Вдруг меня кто-то сильно ударил по плечу. Я испуганно повернулся, напротив стоял мужчина и улыбался. Высокий, крепкий парень, костюм с иголочки, начищенные до блеска туфли. Его возмужалый вид источал энергию и бодрость, по всему было видно, что материально он весьма обеспечен. У меня таких благополучных друзей никогда не водилось. Наверняка он обознался. Но тут он запросто назвал мое имя. А вслед за этим стал проявлять немыслимое радушие. Он потащил меня куда-то вглубь, к своему рабочему столу и практически силой усадил на свой стул. После этого он вытащил дорогие сигареты и, предложив закурить, стал одновременно наливать чай. Я настороженно поддерживал разговор, изо всех сил напрягая память. Вспомнить не получалось. Непохоже, чтобы он отбывал срок на каменоломне, кожа не та. Но меня все больше и больше напрягало это его радушие. Полученный на каменоломне опыт подсказывал, что беспричинное радушие порою бывает проблематичнее, чем беспричинная ненависть. Я несколько раз порывался спросить его имя, но все как-то не решался. В конце концов я предпочел сохранять улыбку, спокойно курить и пить чай, дожидаясь подходящего случая. После ни к чему не обязывающего разговора он вдруг встал и потащил меня в бар.
Послеполуденная атмосфера в баре соответствовала безучастному выражению на лицах официанток. Крайне лениво они подошли к нам и, перемолвившись о чем-то с моим спутником, так же лениво удалились. Перебирая пальцами свою зажигалку, этот товарищ неожиданно замолчал. Радушие и приподнятое настроение в мгновение ока исчезли с его лица, уступив место задумчивости. В этот момент ностальгии на его лице проступила искренность и даже какая-то боль. Тут он совершенно неожиданно выбросил вперед свою руку, опустив ее на мое левое плечо. Я насторожился и потихоньку сжал кулак в своем правом кармане. Хлопая меня по плечу, он не останавливаясь кивал. В этот момент официантка принесла нам два бокала пива, он поднес свой бокал к моему, чокнулся и, запрокинув голову, сделал большой глоток.
– Если бы ты не выловил меня тогда из воды, то не было бы меня сейчас. – Он снова запрокинул голову и выпил. – Я уже давно бы превратился в привидение озера Цзысяху.
Я не понимал, о чем он. Единственной конкретной зацепкой оказалось то, что этот парень учился вместе со мной в школе и в то время мы часто выбирались за город, чтобы поплавать. Мы выбрали озеро к востоку от города, потому как именно там часто тонули люди. Глубокие воды Цзысяху манили таинственным цветом и удивительной силой, этим оно всех и привлекало.
– Да я же Ма Гань! – не в силах больше сдерживаться, выпалил он.
Меня словно парализовало, на его крик в нашу сторону разом повернулись официантки.
Так, оказывается, это Ма Гань. Я вспомнил. Я совершенно не мог восстановить в памяти его прежний вид, однако по общим чертам я догадался, что это точно был он. Я засмеялся, протянул к нему бокал и выругался. Мол, вон какой он важной птицей стал. Потом я снова выпалил что-то в этом роде. Свою зависть к чужим успехам я мог выразить только таким простецким способом.
– Ты – мой спаситель.
Подняв бокал, я опустошил его больше чем наполовину. Никогда бы не подумал, что совершил нечто выдающееся. Не сказали, так и не понял бы, а тут я даже испугался. Я почувствовал себя похожим на тех красоток с дисков, чью наготу прикрывали одни лишь чулки. Неожиданно я сконфузился и вконец растерялся. К счастью, я быстро нашелся и, протягивая бокал к Ма Ганю, сказал:
– Сколько лет уж прошло, я и забыл про это. И правда забыл. Что об этом говорить.
– Да ты же мой спаситель…
– Забудь уже об этом.
Мы сидели и выпивали в полной тишине. Этот сукин сын Ма Гань и вправду преуспел. С деньгами в кармане, он всем своим видом являл недосягаемое всемогущество. Но чем сильнее было его расположение ко мне, тем больше он обретал человеческие черты. В зеркале на противоположной стене отражался складный силуэт сидевшего к нему спиной Ма Ганя и мое лицо. Зеркало – коварная штука, оно может поместить в поле зрения сразу всех. Мое отражение в нем и вправду было жутким.
– Ты сейчас чем промышляешь?
– Я? – Взяв дорогую сигарету Маганя, я закурил. – Ну, как бы тебе сказать, сначала окончил университет, поехал на юг, там заработал кое-что, но потом полностью обанкротился.
Мельком взглянув на свое отражение в зеркале, я тяжело вздохнул и добавил:
– Вот так-то.
Поскольку я не собирался углубляться в эту тему, мне следовало что-то сказать для отвода глаз. Но, раскрыв рот, я вдруг понял, что мне особо нечего рассказывать. Мой язык полностью отказал, а зубы словно превратились в замки. Так что я предпочел просто курить, выпивать и улыбаться. Тут я вспомнил, что этот сукин сын Ма Гань проучился с нами всего лишь год, а когда мы перешли во второй класс, он куда-то исчез. Я спросил его:
– Ты потом что, заболел, куда пропал?
