– Если ты еще не напугана, то пугаться смысла уже нет, – говорит мужской голос.
Аеси.
– Куда изволишь идти?
– В библиотеку.
– Зачем?
– За книгой.
– Ты умеешь читать?
– Нет.
Он проходит несколько шагов мимо нее и только затем оборачивается.
– Надеюсь, читаешь ты лучше, чем лжешь. Ну так что ж, иди за своей книгой.
Проходя мимо охристого уродца, Соголон чутко вздрагивает. Он не двигается и даже, кажется, не дышит.
– Что вы с ними сделали? – спрашивает Соголон.
– С чего ты решила, что это я? – улыбается Аеси.
– Я ничего не решила.
Аеси издает смешок. На входе Соголон приостанавливается в нерешительности.
– Синие свитки будут навевать на тебя скуку, – говорит Аеси. – Там всякая чушь о политике и деньгах.
– А в красных что? Как вприсядку ронять младенцев?
Аеси снова смеется. Они заходят внутрь. Соголон с порога еще раз оглядывается: те двое снаружи так и торчат. Она озирается дважды, прежде чем замечает, что неподвижен и смотритель библиотеки.
– Тебе известно, откуда происходит Кваш? Название, а не…
– Я знаю, что речь о названии, – говорит Соголон.
– Разумеется. Ну так что?
– Нет, не знаю.
– Оно исходит от основательницы рода королей. Не мужчины, а женщины. В те времена, еще на заре мира, у людей был обычай ставить имя матери впереди своего собственного. Кваш была прародительницей крови всех королей, поэтому мы ставим имя матери перед всеми остальными именами. Конечно, это знание живет только на пергаменте и бумаге; даже не на устах гриотов. Все великие королевства ведут род от великой матери.
– Она королева?
– Этого не знает никто.
– То-то и оно.
– Послушать тебя, так невольно подумаешь, что жизнь тебя тяготит. Так рассуждают пожилые.
– В Фасиси любят порассуждать.
– Ничего толком не говоря?
– Вы сейчас сами это произнесли.
– А ты, видно, и в самом деле со странностями.
– Я знаю одного человека, который всё время называет меня странной. Но во мне странного ничего нет. Странная это… странная это… Принцесса. Следующий Король разве не должен быть ее сыном?
– Конечно. Так заведено, таков порядок.
– Тогда почему она не регентствует, пока не родит короля? А когда у нее родится сын, этот Король оставит трон?
– Я вижу, ты знакома с синими свитками, – усмехается он. – Так что тебе известно о регентстве?
– Я слушаю.
– Кого?
– И почему ее называют Сестрой Короля, когда она Королева-Мать? Звучит так, будто она такая есть, а не та, что она делает. Хотя людей всегда называют по признакам того, что они делают, даже если их единственный образ действий – быть первыми. Но Король первым не был, даже по рождению.
Аеси подходит к ней настолько близко, что становятся видны его глаза. Она таких никогда не видела ни у мужчин, ни у женщин. Бледно-пристальные, с полупрозрачной фосфенной зеленью. Он долго в нее всматривается, но отводит взгляд первым.
– Ее разум не смещается, – бормочет он тихо, как бы сам себе. Эту фразу он повторяет дважды, прежде чем спохватывается, что она слышит.
– А зачем ему смещаться, – говорит она.
– Да-да. В самом деле.
– Те уродцы всё время меня преследуют.
– Сангомины? У них есть на то основания?
– Спросите их. Но скажите, чтоб перестали мне докучать.
Аеси собирается уходить, но приостанавливается и говорит:
– Ищи лучше что-нибудь в кожаных переплетах.
– А кто такая Йелеза?
Быстро, на мгновение ока, но Соголон подмечает: при звуке этого имени он чуть не запинается о ступеньку. Но быстро справляется.
– Йелеза? Имя одной потаскухи. В квартале Ибику оно встречается так часто, что проще крикнуть «Эй, деваха!», и откликнется чуть ли не треть.
– Вот как?
– Одна из шлюх воителя Олу, так что ты…
– А куда он, кстати, делся?
– Для тебя это имеет значение?
Соголон молчит.
– Время как кобра, вьется и вьется кольцами, – произносит Аеси.
Едва он проходит мимо охристого уродца, как тот приходит в движение. Вначале он растерян, но уже скоро снова скачет как ни в чем не бывало. Что там с дитем тьмы, отсюда не видно. Тяга к книгам у Соголон как-то сникает; она собирается уходить, но тут в голове снова вспыхивает огонь – болезненный, но не такой палящий, как прежде. Чтобы не упасть, она хватается за колонну, но мучение не держится и нескольких мгновений. Аеси. Видимо, это он. Пытался воздействовать на нее своими чарами, но разума не сместил.
Чей-то ночной приход за лошадьми застает Соголон на крыше, где она смотрит на звезды. Шум внизу какой-то суматошный, как при пожаре, но из-за запертой двери кажется, будто в конюшню забрались воры. Только кто дерзнет красть коней у Короля, и как они пройдут мимо стражи королевского подворья, к тому же удвоенного после коронации?
– Ваше высочество, вы должны твердо взять бразды! – слышен призывный голос старшей женщины.
– Скакать на этой гривастой дурище? – отвечает Эмини. – Да вы тут с ума сошли! Где моя колесница?
– Так быстрее, чем на колеснице, ваше высочество. Сестру Короля никто не остановит.
