Комната едва освещена. В нос ударяет резкий металлический запах, и я невольно морщусь. Кровь. Я с грохотом опускаю поднос на свободный стул. Руми вскидывает голову. В первую секунду он кажется удивленным, но затем его лицо приобретает опасное, ожесточенное выражение. Молчание затягивается, и он равнодушно возвращается к своему делу. В легких внезапно становится слишком мало воздуха.
Он сидит на столе без рубашки и вытирает мокрой тряпкой рану в правом боку, прямо под ребрами. Ткань мгновенно пропитывается кровью. Я еще никогда не видела его без широкой туники, пахнущей жженой листвой. Он худощавее и угловатее, чем я себе представляла. Вода вперемешку с кровью стекает по мышцам живота. Руми отрывает зубами еще кусок ткани и слегка морщится, прикладывая к больному месту.
– Рана слишком глубокая, – с трудом выговариваю я. – Нужно наложить швы.
– Что ты здесь забыла? – холодно спрашивает он.
Его голос звучит пусто и устрашающе. Я зажмуриваюсь.
– От тебя не было никаких вестей.
Он продолжает смотреть в одну точку, лишь едва заметно поджав губы, а затем устремляет на меня отсутствующий взгляд. Абсолютно равнодушный и отстраненный. Но я знаю, когда он зол: его выдают напряженные мышцы шеи.
Воздух между нами отравлен. Произошло нечто ужасное.
– Руми.
Он встает, расправляя напряженные плечи.
– Где Эстрейя, кондеса? Или кто ты там, – говорит он с язвительной усмешкой.
– Я же сказала тебе: на дне озера Яку. – У меня начинают дрожать руки. – Принцесса Тамайя сказала, что она там.
– Ее там не было! – взрывается Руми. – Ты обманула меня как последнего дурака! Даже не отпирайся, – добавляет он, и его ноздри раздуваются от ярости. – Каков твой план? Эстрейя теперь у настоящей Каталины, и она собирается напасть на Ла Сьюдад? О боги! Ты счастлива, да? Сотни людей умрут из-за тебя. А я думал, ты хочешь мира.
– Это так. Разве у тебя еще есть сомнения?
– Конечно! Ведь Эстрейи не было там, где ты сказала! – Руми срывается на крик. – Прошлой ночью все прояснилось. Все это время ты шпионила и втиралась в доверие к принцессе…
Голова разрывается от боли.
– Она сказала, что Эстрейя там!
– Очень удобно, – с горькой усмешкой замечает он. – Ведь Тамайя уже ожидает казни в храме, и я не могу спросить ее!
Я вздрагиваю. Она не может умереть. Я не допущу этого.
– Ну?
Я сглатываю. Нужно держать себя в руках.
– Я больше не собираюсь оправдываться, Руми.
Он делает шаг навстречу.
– Я поверил тебе!
– Я не врала!
Отравленный воздух наполняет мои легкие, и я задыхаюсь от отчаяния.
– Хочешь верь, хочешь не верь, мне плевать! – выкрикиваю я.
Но мы оба знаем, что это ложь.
– Я понятия не имею, почему там не было Эстрейи! Могло случиться что угодно. Возможно, Аток добрался туда раньше… или…
В глазах темнеет. Силуэт Руми размывается, и я больше не вижу его. Только сейчас я вспоминаю, какой беспорядок был в моей комнате до того, как там убрала Суйяна: застелила кровать, собрала обрывки шерсти с пола, аккуратно сложила гобелены. Там не хватало одного.
– Возможно, она у Каталины, – хрипло шепчу я. – Я вплела в гобелен послание с месторасположением Эстрейи, но потом передумала его отправлять. Но в моей комнате уже несколько дней нет совы…
Руми покачивается и хватается за стол, чтобы удержать равновесие. Он выглядит очень бледным и ослабленным. Madre di Luna. Я все разрушила. Они пропали. Я подхожу вплотную к Руми и усилием воли запрещаю себе касаться его: он сейчас не позволит.
– Я подвела тебя. Но я не обманывала тебя, Руми.
Он стискивает зубы.
Дверь лазарета с грохотом распахивается, и в маленькую комнату врываются четверо стражников. Они хватают меня за руки и волокут к двери. Руми спокойно наблюдает за этим, сидя на столе; его лицо не выражает абсолютно ничего. Ничего. Ничего. Я все еще надеюсь, что он защитит меня. Но он не двигается с места, и меня выталкивают из лазарета, осыпая ругательствами за то, что одурманила горничных и сбежала.
Стражи уволакивают меня, и я в последний раз вижу, как Руми промакивает кровоточащую рану. Его движения осторожны, выверенны, спокойны. Даже не смотрит в мою сторону.
Меня снова бросают в розовой комнате и с грохотом захлопывают дверь. Я переворачиваю всю стопку с гобеленами в поисках совы. Мои звери прячутся по углам и встревоженно наблюдают за мной. Я их понимаю. Но тут я чувствую, как на мое плечо садится птица. Сова со свернутым письмом, привязанным к лапе. Внутри все сжимается. Я медленно развязываю ленточку и разворачиваю листок бумаги.
Получено.
Ты прощена.
Я сползаю на пол и прижимаю к губам дрожащую руку. Каталина решила, что я передумала. Она думает, что я снова на ее стороне и хочу, чтобы она стала королевой. И она простила меня.