Ма Гань сразу не ответил, он сделал затяжку, отхлебнул пива и усмехнулся. Я ждал. В этот момент у него зазвонил мобильный телефон. Он достал его, приложил к уху и стал спокойно слушать, вдруг на его лице появилась озабоченность, словно он вспомнил о чем-то очень важном. Наконец он показал на телефон.
– Неудобно вышло. Послушай-ка, – с извиняющейся улыбкой произнес он, – послушай, завтра, завтра я официально приглашаю тебя на ужин. Ты во что бы то ни стало должен оказать мне такую любезность и принять приглашение.Ма Гань забронировал места в ресторане «Цзяняньхуа». И хотя нас с ним было только двое, Ма Гань ради меня заказал отдельный кабинет. Я понимал его намерения, поэтому не препятствовал. Ма Гань заказал множество разных блюд, стол просто ломился. Этот сукин сын Ma Гань, желая выразить преданность долгу, первый тост провозгласил стоя, да еще и назвал меня братом.
– Брат, на правах младшего я поднимаю этот тост в твою честь.
Своим заявлением Ма Гань меня просто сразил, я к такому совершенно не привык. Его обращение «брат» меня очень растрогало, у меня прямо мурашки пошли по телу. За все эти годы никто меня не воспринимал всерьез, никто не проникался ко мне всем сердцем. Захлестнувшее чувство застигло меня врасплох, на глазах выступили слезы. Ма Гань, сукин сын, помнил о своем долге. Мне всерьез захотелось взять нож и ради своего обретенного брата выпустить каплю крови. Но как раз в этот момент зашла официантка, чтобы сменить пепельницу. Я изменился в лице:
– У нас с братом душевный разговор, так что ты тут не мозоль глаза.
Когда официантка вышла, я вместо рюмок наполнил водкой фарфоровые чашки и произнес: «Брат». Язык совсем перестал меня слушаться. Мне так, твою мать, хотелось заплакать. Мы запрокинули головы и залили водку в свои желудки.
Ма Гань не умел выпивать. Но чем больше я настаивал, чтобы он убавил свой пыл, тем сильнее он сопротивлялся. Мы стали вместе вспоминать наши счастливые детские годы. Мы припомнили практически всех наших одноклассников, потом стали вспоминать учителей, их излюбленные фразочки, их привычные жесты, их самых любимых учениц. У Ма Ганя оказалась просто удивительная память. Тогда, в первом классе, он был лучшим среди лучших и на всех экзаменах получал самые высокие баллы. Он не просто вспоминал какие-то события, он словно перенес меня в детство, вернув ту прекрасную атмосферу школьных лет, а водка все убавлялась и убавлялась. В конце концов Ма Гань уже совсем упился. Когда мы начали вторую бутылку, его язык уже не ворочался. Но поскольку мой брат Ма Гань отдавал свой долг, то он настоял, чтобы мы открыли вторую бутылку. Я пытался удержать его, но он отбросил мою руку. В его пальцах чувствовалась сила алкоголя.
– Ты не понимаешь, твой младший брат хочет тебе кое-что сказать.
Язык у него заплетался, но зато говорил то, что действительно думал его хозяин. Остекленевшими глазами Ма Гань уставился на меня. Глаза его увлажнились, то сплошь была водка. Тут я заметил в них какое-то тревожное мерцание. Этот его взгляд напугал меня, я не знал, какие именно душевные страдания взбудоражила выпитая им водка. Я видел, что выпил он много, но его скорбный вид заставил меня заволноваться.
– Ма Гань, – попытался я растормошить его.
Ма Гань схватил меня за руку, из глаз его полились слезы. И тут он вскрикнул:
– Я недостоин тебя.
Мне тоже ударила в голову водка. Я совершенно не понимал, в чем именно провинился передо мной Ма Гань. А он, глядя на свою рюмку, пытался уже больше для себя продолжать разговор. Он сказал, что всегда ненавидел меня, что после того, как я спас ему жизнь, он больше всего на свете боялся увидеть меня. Ма Гань также сказал, что в моем присутствии он не смел поднять головы, что после того случая, когда я спас его, он больше всего боялся экзаменов: каждый раз он не смел выполнять последнее задание, потому как боялся опередить меня по результатам. И уже свесив свою голову к моим палочкам, Ма Гань тихонько пояснил:
– Ну скажи, как я мог этому радоваться, когда до того был лучшим по оценкам?
Ма Гань поднял рюмку и стукнул ею о стол, водка выплеснулась и залила все вокруг. Тут Ма Гань громко выкрикнул:
– А ты никогда меня не понимал! Как только я закончил первый класс, я объяснил матери, что больше не могу учиться в этой школе, что больше не хочу видеть тебя.
Сказав это, Ма Гань схватил меня за руку и громко произнес:
– Ответь, как я мог быть таким бестолковым? Разве можно меня назвать человеком?
Я прямо и не знал, что на это сказать, единственное, что мне оставалось, так это продолжать заливать в себя водку. Между тем Ма Гань, опершись о стол, встал с места и, повернувшись, достал портмоне. Он вытащил две толстые пачки денег, новехонькие купюры на сумму двадцать тысяч юаней. Положив деньги на стол, он придвинул их прямо ко мне и сказал:
– Прими.
– Ма Гань, – попытался возразить я.
Глаза Ма Ганя уже налились кровью:
– Прими.
– Ма Гань!
– Прошу тебя, прими.
Мы продолжали обмениваться взглядами, пока наконец Ма Гань не подошел ко мне вплотную: