Тогда Следопыт замечает, что, быть может, тому ребенку лучше там, где он сейчас, с кем бы он ни был, и уж всяко лучше, чем с этой водяной феей, которая не смогла его уберечь изначально.
– Я серьезно: ты же и вправду выглядишь как ходячая мишень, которая на стрелу так и напрашивается, – говорит он.
Еще несколько таких слов, и не исключено, что я к нему даже проникнусь, тем более дыры в повествовании Бунши становятся такими большими, что начинают посвистывать.
– Фея, между прочим, платит тебе не за то, чтобы ты спрашивал или думал, а чтоб просто нюхал, – неожиданно говорит Нсака. – Ты у нас тот, у кого чутье на все запахи. Если эта работа тебе не по силам, то уходи.
– Это я здесь решаю, кто у меня останется, а кто уйдет, – говорит Бунши, тоже неожиданно.
Следопыт не слушает ни ту ни другую. Он опять возле окна, напряженно принюхивается. Если сейчас дверь распахнется и появится тот, о ком я думала, поднимаясь наверх, то я не ошибусь: именно его здесь и не хватало.
– Через два дня мы выезжаем в Конгор. Пойдешь ты или нет, мне всё равно, – говорит Нсака. – Вас двоих хочет только она.
Звук шагов притягивает и ее; она чутко вздрагивает, а затем переходит на шаг, стараясь скрыть свою порывистость. Нет, с этим змеем она определенно полюбливается.
– Ты задерживаешься. Все уже…
Ее фразу обрывает свист пущенного мимо ее лица тесака; мгновение, и он с упругой дрожью вонзается в дверь.
– Ты спятил? Чуть ведь не попал, друг мой, – говорит Найка, входя с глумливой улыбкой.
Честно говоря, я не прочь пройти мимо своей праправнучки и притронуться к коже мужчины, который считает, что ничего более ему на себе носить незачем. «Змеиная кожа, меховая шкура, ты просто хочешь потрогать», – звучит голос, похожий на мой, но я не понимаю, о чем он.
– Промахиваться я и не думал! – рычит Следопыт, метнув свой второй топорик Найке прямо в лицо. Человек-змея уворачивается, при этом топорик в полете чуть не задевает Нсаку. Перехватив, Найка метает его обратно в Следопыта, но оружие летит как-то криво; в сумраке трудно определить. Найка что-то бормочет о чарах, а Следопыт в этот момент кидается на него, и оба, вываливаясь за дверь, катятся вниз по лестнице, рискуя грянуться вниз.
Сзади, понося их обоих, бежит Нсака, будто не знает, что последнее, где стоит находиться – это между двумя дерущимися мужиками. Срываюсь с места и я – не за ними, а за ней, и от дверного проема вижу, как те двое всё еще валятся в темноту, пуская искры оружием, что сечет и царапает раствор сильнее, чем кожу.
– Найка! – голосит Не Вампи.
Свет тусклый, но всё равно видно, как они падают на лестничную площадку и Найка напрыгивает на Следопыта, а тот его отбрасывает, и снова блестит клинок. Ловким движением Найка выбивает его из руки Следопыта и лупит в живот, отчего тот сгибается, лицом прямо Найке к колену. Следопыт орет и пошатывается, но дело не окончено. Прижав Найке правую руку, он снизу бьет его в подбородок и припечатывает лбом по лицу. Воздух для меня неуловимо меняется; веет чем-то столь сладостно знакомым, что млеет душа. «Эх, сейчас бы сюда палку», – мелькает мысль, которую лучше не озвучивать. Не Вампи орет, чтобы я их остановила, мне же думается лишь о том, как я всё же истосковалась по запаху хорошей драки. Мимо меня проскакивает Леопард, но что он там сделает как кошка? Найка боец более опытный, однако Следопыту всё равно, проиграет он или нет. Нсака, поняв бесполезность своего вопля, сбегает вниз по лестнице. В это время Следопыт бросается Найке на спину и обхватывает сзади за шею. Но вскоре его рука отрывается от шеи, и человек-змея, выскользнув из хватки, падает наземь. Следопыт, гибко качнувшись, обратным отскоком запрыгивает на ступеньку.
– Тварь! – вскрикивает он в следующую секунду; причиной тому Нсака с ее прихватками. Прыгнув спиной назад, он попадает как раз под нож, который она прижимает ему к горлу.
