– Двадцать девя… То есть уже утро тридцатого.
– Тридцать первое, Грэг!
– Тридцать… Что?!
Я привстал и впился глазами в циферблат хронометра. В календарном окошке красовалась цифра «31». Я произвел в уме несложный расчет, и мне стало ясно, что я невзначай потерял где-то целые сутки! Если, конечно, хронометр не врет.
– Хронометр не врет, – сказал Болл. – Можешь сравнить его показания с календарной шкалой на пульте «Мурены».
Я сел и задумался. Странно, каким это образом мне удалось заблудиться во времени? Непостижимо! Хотя…
– Свен, я слышал «реквием бездны».
Болл вздрогнул.
– Вот оно что… – тихо сказал он и нахмурился.
– Свен, я наткнулся на кирку, нашел украденные ружья. Кирка была рядом с ружьями. Понимаешь? Либо – Пашич, либо – тупик. Сейчас я так не думаю, но тогда у меня не было другого выбора… Увлекшись поиском, я забрался в «подвал». И мне показалось, что там, в глубине, мигает фара. Вспыхивает, гаснет, опять зажигается… Я пошел вниз и «сорвался». Глупо, конечно, никого там не было. Кроме полипуса[27] и двух светящихся медуз. Зато потеряны целые сутки, хотя мне казалось, что я пробыл на «голубом этаже» не более часа. Вот такая история…
– А для меня твой «час» длился целую вечность… – Болл опять потрогал затылок, спросил: – Где ты встретил меня?
– В салоне.
– В салоне?!
– Да. Ты сам пришел из воды. Появился из люка, как был, в оболочке, с квантабером в руках. Потом пересчитал ступеньки трапа сверху вниз и открыл стрельбу в круглом зале.
– Черт! – изумился Болл. – И ты… меня…
– Ну конечно. Пневмостат, ингалятор… Как себя чувствуешь?
Болл не ответил. Понурившись, думал о чем-то.
– Грэг, – сказал он, – я нашел твою записку и сразу занялся делом. Решил запустить агрегаты. Я дал на площадку сигнал опасности на случай, если ты окажешься там. Все шло превосходно. Андробаты поставили ланжекторные замки, сменили муфты уплотнителей в обоймах. Потом началось…
– Знаю. Смотрел твои графики. А что на экранах?
Болл помедлил с ответом.
– Тучи кальмаров, Грэг. Я никогда и ничего подобного не видел!
– Большие?
– Большие. Но дело не в этом. Один из них примерно таких же габаритов, как тот – помнишь? – который смотрел в акварин. На экране я видел только участок площадки, но я уверен, что замки снимает именно этот кальмар.
– Ну и что?
– То есть как «ну и что»?! – опешил Болл. – Снять замок нужно уметь!
«Замок, – подумал я. – Что такое замок для этого кракена?»
– Рассказывай, Свен. Рассказывай, как было дальше?
– Дальше? – переспросил Болл. – Дальше… Гм, я нашел в своей каюте виски. Вероятно, Дюмон… Но как бы там ни было, это показалось мне кстати. Потом… Потом истекли твои двадцать часов. Сначала я не очень волновался. Ну, думаю, задержался в воде, мало ли что… Даже вздремнул. Проснулся от стука.
– Какого стука?
Болл указал на потолок.
– Но тогда мы слушали это вдвоем… Я решил выйти в воду, проверить. Ничего особенного я не заметил, вернулся в бункер и… – Он замялся.
– …продолжил наполнять себя виски, – закончил я за него.
– Да, Грэг, шел двенадцатый час с того времени, когда ты должен был вернуться. Постепенно мной завладело подозрение, что ты уже никогда не вернешься… И опять этот проклятый загадочный стук! Дурацкая ситуация, думал я под звон потолочных ударов, начинаем искать сами себя. Я с ужасом смотрел на динамики, зная, что они в любую минуту могут выдать очередную порцию телеграфной абракадабры. Самое скверное то, что я был один, и я бы сошел с ума, если бы не был чудовищно пьян… Не помню, сколько времени я пролежал в забытьи. Очнувшись, сделал себе инъекцию и выскочил в воду. Куда ты уплыл – неизвестно, поэтому мне было все равно, в какую сторону отправиться на поиски. И я решил сначала осмотреть площадку. До площадки не доплыл. Не помню, когда я потерял сознание, ничего не помню. И не понимаю, как мне удалось вернуться…
– Это я тебе объясню. Ты в состоянии идти?
– Почему бы нет?! – воскликнул Болл и поднялся. – Но куда?
– В батинтас.
Он вскинул бровь:
– Ну, если так нужно…
Мы стояли у барьера большого бассейна и молча разглядывали кривую белую жирную надпись на темно-синей стене. Кое-где еще виднелись длинные полосы непросохшей слизи.
– Зачем ты его выпустил? – спросил наконец Болл.
– А что я должен был делать?
– Н-да… Любопытно, чем он писал?
Я показал на белый обломок на дне:
– Вон, видишь, у самой стены.
Болл разделся, взмахнул руками и нырнул в воду. Было видно, как он опустился на дно, подхватил обломок и стал всплывать. Поверхность воды взволновалась кругами, бросая на дно зыбкие кольца преломленного света.
– Такой же, – сказал Болл, протягивая мне подводный трофей. – Точно такой же, как в коллекции Пашича. Известняк, очень мягкий, можно писать.
Болл сполоснулся под душем, оделся.