– Чтобы чертов Король вот так взял меня, как собаку? Неужто я опустилась до этого?
– Вы Сестра Короля. У вас есть друзья, связи. Кое-кому известно, что Сестра Короля правит…
– Заткни свой рот, не святотатствуй!
– Ваше высочество, нам нужно ехать.
Сестра Короля Эмини стоит в длинной черной накидке, а вокруг суетятся фрейлины.
– Ни платьев, ни сменной обуви, ни еды, ничего?
– Ваше высочество, все приготовлено. У нас есть…
– Нет. Этот ублюдок поймет, что в Фасиси есть и те, кто не трусит.
– Вам нужно бежать, и срочно! – выкрикивает внезапно старшая.
Подскакивает даже Соголон. Женщины выжидательно молчат.
– Ну пожалуйста, ваше высочество. Просим вас…
Крики, суматоха, железный шелест вынимаемых из ножен мечей, а затем посвист стрел и падающие навзничь тела. Двое телохранителей выхватить мечи даже не успевают: в их лица впивается столько стрел, что лиц за ними и не видно. Фрейлины кричат, а затем все валятся на пол. Сестра Короля напряженно застыла. Она пытается держаться прямо, но колени под ней подгибаются, и она хватается за лошадь, чтобы не упасть.
– Ты убил их!
– Каждая женщина будет отнесена в свою постель и поутру проснется, – говорит Аеси.
– Все боялись колдовства, когда страшиться нужно было тебя.
– Эти люди возвратят вас в ваши покои. Препроводить ее высочество к месту, – распоряжается он.
Сверху видно, как плечи Сестры Короля с тяжелым вздохом никнут. Солдаты встают на караул, и ни один из них не шевелится, пока не уходит она. Красный плащ Аеси так же широк, как и у Сестры Короля, и так же струится. «Почему никто не воспламеняется от его жары?» – задумывается Соголон, но тут он поднимает взгляд, и она быстро улепетывает из его поля зрения.
На второе утро это уже единственное, о чем шепчутся при дворе, когда боятся подслушивания, и подшучивают, когда не боятся. Конюхи рассказывают о том, что слышно на улицах. Один даже приносит песенку о том, как много мужчин попадается в ловушку королевской ку, но, завидев поблизости Соголон, которая чистит скребницей лошадь, осекается; вместе с ним умолкают и остальные. Но настрой постепенно берет свое.
– Что-то принц-консорт не кажет своего лица, – осторожно пробрасывает один из работников.
– Вышел лицом, да не вырос концом. Ты бы свою рожу шибко казал?
– В смысле?
– В смысле, кабы были мысли. Ты хоть головой-то думай, дурашка.
– Поясни ему, брат.
– Да что тут пояснять. Может, Сестра Короля родилась блядью, а может, блядью сделалась. Или тот принц вовсе и не принц в королевской своей постели.
– Видать, принцево копьецо даже не кинжал. Да что там кинжал – даже и не щепочка.
– А вот я другое слыхал. Кинжал-то, дескать, хорош, да только вонзается без толку.
– Вот и я про то. Кабаний удар им нанести можно, да только в том кабане вместо семени одни ссаки.
В ответ скабрезный смех.
– Или, может, Сестра Короля бесплодна?
– Дурак ты. Тогда бы он перетрахивал всю казарму, а не она. У этого принца, между прочим, тьма наложниц, но ни одного сына. Ни одного! Даже дочки нет.
– А вы слыхали, что вчера забрали генерала Асафу?
– Ух ты! И зачем? Он же сейчас вроде на Кровавом Болоте? Отсюда дотуда без малого две луны добираться.
– Но не зря же у него прозвище «генерал Третья Нога»? Так что нет дыма без огня.
– И что, та нога дотягивается до самого севера, чтоб по принцессиному задку поелозить?
– Так говорят в Баганде. Что, мол, арестован на Кровавом Болоте.
– Это куда ж катится мир? Мужика загребают единственно за длину его хера! Куда ж мы все катимся.
На третье утро приходят за ней. Ее не хватают и даже не кличут по имени, а просто подходят к подножию лестницы и ждут. Это пугает еще больше. Одеться Соголон не успевает и поэтому заворачивается в одеяло; спускаясь, она чуть не наворачивается с лестницы. Стражники в красных доспехах. Утро холодное, и у Соголон стучат зубы. Она думает о женщинах, у которых есть всякая разная одежда на разные нужды, если куда позовут; вниз на одеяло она предпочитает не смотреть. От беспокойства язык во рту коснеет, а стук зубов всё громче. «Наверное, потому, что утро холодное. Не иначе как из-за холода. Вины-то на мне никакой», – внушает она себе.
– А где же львы? – спрашивает она, но ответа не получает. Оно и к лучшему: по нынешним временам он может ей не понравиться. Стражников четверо, двое спереди и двое сзади. Соголон старается держаться с ними вровень, но ей то и дело приходится переходить с шага на рысцу. В основном ей видны только непроницаемые спины охранников впереди, но иногда она успевает заметить, что с боков за ней наблюдает кое-кто из придворных. Некоторые ей внешне знакомы. Одни смотрят равнодушно, другие сверлят глазами, некоторые их прячут. Эти взгляды вызывают в ней неловкость и чувство непонятной вины, которую от нее почему-то скрывают. Иные из женщин помнятся ей по тронному залу принцессы, Сестры Короля – или как ее там теперь именуют.