. Нечистоплотный в достижении своих целей. Безжалостный и невежественный.
Тамайя была бы гораздо лучшей правительницей, чем Каталина, которая едва ли справляется с иллюстрийцами в крепости. Я уверена в этом так же, как и в том, что правильно брошенный кинжал всегда попадает в цель. А Каталина… Став королевой, она восстановит справедливость для своей семьи. Почтит память родителей. Она никогда не откажется от такой возможности. Даже ради всего серебра, которое скрывается в недрах горы.
Сердце замирает. А может, она все же сможет уступить?
– А что, если люди не меняются?
Принцесса негромко усмехается.
– Вы же сами в это не верите. Загляните внутрь себя, и вы поймете, что это возможно. Люди меняются. К лучшему или к худшему – как мой брат, например, – но никто не застрахован от изменений.
Я молча впитываю сказанное, но не могу избавиться от тревожного давящего чувства. Да, я вынуждена признать, что я изменилась. И эти перемены нельзя остановить, равно как нельзя обратить вспять горную реку.
– Я хочу доверить вам тайну, – говорит принцесса Тамайя, наклоняясь ко мне. – То, о чем знают лишь немногие. Мои сторонники. Вы, кажется, к ним не относитесь, но я вижу, что вы начали кое-что понимать. Я не враг.
– Я вам верю.
Спаси меня, Луна. Я правда ей верю.
– Я ищу Эстрейю не для того, чтобы победить Атока, – говорит принцесса и, глубоко вдохнув, добавляет: – Я хочу уничтожить ее.
Я раскрываю рот от удивления. Уничтожить самое мощное оружие в Инкасисе?
– Такое зло не должно существовать, – говорит она. – Никто не должен обладать таким смертоносным оружием. Ни Аток, ни вы, ни даже я. Подумайте о моем плане; не сбрасывайте его со счетов только потому, что сами поступили бы по-другому. Подумайте, что на самом деле было бы лучше для Инкасисы. Это все, чего бы я хотела. Честно.
Ее искренность, ее боль за будущее Инкасисы почти осязаемы: поговорив с ней, я почувствовала себя так, будто кто-то накинул теплое покрывало мне на плечи. Слова принцессы только подтверждают мои интуитивные ощущения: она мне очень и очень нравится. Да, это неожиданно. Но она правда мне симпатична. Возможно, в другой жизни мы могли бы стать подругами.
Эти мысли пробуждают во мне мучительное чувство вины. Я не должна забывать о верности и долге. О любви, которую испытываю к Каталине, и Ане, и своим погибшим родителям. Но вместе с тем я больше не хочу быть двойником. Ведь это такая роскошь – иметь свои собственные мысли и мнения, принимать собственные решения.
– Если вы решите, что это лучший путь для всех нас, то прошу: найдите Эль Лобо и сообщите ему местонахождение Эстрейи. Он уничтожит ее.
– Вы уверены, что ему можно доверять?
– Кондеса, этот человек сделал для Инкасисы больше, чем кто-либо другой. Я готова доверить ему собственную жизнь, – с блеском в глазах отвечает принцесса.
– Почему тогда вы не можете сказать ему сами?
Она лишь качает головой.
– Аток усилил охрану. Теперь Лобо не может приходить ко мне, как раньше: это слишком рискованно. Он не может попасться. Все держится на нем.
Я не доверяю разбойнику и собираюсь сказать об этом Тамайе, но тут дверь распахивается и в комнату входит Хуан Карлос с напарником.
– Его Величество желает, чтобы вы вернулись в свою комнату, кондеса. Простите, придется прервать ваши уютные посиделки.
Хуан Карлос украдкой смотрит на принцессу Тамайю и тут же отводит взгляд, словно обжегшись. Мы встаем, и принцесса провожает меня до двери.
– Не забудьте о том, что я сказала.
Я киваю. Меня посещает очень странное чувство, будто я в последний раз вижу ее живой. Она излучает решимость и уверенность в успехе. Ее ничто не остановит, и этим она меня особенно восхищает. Я как никто другой понимаю, каково это – долгое время стремиться к победе.
Но внезапно я с ужасом осознаю: я хочу, чтобы победила она.
