Сяо Яньцю сглотнула и, опережая Бинчжана, снова повторила:
– Я не против.
Бинчжан осторожно взглянул на Сяо Яньцю:
– Мы старались разрешить этот вопрос как можно более благоразумно, поэтому два раза специально собирались на административное совещание. И сейчас я хочу все еще раз обсудить с тобой, чтобы узнать твое мнение…
Сяо Яньцю неожиданно поднялась со своего места, да так резко, что даже сама испугалась. Она снова засмеялась:
– Я не против.
Бинчжан настороженно встал вслед за ней и недоверчиво осведомился:
– Они с тобой уже все обсудили?
Сяо Яньцю растерянно смотрела на Бинчжана, не понимая, кто и что именно с ней должен был обсуждать. Бинчжан, поджав нижнюю губу, не переставая моргал, будто что-то его сдерживало. В конце концов он набрался храбрости и сбивчиво заговорил:
– Мы специально дважды созывали совещание, мы собирались… было решено, что будет лучше, если с тобой поговорю я. Может так выйти, что весь объем твоих выступлений наполовину урежут. Конечно же, будет вполне логично, если ты окажешься против. Но все-таки как ты смотришь на то, чтобы половину спектаклей сыграла ты, а половину – Чуньлай?
Последующей фразы Сяо Яньцю уже не расслышала, но все сказанное до сих пор она поняла очень четко. Она словно неожиданно очнулась, ведь все это время единственным ее собеседником была она сама, и она уже все решила за других! А из руководства-то с ней еще никто не разговаривал! Как она вообще могла одна решить, сколько сезонов будет идти спектакль, что и кто именно будет в нем играть? Ведь окончательное решение принимает коллектив. Сяо Яньцю слишком много на себя взяла. Итак, каждому достанется по половине всех спектаклей, таково было вынесенное решение. Да и раньше коллектив обычно отдавал каждому исполнителю по пятьдесят процентов выступлений. Для Сяо Яньцю это оказалось более чем приятным сюрпризом, от такой неожиданной радости ее прошиб холодный пот, и она словно в забытьи повторяла:
– Я не против, правда же, я совершенно не против.
Такая радость со стороны Сяо Яньцю оказалась сюрпризом теперь уже для Бинчжана. Он осторожно изучал реакцию Сяо Яньцю, но, похоже, она не притворялась. Бинчжан незаметно выдохнул. Он был несколько потрясен, поэтому сразу не смог подобрать нужных слов одобрения. Уже потом Бинчжан, оставшись один, удивлялся, что за несколько десятков лет не нашлось человека, который бы предложил такой выход. Завершая разговор, он сказал:
– Твоя сознательность действительно повысилась.
Когда Сяо Яньцю возвращалась в зал на репетицию, она не могла сдержать слез радости. Она стала вспоминать тот вечер, когда Чуньлай огорошила ее своим решением уйти, стала вспоминать, что именно она ей сказала, уговаривая остаться. Вдруг Сяо Яньцю остановилась и оглянулась на двери зала заседаний. Ведь ту фразу о готовности отдать Чуньлай основную роль она произнесла в присутствии Бинчжана, однако он никому об этом не сказал. Очевидно, Бинчжан расценил ее слова не иначе как блеф. И сейчас Сяо Яньцю сама себе призналась в его правоте, самое большее, на что она была способна, давая клятвы, так это просто портить воздух. Никто не верил такой женщине, как она, да и сама она себе не верила.
В переходе вихрем кружился зимний ветер, очередной порыв поднял в воздух листок бумаги. Этот одинокий листок принял очертания ветра, передавая содержание его танца. Ничто, кроме ветра, не может объединить в себе форму и содержание. Это подвластно только ему. Зимний ветер хлестнул по глазам, Сяо Яньцю вздрогнула. Бумажный лист, что крутился в вихре, напомнил ей роль цинъи: легкий и неуловимый, он тем не менее стал рабом своего танца и вскоре был отброшен за угол. В ответ на новый порыв листок чуть задрожал, он словно пытался найти убежище и о чем-то умолял. В этом листке осязался каждый вздох ветра.
