В восточном пригороде царило абсолютное спокойствие, это спокойствие проникло в наши души. Сяо Саньцзы лежала у меня на груди и просто водила по ней указательным пальцем.
– Первый раз? – спросила она.
– Первый, – поморгав, ответил я.
Больше она ничего не говорила. Довольно долго мы еще спокойно смотрели друг на друга, потом я нагнулся над ней, желая снова поцеловать в губы. Сяо Саньцзы пальцем остановила меня, отворачивая подбородок в сторону. Вдруг она сказала:
– Тебе нельзя этого делать.
– Почему нельзя?
Сяо Саньцзы выдержала долгую паузу, а потом, глядя на меня, сказала:
– Это не твоя судьба. – Рассмеявшись ни с того ни с сего, она добавила: – Человек человеку рознь. Это не твоя судьба.
– Почему? – спросил я.
Сяо Саньцзы так и не ответила, уже перед тем, как заснуть, она пробормотала:
– Просто тебе этого делать нельзя.
Всю вторую половину ночи Сяо Саньцзы спала. Мы лежали лицом друг к другу. Я не стал размышлять о том, что сказала мне Сяо Саньцзы, а просто спокойно смотрел на нее. Равномерное дыхание Сяо Саньцзы легонько касалось моего лица, от нее веяло душистым ароматом. Я погладил ее по спине, это было благостное изнеможение, а может быть, изнеможенное благо. Главарь точно заметил, сказав, что раньше эти прекрасные тела принадлежали племянникам партсекретарей или сыновьям начальников, но сейчас Сяо Саньцзы принадлежала мне. Главарь все оплатил, и теперь даже такой человек, как я, мог переспать с Сяо Саньцзы. Как я благодарен жизни. И двоюродный брат оказался прав, когда сказал, что на дворе девяносто девятый год. Только сейчас я осознал в полной мере, что значили эти слова. Весь смысл жизни заключался во временных фазах.
Я не слышал сильного ливня, который шел ночью. Все мое внимание ушло на тело Сяо Саньцзы. Я ничего не слышал вокруг себя. Я вышел на балкон и изо всех сил потянулся. Как прекрасен мир после дождя, ливень смочил землю, очистил камни, напитал воздух свежими ароматами, прояснил небо, придал сочности зеленым краскам, возвратил моему телу спокойствие. Стоя на балконе, я жадно вдыхал воздух после дождя. Такой воздух укрепляет потенцию. Как прекрасна жизнь. Как прекрасно жить. Как прекрасна влага. Как прекрасно тело. Как прекрасны женщины. Как прекрасна чистота. Как прекрасен секс. Как прекрасен оргазм. Как прекрасно здоровье. Как прекрасна зелень. Как прекрасна свобода. Как прекрасно спокойствие. Как прекрасен Нанкин. Как прекрасна жизнь. А прекраснее всего – иметь деньги.
6Те слова Сяо Саньцзы стали для меня настоящим заклятием, мне и вправду нельзя было этого делать. Вечером хозяин ночного клуба вызвал меня к себе и официально сообщил о моем увольнении. Я ни в чем не мог его винить. Всего за несколько дней я дважды самовольно покинул свой пост. Так что хозяина я ни в чем не обвинял. Я считаю, что в жизни все предопределено, поэтому неизвестно, где найдешь, где потеряешь. Сегодня тебе фартит, значит завтра может не повезти. На месте хозяина я поступил бы точно так же. Зато я переспал с Сяо Саньцзы, а это было моим заветным желанием. Что-то обрел, что-то потерял, все четко. И трудно сказать, кто тут остался в убытке.
Выйдя из кабинета хозяина, я не пошел сразу домой, а вместо этого завернул в бар. Мне хотелось присесть и хорошенько полюбоваться на мою Сяо Саньцзы. Только что лишившись девственности, я понял одну элементарную истину: занятие сексом – это весьма странная штука, представляющая исключение. Едва секс превращается в навязчивое желание, у вас навсегда пропадает возможность его исполнить. «Исполнение» желания отнюдь не означает завершения, как раз наоборот, это только первый шаг на длинном трудном пути. Не успеешь оглянуться, как «исполнение» превращается в «хочу еще». Точно так же ведет себя вода на возвышенности: едва появится маленькая брешь, и ее уже ни за что не удержать. И тут уже никто не удивится бескостной природе воды: будучи текучей по своей натуре, она устремится вниз. Тот, с кем ты переспал, поселяется в твоем сердце, которое скучает и тоскует, по крайней мере, так было у меня. Я выбрал свободный столик, сел и заказал пиво. Бизнес в клубе этим вечером не клеился. Девушки-проститутки стояли, подперев стену, с отсутствующими, томными взглядами. В руках они держали пейджеры: казалось, что они одновременно кого-то ждут и в то же время отвергают. Сяо Саньцзы стояла среди них, несколько раз наши взгляды пересекались, и каждый раз я первый отводил глаза. Меня это крайне огорчало, мне не хватало смелости взять и подойти. Я не знал, ответит ли она согласием, не знал, какую цену предложит, не знал, будет ли мне это по карману, не знал, где с ней уединиться (ведь не на улице же этим заниматься). От всех этих вопросов, так же как от взгляда Сяо Саньцзы, я лишался всяких сил. У меня просто опускались руки. Мои не находящие выхода импульсы напоминали морские волны, чьи старания выползти на берег в конечном счете оборачивались покорным возвращением восвояси. Как же это было неприятно. Как же недостижимо. Свои силы я мог тратить лишь на страдания, и я просто смотрел на нее, используя самый безысходный способ любовных мечтаний. Еще совсем свежие воспоминания без конца бередили мне душу. Как бы мне хотелось превратиться в зажатый у нее в руке пейджер: раз за разом я бы вибрировал в ее влажной ладони. Я страстно мечтал о ее влажных ладонях, влажной груди и о влажном запахе. Пейджер Сяо Саньцзы наверняка уже несколько раз посылал сигналы своей хозяйке, которая то и дело опускала голову вниз, глядя на экран. Примерно в десять часов к Сяо Саньцзы наконец подошел высокий мужчина. Сяо Саньцзы, похоже, что-то ему сказала, потом печально улыбнулась и, вышагивая впереди, повела его к выходу. Все это происходило прямо у меня на глазах, и я был бессилен что-либо предпринять. Почти физически я почувствовал, как ее шаги задели в моей груди что-то живое. Как только она направилась к дверям, внутри у меня все свело судорогой. Уже у самого выхода она остановилась и обернулась. Я не видел ее глаз, поэтому не разобрал, куда именно был направлен ее взгляд. После этого ее силуэт пропал. Как она так могла? Ну скажите, как она так могла? Чувствуя себя на грани помешательства, я запрокинул голову и одним махом залил в себя пиво.