Глава двадцать первая
В КОМНАТЕ МЕНЯ ЖДЕТ горячий ужин, но меня не соблазняет ни хрустящий жареный картофель, ни говяжья вырезка, натертая чесноком. Принцесса Тамайя хочет уничтожить Эстрейю. Сначала эта идея кажется мне дикой. Тот, кто обладает подобным оружием, получает неограниченную власть. Но я никогда не задумывалась о том, что можно победить в войне против Атока без кровавых битв; о том, что можно достичь своей цели, сохранив при этом чистую совесть и живые семьи. Если обрушить всю мощь Эстрейи на Атока и его армию, его придворных и последователей, мы будем ничем не лучше него. Может, принцесса права?
И что делать теперь, когда мне известно местонахождение Эстрейи? Мне хватит одного вечера, чтобы соткать гобелен с посланием и отправить кондесе. Но меня смущает эта мысль – и я даже не хочу задумываться почему.
Суйяна заходит за грязной посудой. Взглянув на нетронутую тарелку, она хмурится.
– Вы ничего не съели. Только не говорите, что вы опять заболели.
– Думаю, это от волнения, – отвечаю я, стягивая носки. – Не зови лекаря. Я просто переволновалась.
Она молча кивает, протирая пыль с комода. Я ожидаю дальнейших расспросов, но она лишь говорит:
– Тут может помочь горячая ванна.
Суйяна в очередной раз удивляет меня. Она не задает вопросов, а предлагает утешение. Я благодарю ее за идею, хотя вода обычно бывает холодной. Когда я говорю об этом, Суйяна лишь молчаливо улыбается и уносит поднос. Чуть позже раздается стук в дверь: приносят воду. Конечно же, ледяную, как будто ее только что добыли с заснеженной горной вершины. Я вынимаю из воды холодные пальцы, которыми только что проверяла температуру.
– Как вам нравится? – спрашивает Суйяна, подойдя поближе.
– Погорячее, – отвечаю я. – Но так тоже сойдет, спасибо.
Она снова улыбается и погружает руки в воду. Ничего не происходит. Вода абсолютно неподвижна.
– Все в порядке…
– Попробуйте, – предлагает Суйяна. Ее голос немного дрожит. – Так лучше?
Я осторожно опускаю указательный палец в ванну и, вскрикнув, резко отдергиваю руку.
– Горячо!
Суйяна морщится и прикрывает глаза.
– Суйяна… Я… Суйяна? С тобой все хорошо? Ты побледнела. Может, присядешь?
Она опускается на кровать.
– Простите, это немного утомляет.
– Что? Твоя магия? – спрашиваю я. – Ты всегда так себя чувствуешь после этого?
Суйяна слабо кивает и указывает на небольшой сверток, который она принесла с собой. Внутри обнаруживаются полотенце и кусок мыла.
– Наслаждайтесь ванной, пока можете. Я не смогу согреть ее еще раз.
Я подношу к носу мыло. Эвкалипт. Раздевшись, я погружаюсь в воду и издаю долгий довольный стон. Первая горячая ванна за четыре недели. Божественно. Но мою радость омрачает чувство вины. У лаксанцев, живущих в Ла Сьюдад, вообще нет воды.
– Как вам принцесса? – спрашивает Суйяна.
– Она показалась мне гораздо более симпатичной, чем я могла ожидать, – отвечаю я, натирая мылом пальцы ног.
– Думаю, большинству людей она нравится больше своего брата.
Я стараюсь сохранять нейтральное выражение лица.
– Правда? Почему?
– А как ее не любить! Она очень яркая и жизнерадостная. Оптимистичная. Помнит всех по именам. И мне всегда было приятно, когда она спрашивала о моей маме. Я очень грустила в тот день, когда король Аток решил запереть принцессу. Но совсем не удивилась. – Суйяна задумчиво складывает полотенце. – Она спорила с королем по всем вопросам. Критиковала его решения и указы. Думаю, последней каплей стало то, что она попыталась поговорить с ним по поводу вашей свадьбы. Это была их самая крупная ссора, к тому же на глазах у всех придворных.
– Понятно, – говорю я, случайно роняя мыло.
Слова Суйяны подтверждают мои догадки: если бы на месте Атока была его сестра, Инкасиса была бы гораздо прекраснее.