На улице становилось все холоднее, в то время как день премьеры все приближался. Директор табачной фабрики проявил все свое могущество, он оказался настоящим корифеем в области мобилизации средств массовой информации. Если поначалу в газетах появлялись лишь одиночные анонсы спектакля, то ближе к премьере градус заинтересованности начал расти, и тогда уже все СМИ стали рекламировать спектакль. В оживленных обсуждениях создавалось ощущение, что спектакль «Побег на Луну» уже вошел в повседневную жизнь и стал центром повышенного внимания со стороны всего общества. Журналисты создали своего рода порочный круг, заявляя всем, что «все с нетерпением ожидают». Когда же подошло будоражащее время обратного отсчета, то в соответствующем ключе стали появляться напоминания о стопроцентной готовности спектакля, единственной неясностью оставалась лишь конкретная дата премьеры.
Репетиция с оркестром близилась к концу. За первую половину дня Сяо Яньцю уже пятый раз бегала в туалет. Проснувшись ранним утром, она почувствовала, что с ней что-то не так, ее ужасно тошнило. Но это ее не слишком обеспокоило, прежде, когда она в большом количестве принимала таблетки для похудания, с ней уже случалось нечто подобное. Но когда Сяо Яньцю отправилась в туалет в пятый раз, то в голове у нее стала крутиться одна непонятная навязчивая мысль, что она не может что-то вспомнить, как будто она не сделала что-то важное. У Сяо Яньцю было ощущение, что ее буквально распирает изнутри, ей постоянно хотелось помочиться, но все попытки оказывались безуспешными. Пока Сяо Яньцю в очередной раз пыталась из себя что-нибудь выжать, она снова задумалась, о чем же могла забыть, но вспомнить не получалось.
Пока она мыла руки, снова подступила тошнота, в горле отрыгнулось чем-то кислым. Сяо Яньцю несколько раз отхаркнулась и вдруг замерла. Она вспомнила. Она наконец вспомнила. Теперь она поняла, что же так тревожило ее все эти дни. Ее моментально прошиб пот, стоя перед раковиной, она тщательно производила календарные подсчеты. С той первой встречи с Бинчжаном вплоть до сегодняшнего момента прошло ровно сорок два дня. Все это время она была озабочена исключительно репетициями, совершенно забыв о самых важных ежемесячных женских делах. Даже, сказать по правде, не то чтобы забыла, эти чертовы дни просто не пришли! Сяо Яньцю вспомнилась та сумасшедшая ночь с Мяньгуа сорок два дня назад. Ведь тогда она от радости забыла обо всем на свете и по небрежности поступилась всякими мерами предосторожности. Как так могло произойти, что ее клочок земли вдруг ожил? Как так случилось, что невзначай заброшенное семя он приютил, дыбы принести плод? У такой женщины, как она, и вправду не могло быть все абсолютно гладко. Только у нее вскружилась голова от счастья, как это счастье оказалось буквально на волоске, зато на поверхность позорно вылезло самое неожиданное. Сяо Яньцю подсознательно схватилась за низ живота. Обычная неловкость от ее нового положения вдруг переросла в еле сдерживаемый гнев. Премьера уже на носу, ну неужели она в тот вечер не могла не раздвигать ляжки? Сяо Яньцю уставилась на свое отражение, глядя в небольшое зеркало над раковиной. Точно портовая девка, она покрыла себя отборным матом: «Вот блядь, слабая на передок сучка!»