Мне тоже следовало уходить. Это больше не мое место. Но кто бы мог подумать, что в это время кто-то позвонит мне прямо в ночной клуб. Я поднял трубку с телефонного аппарата в стиле ретро со странным ощущением, будто я тут еще работаю. Приложив трубку к правому уху, я раздраженно спросил, кто звонит. В ответ последовал неожиданный гневный рев:
– Откуда взял?
Я догадался, что это двоюродный брат. Он, как всегда, делал из мухи слона. Мне было непонятно, что именно его так рассердило. Я немного отдалился от трубки, но, несмотря на это, звук из телефона извергался мощным фонтаном брызг.
– Я приходил к тебе сегодня после обеда, откуда ты взял двадцать тысяч?
К счастью, голос брата звучал достаточно громко, в противном случае из-за царившего в клубе грохота музыки я бы ничего не услышал. Я держал трубку в руке, суть звонка стала ясной. Внутри у меня возникло ужасно тягостное ощущение; напрягши глотку, я громко прокричал:
– Это я девять лет провел за решеткой, а не деньги!
Если они отказались, то верни мне!
После этого голос брата зазвучал раза в два громче, он мне пригрозил:
– Ну погоди же у меня, ты должен лично со мной объясниться! – Сказав это, брат отсоединился.
Мои уши наполнил доносившийся из колонок низкий звук ударной установки. Я положил трубку на ретроаппарат: она была похожа на тело ничком лежавшего мужчины, в то время как сам корпус телефона напоминал бесстыжую девку, которая с одной стороны растопырила свои руки, а с другой – раздвинула ноги.
Мне следовало уходить. Это место больше мне не принадлежало. Единственное, куда я мог направиться, – это к Ма Ганю. Встреча с ним меня пугала. Я боялся, что он увидит меня в таком состоянии. Но в то же время мне хотелось встретиться с ним, он был единственным человеком, к которому я мог прийти. Я столько всего собирался рассказать ему. На сердце у меня столько всего накопилось, что мне настоятельно требовалось найти родственную душу и выговориться. Наконец, собравшись с духом, я направился к Ма Ганю. Вид Ма Ганя меня удивил, за эти несколько дней, пока мы не виделись, он сильно похудел и выглядел очень усталым. Я не знал, что именно его гложет. Его лицо выражало серьезную озабоченность. Похоже, и у него не все складывалось удачно. Я подошел к Ма Ганю. Вот уж не думал, что снова предстану перед ним в своем жутком виде. Свою униформу я вернул в ночной клуб, и теперь на мне была вискозная рубаха, которую я носил на каменоломне. Изначально белая, теперь она стала неопределенного цвета. От длительной носки она уже давно выглядела застиранной. Хорошо еще, что перед Ма Ганем у меня не было нужды маскироваться. Настроение мое походило на рубаху, в том смысле, что утеряло всякую яркость и надлежащую чистоту, от унылого духа, заполнившего все складки, веяло гнилостью. Ма Гань наверняка заметил произошедшие с мной перемены, он не пригласил меня пойти с ним куда-либо выпить, а вместо этого привел в складское помещение на задворках. Там, опершись на коробки, мы курили, понуро опустив головы, стряхивая пепел прямо на пол.
– Ты ездил в Шанхай? – спросил я.
– Да. Ездил в Шанхай.
– У тебя все нормально в последнее время?– Ну, как сказать. Более или менее.
Я все думал, как бы попросить его о помощи. Как было бы здорово, если бы я оказался у него в помощниках, чтобы как-то сводить концы с концами. Если бы только Ма Гань согласился взять меня, я бы пахал сколько угодно. В конечном счете мы же свои люди, да и требования у меня в плане финансов минимальные. Будучи физически сильным, я бы не отлынивал от работы, чтобы не подвести Ма Ганя. Довольно долгое время мы молчали, вдруг Ма Гань словно опомнился и поспешно сказал:
– Я тебе еще даже воды не предложил.
Я ухватил его за руку: