Молва разносится голосами, голубями и воронами, но не барабанами, ибо последние придают вестям официальное звучание. Также ходит слух, что процесс будет проходить в форме дознания, а не суда. Так решил Совет старейшин. Воитель Олу – первое имя, упоминаемое в привязке к Сестре Короля, но его здесь называют жертвой, а не преступником, поскольку Эмини якобы пользовалась ущербностью его памяти. «И его любовью к шлюхам», – добавляет один женский голос. Слухи рождают новости, а новости порождают слухи. «Как можно вести речь о какой-либо войне, если Король казнит каждый жезл, который в ней побывал?» Ведь это может задевать всех самых могущественных воинов королевства: начальника Зеленого воинства, трех воинов Красного, двух берсерков, которые не носят одежд, поэтому всему Фасиси ясно, отчего выбор Сестры Короля пал именно на них. Кое-кто усматривает даже прозорливость в сношениях с воином, а не принцем, но не с вождем из Пурпурного Города и не с двумя вельможами королевской палаты, из которых один знался с Королем в детстве, – не говоря уж о помощнике жреца фетишей или ученике гриота. «Тот, видно, наяривал ее под стихи и песни», – скабрезничает еще один голос, который ветер задувает в самые уши. Даже Олу здесь известен как Месарь Борну. Но никто не знает, в чем именно обвиняют Эмини, поскольку это дознание, а не суд.
Вот какие чары исходят, казалось бы, от ку. Многим женщинам и нескольким мужчинам уже мерещится топор палача за ворожбу на Предка Кагара и других особ. Многие мужья отрекаются от жен, жены от любовников, матери от дочерей, а сангомины гребут всех, кого посчитают рожденными от ведьм или связанных с ними. Страх заражает простонародье. Страх заражает двор. И никто так и не может найти воителя Олу.
Стражники подводят ее к арке перед замком Кваша Моки. Он выше любого другого строения; выше, чем даже казалось со стороны, – наверное больше, чем десять и еще пять мужчин на плечах друг у друга. Через арку дорога ведет непосредственно к замку. По бокам и до самых ступеней дорогу оцепили Красные гвардейцы. Соголон ведут через здание архива, и она впервые видит его изнутри. В солнечных лучах здесь плавает пыль ветхости, а широкое пространство от пола до потолка занято книгами, свитками и пергаментами, как в заброшенной библиотеке. Здесь не только книги, но и само рождение, смерть и маскарадные маски, а также драгоценные браслеты, копья и наконечники стрел. На высоких полках стеклянные сосуды с красными, зелеными и синими жидкостями, на дальней стене и по углам карты земель, мантии, накидки, туники и кольчуги старых королей. Они минуют полку с какими-то камнями, бюстами и чашами; всё это словно реет над столами. Путь проходит между колоннами в узорах, символах и словах; некоторые из них поддаются прочтению. По каменному полу хрустко шелестят металл и кожа воинской оснастки. Возле лестницы спит лев. Проход через арку и дверь открыт. Прорицатели, священники, дворяне, вожди и старейшины уже ждут.
Всего десять и еще двое мужчин. Одни сидят на табуретах, другие раскинулись на подушках; сесть Соголон никто не предлагает. Большинство здесь пожилые, двое по возрасту как Король, но моложе никого нет. Один, что на табурете, завешен седыми космами и бородищей; другой – лысый горбун, у которого изо рта идет дым; еще один тощий и высокий, руки похожи на ветви.
– Ты та, которая Соголон? Назови свое имя, – говорит один из вельмож.
– Вы его сами сейчас назвали, – отвечает Соголон.
К ней подходит не то прорицатель, не то жрец с железной тарелкой. На ней пепел, веточки и горящая яичная скорлупа. Он дважды обходит вокруг Соголон и пускает ей в лицо вонючий дым. Побороть кашель у нее не получается.
– Заседанию дана сила оспаривать самого Короля, поэтому проникнись должным страхом, – говорит один из этого собрания.
– Страх дает свидетельство столь же верное, что и пытка, человек из Малакала, – говорит ему седовласый при общем угрюмом молчании. – Как долго ты состоишь в услужении у Сестры Короля, Соголон?
Эти заседатели вызывают у нее боязнь, а еще злость и боязнь что-нибудь наговорить из-за этой самой злости. Она боится дрожи в своем голосе, потому что они истолкуют это как страх перед ними.
– Шесть лун.
– Как так получилось, что ты оказалась при ней?