Я могу понять ярость Руми. Выглядит довольно гадко. Мысли путаются, будто в голове вспыхнул разрушительный пожар, жаждущий жертв. Никак не могу забыть последний взгляд Руми. Он был полон ненависти, такой же ясной и чистой, как воды озера Яку. Я сгораю от стыда и отчаяния. Теперь он думает, что я использовала его в корыстных целях. Манипулировала и причиняла боль, как будто он ничего для меня не значит. Просто работа. Часть игры. Но он ошибается, а я никак не могу убедить его в обратном. Я потеряла его. Лишила трона Тамайю. Лишила Инкасису лучшего будущего.
Я ложусь на бок и прижимаю колени к груди. Еще немного, и я разрыдаюсь. Именно в таком виде меня обнаруживает Суйяна. Сначала она выглядит раздраженной, но, увидев мое состояние, немного смягчается.
– Кондеса, – шепотом произносит она и, закрыв дверь, опускается на корточки рядом со мной. – Что случилось?
Все болит – грудь, руки, ноги. Я хочу кричать, пока не задохнусь, но мне душно и тесно в этой комнате. Паника нарастает и захлестывает меня, словно смертоносная волна.
– Я все разрушила.
Суйяна хватает меня за плечи.
– Кондеса…
– Я не кондеса! – вырывается у меня. – Я ее двойник. Ее подруга. Даже не член королевской семьи. Я никто.
Она пристально смотрит на меня, и я совершенно не понимаю, что означает этот взгляд. Но она точно не удивлена. Я начинаю сходить с ума. Передо мной проносится вся жизнь. Моя миссия, поиск Эстрейи, планирование восстания, предательство настоящей кондесы, тайные сообщения на гобеленах. Я хочу рассказать обо всем прямо сейчас.
– Кто должен взойти на трон? – спрашивает Суйяна, больно сжимая мои плечи. – Кто?
– Принцесса. Точно не Каталина, – не задумываясь отвечаю я.
– Поклянитесь.
Я замираю. От стального блеска в ее глазах замирает дыхание. Madre di Luna. Она – одна из союзниц Эль Лобо в замке. Моя горничная.
– Как я не догадалась, – говорю я. – Все это время ты работала на него.
Несколько мгновений Суйяна внимательно смотрит на меня.
– Я не доверяла тебе, но потом Руми решил посвятить тебя в наши планы.
– Он больше не верит мне, – шепчу я. – А Эстрейя оказалась у Каталины.
Дверь снова открывается, и входят две горничные в черных юбках и туниках. Они бросают на меня осуждающие взгляды: это те самые девушки, которых мне пришлось усыпить. Но мне все равно. У Суйяны нет выбора, и она помогает мне подготовиться к свадьбе. Горничные запихивают меня в платье, делают прическу. Волосы не успели высохнуть: я вылезла из ванны только полчаса назад. Затем мне на голову водружают корону, украшенную перьями. Кто-то подает мне зеркало, но я не заглядываю в него. Безучастно наблюдаю за тем, как Суйяна завязывает вокруг лодыжек шнурки новых сандалий. Потом она красит мне губы. Потом две горничные, которых я не знаю, произносят дежурные поздравления. Но мне все это безразлично.
Только когда Суйяна берет меня за руку и легонько сжимает ладонь, я осознаю, чтó происходит. Открывается дверь, в комнату входит стража, и меня уводят. Время вышло.
Глава двадцать седьмая
СЕМЬЯ АТОКА И ГОСТИ ожидают меня во внутреннем дворе перед воротами. Аток седлает коня и возглавляет праздничную процессию. Ворота уже открыты, и впереди виднеется каменистая дорога на Ла Сьюдад. Несколько стражей наблюдают за толпой и постоянно осматриваются. Я вздрагиваю, узнав своего высокого темноволосого друга. Хуан Карлос.
Его взгляд полон презрения. Он напряжен как струна; помогая мне взобраться на коня, он старается не касаться меня, словно я – мусор. Все выстраиваются в ряд, и процессия из сотни человек выдвигается в город. Хуан Карлос едет слева от меня, достаточно близко, чтобы услышать, если я заговорю. Его спина неестественно выпрямлена и, кажется, вот-вот затрещит от перенапряжения.
Мы приближаемся к внешним стенам Ла Сьюдад, и я с ужасом думаю, что все эти невинные люди, пришедшие на мою фальшивую свадьбу, погибнут по моей вине, если Каталина обрушит на них всю мощь армии призраков. По обе стороны от праздничной процессии собрались сотни местных жителей. Топот копыт и скрип экипажей, в которых едут приглашенные, заглушается радостным гулом толпы.
– Ты можешь ненавидеть меня, но ты должен помочь мне остановить Каталину, пока еще не слишком поздно.
Он бросает на меня короткий взгляд и презрительно хмыкает.
– Мне лишь нужно удостовериться, что вы не встанете у нас на пути, кондеса.
– Juan Carlos. Por favor[78].
Но он упрямо молчит. Отчаявшись, я упираю взгляд в одну точку. Даже если бы я попыталась сбежать, мне не удалось бы уйти далеко. Со всех сторон меня окружают стражники, придворные и восторженные поздравители.
Процессия тянется бесконечно. Солнце стоит прямо над нами, и моя корона постепенно раскаляется. Скоро полдень. Мы приближаемся к Ла Сьюдад: впереди уже маячат пыльные белые здания и черепичные крыши. Чем дальше мы углубляемся в город, тем ярче и богаче оформлены улицы к Карнавалу. Люди одеты в свои лучшие, самые праздничные одежды, шляпы и косы украшены живыми цветами. Повсюду яркие флаги. Жонглеры и фокусники развлекают зевак, танцоры репетируют традиционные танцы Инкасисы. Я узнаю топот и прыжки, характерные для танца капоралес. Музыканты играют на чаранго