– Грэг, – сказал он, – я и не подозревал, что Пашич был великолепным дрессировщиком. Но факты налицо. Этот десятирукий артист заслуживает того, чтобы мы познакомились с ним поближе. Часа через два я буду вполне подготовлен для выхода в воду, и мы вдвоем проверим твое предположение по поводу радиоактивной защиты кальмара… Кстати, это не ты обронил?
Я обернулся. Болл протягивал мне на ладони блестящий комочек.
– Что там?
– Какой-то кусок оплавленной пластмассы. – Болл улыбнулся. – Я было подумал, что это твой амулет. Наш брат любит играть во всякие там талисманы. И у меня есть такая игрушка. Помнишь синюю бусину?
Да, я вспомнил… Этот завернутый в бумагу комочек я нашел на столе Пашича. Помню, хотел его выбросить, но машинально сунул в карман. Сам не знаю зачем.
– Где ты его подобрал?
– Он застрял в одной из ячеек настила под душем.
– А-а… Это когда я «купался» с тобой в растворителе. Вода смыла остатки одежды, а для этой штуковины ячейки под душем оказались малы… Можешь выбросить, я не суеверен. Хотя погоди… Ты не мог бы определить, в каких приборах или изделиях употребляется этот пластик?
Болл повертел комочек в пальцах, попробовал на зуб, пожал плечами.
– Довольно тверд… – пробормотал он. – Может быть, эта пластмасса и употребляется в каких-то приборах, но я не могу вспомнить, в каких именно. А то, что она идет на изготовление блистеров и окон для эйратеров, это, пожалуй, можно сказать более уверенно… Но что с тобой, Грэг? Ты побелел…
Да, я был потрясен! Потому что в голове у меня как-то вдруг легко и неожиданно прояснилось. Запросить агентство воздушных сообщений!.. Эйратер!.. га… Вероятно, часть от названия стратосферного корабля. Не могу поверить, но других объяснений нет!
– Дай сюда, – прошептал я и забрал у Болла блестящий комочек. – Свен, ты знаешь, что это такое?
Болл растерянно молчал.
– Это брешь! – выкрикнул я. – Брешь в стене! О которую мы столько времени напрасно бились лбами. Это наш с тобой талисман! Вот что это такое…
– Грэг, я не совсем понимаю…
– Ты все поймешь, Свен, ты обязательно поймешь, я расскажу. Но сейчас иди и готовь батиальную карту! Срочно, немедленно! Прошу тебя, Свен!..
Болл, вероятно напуганный моим необычайным возбуждением, торопливо покинул батинтас. Я поднял белый обломок, размахнулся и зашвырнул его обратно в воду. Обломок плюхнулся у противоположной стенки бассейна, окатив брызгами надпись, которую нам оставил кальмар. Буквы, корявые, разные по величине и наклону, да еще в зеркальном начертании. Болл так и не понял, что здесь написано. И я сначала не понял. Потому что буквы, вдобавок ко всему, латинские. Однако, если внимательнее приглядеться, то и без зеркала можно разобрать слово «Sapiens». «Мыслящий»… Я прочел это, когда Болл нырял за обломком.
Этого не прощают, Дюмон!
Отраженным светом лоснятся бока аквалюмов. Свет переменчив по яркости и направлению, будто источники его установлены в огромных качелях. Лучи покачиваются вправо и влево, вверх и вниз. И так же покорно и плавно меняют свою геометрию тени. Это покачиваются на шарнирах круглые «головы» прожекторов, точно игрушки-болванчики: одни согласно кивают – «да-да-да», другие все отрицают – «нет-нет». И тени, гонимые светом, не могут найти себе места: то расправляют длинные крылья, то прижимают их к гладким телам аквалюмов. Свет окаймляет раструбы верхнего ряда машин снежно-белой каемкой, по контуру.
Я помигал фарой Боллу. Болл помигал фарой мне. И я вдруг подумал, что дороги наших подводных поисков, куда бы в конечном итоге они ни вели, всякий раз неизменно проходят через площадку. Жабры жабрами, плавники плавниками, но все-таки мы больше люди, чем рыбы…
Манты стоят неподвижно, против течения. Только вибрируют их плавники. Вспыхивая в лучах прожекторов, мимо плывут светлые точки – хлопья взвешенного ила. Течение мощно и плавно несет свои бесконечные миллионы кубометров воды. Это сырье, это дейтерий и тритий – это энергия… Кубометры сырья без пользы проходят внутри аквалюмов, раструбы-рты разверзнуты в равнодушном зевке, агрегаты бездействуют. Мертвая техника… Здесь, в окружении техники (пусть даже мертвой), мы чувствуем себя увереннее. По крайней мере, вокруг не шершавые темные скалы, а гладкий, приятный на ощупь металл. И богатырские фигуры андробатов. Они бредут к аквалюмам в развалку, раздвигая воду плечом – такие похожие на людей в жестких скафандрах, – о, если бы это были люди!..
Рядом со мной на трапеции белеет матовый шар радиометра. Время от времени зачем-то трогаю его рукой. А Болл все время поправляет висящий на груди квантабер. Должно быть, немного нервничает… Мы первый раз в воде по-настоящему вместе, и я незаметно наблюдаю за ним. Он, конечно, чувствует это и потихоньку наблюдает за мной. И в этом нет ничего предосудительного, если не считать предосудительным любопытство.
Колеблются тени и свет. Я смотрю на закраину ближайшего раструба, и мне видится там что-то чуждое техническому пейзажу. Толком разглядеть это «что-то» не удается: оно выползает, когда сгущаются тени, и исчезает, едва успевает к нему приблизиться луч. Странная закономерность… Выхв