– Не думай, что я не зарежу кутенка, – говорит она.
– А вот я сейчас вырвусь и схвачу тебя за ку, – ощеренно сипит Следопыт.
– Попробуй. Я с тобой быстро поквитаюсь: чик, и мой нож уже у твоих яичек, так что замолкни.
– В следующий раз после соития с ним хотя бы помойся, – дерзит ей он.
– Мужелюбу вроде тебя нюхать женскую ку, наверное, за сладость? – издевается Нсака, а на его лице изумление сменяется яростью.
В это мгновение перед ее лбом вжикает стрела. Несколькими ступенями ниже там стоит какой-то молодец, уже опять с натянутым луком. Ну всё, с меня довольно. Ветер – не ветер – обрушивается на лестничную площадку словно взрывная волна и сметает всех, прижав над полом к стенке. Я прохожу мимо рычащего Леопарда, взбешенного Следопыта, нахмуренного стрелка, хохочущего Найки и Не Вампи, которая вопит, чтобы я прекратила. В эту секунду меня касается что-то настолько глыбисто-тяжелое, что прогибается плечо. Впечатление такое, будто на меня упал столб, но это оказывается О’го. Я отвлекаюсь, и мой ветер – не ветер – дружно всех роняет. Следопыт рычит от злости.
– О, так вы меж собой знакомы? – спрашивает Бунши, а я вспоминаю, сколько раз мне хотелось дать ей затрещину.
– Они, по-твоему, найдут того мальчика? – спрашиваю я.
– Вы двое знаете друг друга? – повторяет Бунши, меня будто не слыша.
– Черная госпожа, ты разве не слышала? – отвечает ей Найка. – Мы старые друзья. Ближе чем любовники, после того как я шесть лун делил с ним ложе. А оно всё побоку, да, Следопыт? Я когда-нибудь говорил тебе, что разочарован?
– Кто этот человек? – спрашивает Леопард.
– Леопард, он тебе про меня не рассказывал? А вот мне про тебя весьма многое.
– Этот паскудный шакалий выблядок – срамное ничтожество, хоть некоторые и кличут его Найкой, – горько говорит Следопыт, свои слова подтверждая рассказом, как сучий потрох просто так, потехи ради, продал его бултунджи.
– Они лишили меня глаза! – восклицает он.
– Зато теперь у тебя есть кое-что получше, – склабится Найка. Его ухмылки начинают меня утомлять.
– Ты оставил меня им на убийство!
– А ты, глянь-ка, по-прежнему жив. Я тогда поступил порядочней, чем обошелся ты с их сестрами. Мой брат предпочитает умалчивать, как он однажды убил пятерых из выводка, причем двое были совсем еще несмышленыши. И всё это ради забавы!
– Ты сам еще то дерьмо.
– Не такое, чтобы убивать детенышей
– Я поклялся всеми гребаными богами, каких только знаю, что, когда увижу тебя вновь, непременно убью.
– Этот день точно не сегодня, – встревает Нсака.
– Что-то воссоединение у нас проходит не совсем гладко, – вздыхаю я.
– Ты это делал даже не за золото или серебро, – корит Следопыт.
– Ты так же глуп, как был. Думаешь, я этим занимаюсь ради денег? – говорит Найка.
– Убирайся прочь, или, клянусь, мне будет всё равно, кого убить, чтоб дотянуться до тебя!
– Вместо него уйдешь ты, а Леопард пускай остается, – говорю я, но, судя по виду, кошак меня ослушается. Так и есть.
– Если он уйдет, уйду и я, – говорит он.
– Так уходите оба! – кричит на них Бунши, но крик срывается в визг. Ах как мне сейчас хочется влепить ей пощечину! Следопыт, Леопард и лучник уходят.
Я просыпаюсь, а Малакал весь черно-золотой. Золота столько, что вначале кажется, будто солнце взошло чуть ниже или светит в два раза ярче. Но когда я смотрю в окно, то вот оно – украшает каждую крышу, каждую арку, каждый дверной проем, столб и флагшток – нити черно-золотых полос; цвета, говорящие о богатстве Северной империи и могуществе ее правителя Кваша Дары. Окна с узорами из сусального золота, растения с гроздьями золотых колец, и, что примечательно, никто их не крадет. Малакал никогда не был царством, где просыпаются рано, но день здесь начат без меня. Слегка озадачивает то, как проведена вся эта подготовка, ведь еще вчера или накануне ничего подобного вокруг не было. А тут знамена на стенах, короны на головах, пояса на женщинах, мантии на мужчинах, даже дорожка для королевской процессии, отороченная золотыми копьями, – всё это кто-то осуществил за одну ночь.
