По коридору распространилась непереносимая вонь горелых аугментированных нервов. Я машинально проверил заряд в бластере — оставалось еще двадцать неразряженных конденсаторов из тридцати двух. Магазины остальных бластеров были почти полны. Пожалуй, еще с полчаса я продержусь, еще бы место найти поудачнее, как у того колониальщика, которого я застрелил. Козина толкала на самоубийство репрограмма. Меня так просто не выменять… зато ничуть не сложнее прикончить.
Но раз уж я решил сопротивляться — первым делом обезопасить себя от угрозы из ирреальности. Я оборвал связь с терминалом групарки — на сей раз сьюд воспринял мой приказ — и запустил все защитные программы, какие у меня еще оставались. И вовремя, потому что не успел я перешагнуть через обугленные останки Киры Деннен, как по краям козырька заметались оранжевые сполохи, знаменуя начало очередной виртуальной атаки. Демоны пробовали мои щиты на прочность, и в любую щелку вбуравливался вражеский алгоритм, требовавший сбросить броню, подчинить внешнему контролю каждый процесс — опустить руки, сдаться, умереть.
К этому моменту я уже был на таком взводе, что едва не подпрыгнул до потолка, услыхав дробный перехлоп сразу нескольких мембран. Но это прибыли уборщики — вынести тело, и зачистить опаленную плазмой глиссаду.
По козырьку пробежала мутная волна, однако защита держалась. Я прекрасно понимал, что это ненадолго — ровно до той поры, как за меня возьмутся всерьез — потому что уже имел шанс оценить, какими вычислительными мощностями оперирует мой противник. Собственных его аугментов хватит, чтобы сломить любой барьер, а ведь есть еще и лос лунного отделения Службы… Перед глазами снова заметалась слоистая муть, такая плотная, что я сбавил шаг и хотел уже поднять козырек вовсе, когда изображение вдруг прояснилось.
Передо мной сидел Меррилл. Именно сидел — за спиной колониальщика смутно виднелось пустое окно.
— Макферсон? — Голос его был тих, словно доносился из непередаваемого далека, но властен и резок. — Прекратите!.. Немедленно… — Голос прервался на мгновение. Изображение подернулось рябью, прояснилось вновь. — Вы ничего не понимаете! Ничего… — Снова пауза. — Это опасно для вас и…
Связь оборвалась.
— Миша!
В первую секунду я не сообразил, что кричат в реале. Из транспортера передо мной вылетели Эрик, Сольвейг… и Элис Релер.
Я выстрелил навскидку, не успев выставить мощность. Пурпурный шар врезался в первого из мчащихся им наперерез клонов-громил, и тот взорвался облаком розового пара и поджаренных ошметков, заставив остальных попятиться.
— К мне! — бросил я товарищам, заметив, что оружия у них нет, если не считать блиссеров, почти бесполезных против такой толпы, и парализатора на поясе у Элис, который девушка даже не сообразила взять в руки.
С грохотом опустился гермощит, отсекая почти половину нападавших. Громилы неслышно барабанили по прозрачной стене, а я, припав на колено, расстреливал их сородичей, забыв о необходимости экономить заряды, потому что злые синие искры уже мелькали вокруг — очевидно, мой инфор по-прежнему представлял собой такую ценность, что просто сжечь и его, и меня было никак невозможно.
— Миша! — грянул у меня над ухом чей-то смутно знакомый голос. — В транспортер, быстро! Мне их надолго не удержать!
А я все не мог остановиться, и палил, и жал на курок. Пурпурные шары расплескивались о металл, точно капли воды, летели во все стороны огненные брызги. Коридор заволокло сизым туманом, и на нас накатила волна палящего жара. Сольвейг силой заволокла меня в мембрану, в тот самый момент, когда гермощит рывками пополз вверх, содрогаясь и посекундно останавливаясь, будто две воли сошлись в борьбе за его гидравлику.
Переход занял заметно больше времени, чем обычно — меня успел пробить холодный пот при мысли, что и внутренняя интелтроника транспортера подчинена противнику. Но, наконец, упругая пена вытолкнула меня в проход. Я сморгнул — глаза еще жгло от дыма — и огляделся.
Мы находились в групарском реге. Это я понял сразу — именно потому, что видел подобный интерьер впервые. Стены украшала аляповатая биопись — угловатые стилизованные фигуры, яркие краски — алый, желтый, оранжевый, черный. По-моему, это называется «оригинальный индейский стиль», но в общих регах подобный цветовой набор запрещен санитарными врачами — считается, что он стимулирует агрессию.
— Налево, — буркнул кто-то мне в ухо.
Теперь я узнал голос Маркоса. Значит, мы в реге Джотто?
— Святоша, это ты? — переспросил я, переходя на тихую речь.
— Нет, дева Мария! — рявкнул хакер. — Да шевелитесь вы! Прорыв!..
Теперь уже я потянул за руку Сольвейг, а та — Алису Релер. Эрик замыкал шествие.
Из-за поворота вынырнула кучка групарей в странных пародиях на боекостюм — зеркально блестящие кирасы прикрывали грудь, переходя в броневые воротники и глухие шлемы, остальное тело затянуто в серую углеткань. Меня так и подмывало назвать отряд — могом, уж больно слаженно действовали джоттовцы. Один кроме обычного ранца тащил на горбу мощный сетевой хаб с наращенным на него мейнфреймом. Видимо, прорыв, о котором говорил Маркос, случился не только в реальности.
Единственный нормально — в скромные ультрамариновые шорты — одетый человек на фоне этой компании смотрелся неуместно. Зато с ним я был знаком.