Проблема с животом превратилась для Сяо Яньцю в дело первостепенной важности. Подсчитывая срок, она чувствовала, как в икры проникает холодок. До премьеры оставались считаные дни, если ей станет плохо во время спектакля и она начнет блевать прямо на сцене, это будет конец. Значит, перво-наперво она должна сделать операцию. В этом случае она точно от всего избавится, и делу конец. С другой стороны, операция есть операция, вмешательство в организм непременно скажется на общем состоянии, потребуется достаточно длительный восстановительный период. Того и гляди, во время пения может случиться какой-нибудь срыв. Однажды, пять лет назад, Сяо Яньцю уже отходила от аборта. После всех манипуляций у нее больше двадцати дней наблюдалась ужасная слабость. Так что на операцию она пойти не могла, оставался прием специальных препаратов.
Благодаря лекарствам у нее без всякой шумихи произойдет выкидыш, она передохнет пару дней, и, скорее всего, все обойдется. Сяо Яньцю все еще стояла в оцепенении перед раковиной, вдруг она вышла из туалета и прямиком направилась к главному выходу. Она намеревалась урвать хоть какое-то время, при этом главным ее соперником была она сама. Если ей удастся выиграть хотя бы один день, то пусть будет так.
Сяо Яньцю сжимала в ладони шесть небольших капсул белого цвета. По рекомендации врача ей нужно было принять их в следующем порядке: сначала по одной утром и вечером, затем через день – сразу две капсулы утром, после чего тут же прийти на прием. Название для лекарства было подобрано поистине проникновенное – «Изъятие спрятанной жемчужины». Словно в животе у Сяо Яньцю завелась блестящая жемчужина, которая спокойно себе росла, и тут Сяо Яньцю вдруг решила изъять ее. Неудивительно, что в настоящее время поубавилось число поэтов и драматургов, видимо, все теперь трудятся над выбором названий для всевозможных пилюль. Глядя на маленькие капсулы на ладони, Сяо Яньцю почувствовала, как ее захлестнула волна страдания. На всем жизненном пути женщину сопровождают лекарства, начало этому было заложено еще Чанъэ, и она, Сяо Яньцю, никуда не могла деться, разве как только идти по ее стопам. Лекарства и вправду странная вещь, они вмешиваются в жизнь подобно удивительному заговору.
Дом Сяо Яньцю находился недалеко от клиники, поэтому она решила возвратиться пешком. Всю дорогу она злилась на саму себя, а еще больше – на Мяньгуа. К моменту возвращения домой ее чувства к Мяньгуа переросли в настоящую ненависть. Переступив порог, она даже не взглянула в его сторону. Сяо Яньцю не стала ни есть, ни мыться, а вместо этого, понурив голову, сразу отправилась спать.
Сяо Яньцю не стала брать отпуск, ведь, по правде говоря, выкидыш – это дело не для всех ушей, хорошо, если бы никто про такое и не узнал. Вот только она плохо переносила выписанное лекарство. Ее ужасно тошнило, все тело обмякло, словно она только что вернулась с полета на Луну. Она держалась из последних сил, но, так или иначе, репетицию на следующий день она все же выдержала. Однако в ней все больше зрела ненависть. На этот раз она, можно сказать, до мозга костей ненавидела Мяньгуа. Вечер следующего дня стал повторением предыдущего, разве что атмосфера накалилась сильнее. Сяо Яньцю пришла домой еще более суровая, с лицом темнее тучи, она снова не стала ни есть, ни пить, ни мыться, ни разговаривать, а просто молчком отправилась в постель. С их семьей происходило что-то странное. Зимняя стужа подступила к самому порогу, рьяно прорываясь сквозь щели дверного проема. Мяньгуа спокойно прислушался, он пребывал в полном недоумении и растерянности. Между тем Сяо Яньцю вовсе не спала. В ночной тиши Мяньгуа слышал ее тяжелые вздохи. Она набирала воздух полной грудью, а на выдохе пыталась сдержать свое дыхание, не издавая ни единого звука, словно стараясь, чтобы ее никто не услышал. Но кого ей было стыдиться? Мяньгуа тоже осторожно вздохнул. У них появились проблемы, причем самые что ни на есть настоящие. Мяньгуа увидел, как на его жизненном пути замаячила финишная черта.