В памяти воскресает образ женщины Ньимним, которая восстанавливала фрагменты моего прошлого, пусть и не все, утверждая, что ни наука, ни исчисления, ни чары не обладают такою силой. Но есть одно воспоминание, настолько свежее, реальное и явственное, что я его буквально обоняю. К Малакалу приближается Кваш Дара. Кваш Дара, король-паук, со своими дополнительными четырьмя конечностями впереди себя. Некоторые язвы заживают, другие гноятся. Заточенная кромка ножа становится все острей, а впереди еще два дня, прежде чем мы покинем это место. Я выхожу из своей комнаты, но мне кажется, будто она сама выталкивает меня вон. Гляньте, как я иду по сложным перепутьям Малакала, через крутой подъем к крутому спуску, чтобы свернуть за угол и прошмыгнуть через тупик. Один черно-золотой флаг направляет меня к следующему, одна золотая лента ведет меня к другой такой же, одна женщина с черно-золотой грудью сменяется второй, вторая третьей, и так дальше и дальше, пока я не достигаю дворца главного вождя Малакала.
– Он остановится здесь? – спрашиваю я женщину, чье лицо разделено пополам, на черное и золотое.
– А ты бы определила Короля в какое-то другое место? – спрашивает она и выпархивает прочь.
– Они прибудут через два дня, – говорит на мой вопрос другая женщина.
Насколько я знаю Бунши, она всю ночь провела, убеждая Волчий Глаз присоединиться к поискам. Женщина, которая не чувствует себя в безопасности, если у руля не стоит мужчина, – постулат, который я перестаю оспаривать, когда кто-то однажды спрашивает, а кто же тот Лунный Колдун, что направляет Ведьму. Вечно зашоренная, эта особа, до одержимости. Видит только то, чего хочет, и в упор не замечает того, чего не желает, даже если оно у нее перед глазами.
Вот уже две ночи я сижу у себя в комнате и извожусь. Будь проклят этот огненно-рыжий за то, что делает мои раны столь свежими! Прошлым вечером навестить меня приходит Нсака Не Вампи и стоит под дверью долго, но уходит, когда я не открываю на стук. А я тем временем оттачиваю свою ярость в грезах, представляя, что тыльная сторона моей ладони – это лезвие, отрубающее Аеси шею, а мое дыхание – огонь, испепеляющий его. Я хочу, чтобы он не просто умер, а изошел в мучениях. На третье утро я покрываю свое лицо черно-золотым и растворяюсь в толпе. Меня по-прежнему раздражает, что никто в Малакале не знает своей собственной истории, благодаря Короля, который сам должен их всех благодарить. Хочется думать, что это тоже злой умысел Аеси, хотя чтобы писать историю такой, какой ее хотят видеть, никакие чары не нужны. Скоро Король прибудет в город, а поскольку многие дороги в Малакале круты, процессия будет двигаться пешком. Точнее, пешком будут передвигаться солдаты, а Король будет ехать в паланкине. Одна из женщин рассказала, что даже бедняки здесь получают свою долю золота, чтобы носить, но если они попытаются продать из него хоть кроху, то будут казнены. Я не переспрашиваю, а только помню, что Aеси не может считывать моих мыслей, но может указать, где в толпе есть место, которое для него не читается. Барабанщики разгоняют темп, и мое сердце колотится вместе с этим гулом. Голос пробует внушить, что это всё золотая пыль, что возносится в голове, вызывая лихорадку, но я-то знаю, что моя рука дрожит, а по шее струится пот, потому что голова горит от мысли об убийстве человека. Бог. Полубог. Я даю течению толпы унести меня далеко по улице. Как подобраться к нему поближе? Может, использовать напор этой же толпы как таран, чтобы врезаться в него с ножом наготове, ударить в бок и убить прежде, чем он заметит? Или ударить ножом в то место на шее, где ноги даже не ощутят, что он уже мертв? «