— Сеньор Эстебан, — промолвил я, протягивая руку.
Групарь ответил на мое рукопожатие без колебаний.
— Добро пожаловать в партизанский штаб, — невесело пошутил он, пропуская нас вперед.
В оставленном нами коридоре послышались выстрелы, что-то зашипело тонко и визгливо.
— Позвольте принести свои извинения, — продолжил Эстебан. — В Ле Солейль я не до конца поверил вашим словам. Теперь вижу, насколько я ошибся.
Мы добрели до ближайшего полукупола — скорей просторного сводчатого зала, наполовину засаженного широколистным кустарником — и, как были, повалились на траву. Эстебан коротко обрисовал мне ситуацию.
Та менялась ежеминутно, и все не к лучшему. Официально заручившиеся поддержкой Службы карелы, и примкнувший к ним дом Камиля теснили соперников на всех фронтах. Синий Дракон и Треугольник, прежде соблюдавшие нейтралитет, перешли на сторону обороняющихся — первые самостоятельно, вторые же только после прямой атаки на их гейт в глобальную опсистему — но не спасало и это. По оценкам прогностических программ у карелов уйдет не более четырех суток на то, чтобы расправиться с последними остатками противостоящих Домов. Самый пессимистический прогноз оставлял Джотто два дня жизни.
— Отчасти поэтому мы вас вытащили, — с некоторым смущением пояснил Эстебан — все же и у групарей есть совесть. — Нам пригодится любая помощь. Возможно, вы сумеете переломить ход борьбы в вирте… У вас нет собственных мощностей? — поинтересовался он с надеждой.
Я постучал ногтем по инфору.
— Это все, — пояснил я без нужды. — И домашний терминал… но до него не добраться. Хотя… — Я замялся — высказывать ли шальную мысль? — Есть у меня на примете кое-кто…
Эстебан вопросительно глянул на меня.
— Дуэйнсиане, — ответил я.
Последователи Новой Семантики мстительны. Если мне удастся убедить Единение, что в их неурядицах виноваты колониальщики, дуэйнсиане с охотой предоставят мне свои мощности.
Мои слова вызвали у групаря приступ энтузиазма столь мощный, что мне пришлось его немного охладить.
— Да, — бормотал он, — с такими сетями мы сможем надежно перекрыть гейт выхода… даже навязать карелам бой…
— Нет, — решительно проговорил я. — Мы поступим иначе.
— Миша, — поинтересовалась Сольвейг, — ты что задумал?
— Рыбу надо бить с головы, — ответил я старой поговоркой. — Я найду Меррилла.
— Роберта Меррилла? — переспросила моя сожительница. — Того колониальщика? А при чем тут он?
Вместо ответа я сбросил ей, а заодно — и всем остальным — на инфоры запись последнего полученного мною сообщения.
— Он руководит лунным филиалом Службы, — пояснил я словами. — Все это его рук дело. Если убрать со сцены голубцов, Карел долго не продержится.
Эрик приподнялся на локте. Только теперь я заметил у него на плече здоровенный ожог, облепленный по периметру бледно-зелеными анестетическими мушками.
— Я с тобой, — пробормотал он.
— Я тоже, — решительно заявила Элис.
— А ты… — Я возмущенно повернулся к Сольвейг. — Как вы вообще столкнулись?
Ко мне на инфор потекли кадры. Пока я вздорил с Кирой Деннен (так утверждали метки времени), Элис попытались схватить двое карелов. Девушка попыталась позвонить мне — безрезультатно, потом попросила сьюда связать ее с Сольвейг. Я подивился самообладанию Алисы — убегая от разъяренных громил, вспомнить имя подруги, о которой я и упомянул-то раз-другой, обратиться именно к ней… Сольвейг перебросилась навстречу девушке, а с ней и Эрик, но тут на них налетела толпа громил, и пришлось уносить ноги. Дальнейшее я видел.
Я хотел было заспорить, как-то убедить Элис остаться в групарском реге, но меня остановило два соображения. Первое — что убежище это изрядно непрочное. Если мы потерпим неудачу, Элис переживет меня от силы на три дня. А второе — что у нее в блоках памяти могли заваляться какие-нибудь наработки Ноя Релера.
— Н-ну ладно, — уступил я. — А ты? — Я повернулся к Сольвейг. Та молча кивнула.
— Хорошо, — решительно заявил Эстебан, вставая. — Тогда не будем терять времени.
Однако начать сразу мы не смогли. С полчаса ушло на то, чтобы собрать в реге Джотто всех, с кем я сумел установить связь и кого уговорил помочь. Знакомых лиц было много; пожалуй, никогда еще в истории Луны не сходилось в одном месте столько лучших интелтронщиков, каких бы убеждений они ни придерживались. Собираться пришлось физически — сьюд-сеть общих куполов окончательно сдалась на милость победителя, только псевдоинтеллекты отдельных служб сохраняли еще подобие независимости. Первоочередной моей задачей было отгородиться от внешнего мира.
В обычных условиях это был бы подвиг, достойный Геракла. Понятие «личной жизни» исчезло почти одновременно с «правами человека». В мире, где любой хакер способен подсоединиться к говномеру твоего унитаза и распубликовать характеристики твоих экскрементов, нельзя быть уверенным, что за тобой не подглядывают. Поначалу консерваторы пытались бороться, но победило извечное стремление к комфорту. Стыдливость отмерла, не выдержав конкуренции с интеллектуальными стульями, программами-домовыми и инфосетью. С этим постепенно смирились, а чуть позже схлынула