– Меня ей подарила госпожа Комвоно.
– Госпожа Комвоно?
Заседатели, повернувшись друг к другу, бормочут что-то невнятное.
Тот из Малакала неотрывно смотрит прямо на нее:
– Говори правду, девочка. Подарком для Сестры Короля ты быть не могла. Видимо, эта госпожа подарила тебя трону, но Сестра Короля забрала тебя в свое собственное пользование.
– Она больше похожа на молочницу, чем на стража тронного зала, брат, – говорит седовласый.
– Я тебе не брат. Так почему ж она присмотрела тебя, девочка? Ты играешь на каком-то инструменте? Поешь песни? Знаешь какие-нибудь стихи? Или у тебя есть навыки акушерства? Или ты хотя бы знаешь, как чистить серебро? Может, ты умеешь обращаться с оружием для защиты высочайшей особы?
– Я…
– То-то и оно. Ответ на всё это – слово «нет». Итак, кто здесь перед нами? Просто какое-то никчемное создание. Девочка, которая при усердии со стороны принцессы могла стать кем-то, чувствующим себя ей обязанным на всю жизнь.
– Ты так словоохотлив, брат, что больше похож на свидетеля, чем она.
– Старейшину красит ум. А ты, я вижу, его так и не набрался. Потому не мешай моему полету мысли.
– Да куда б ты ни летел, лишь бы садился поскорее.
Малакалец подходит к Соголон.
– Не ты ли нанесла увечье принцу Абеке?
– Какому принцу?
– Тому, кому всего шаг до престола. Ты ранила его скипетром и предстала бы перед правосудием, если б тебя не умыкнула Сестра Короля. Ты берешься что-нибудь из этого отрицать?
– Никаких увечий я никому не наносила. Его отец…
– Не сметь! – вскрикивает он так зычно, что Соголон вздрагивает.
– Не сметь даже думать называть его величество как-то иначе, чем Королем!
Седовласый вздыхает, гадая, сколько же еще ему это терпеть.
– Говорю тебе, брат, сядь уж поскорее, – увещевает он.
– Я не брат! А ты… Ты в долгу у Сестры Короля. И идеальная шкатулка для хранения ее секретов.
– Она со мной ни о чем не секретничала.
– Придержи язык, пока я не задам вопрос. Вот тогда будешь говорить.
Опираясь на трость, встает лысый горбун. Но подходит не к ней, а к окну. Только когда он туда добирается, Соголон замечает, что просматривает его насквозь.
– Чтобы что-нибудь сказать, юная Соголон, женщине не обязательно с тобою разговаривать. Ты была женщиной будуара. Как получилось, что тебя забрали с конюшни? – спрашивает он.
– Я… я… Принцесса… Сестра Короля от меня утомилась.
– Неужто настолько?
– Да.
– Другие женщины говорят иное, но где здесь правда, а где ложь?
Соголон молчит.
– Тебя прогнали за воровство, так что не води нас за нос. Нас интересует, что было до того.
– Я ничего не знаю.
– Ты не…
– Скала. Все ценят, что ты так предан старейшинам, что даже смерть не удерживает тебя от исполнения долга. Но дела живых тебя не касаются. А тебя, девочка, мы спрашиваем о том, что ты видишь, а не о том, что знаешь, – говорит малакалец.
– Я не вижу…
– Ты не слепая. Может быть, дурочка, но от твоих глаз есть прок.
– Она, наверное, боится, – говорит седовласый. – Соголон, тебе бояться нечего. Право зваться Сестрой Короля госпожа Эмини скоро утратит. А значит, свидетельствовать против нее не является ни изменой, ни святотатством.
То же спрашивает и горбун-призрак:
– Который из них? Берсерк Канту? Генерал Диаманте? Воитель Олу? Так много невинных мужчин, обесчещенных одной нечестивицей. В свое время между собой состязались…
– Скала! Уймись!
– Этих людей я не знаю, – говорит Соголон.
– Но ты могла видеть других. Послушай еще раз, девочка: свидетельствовать против Сестры Короля не есть измена, а вот лгать и обелять – значит предавать всё хорошее, а хорошее исходит исключительно от Короля. Ты понимаешь это? Акт прелюбодеяния никого здесь не волнует; совершивших его пускай судят боги. Но нельзя допустить на королевский трон бастарда ради того лишь, чтобы сохранить власть Дома Акумов.
– Если это конец родословной, то пусть уж будет конец, – зловеще скалится выходец из Малакала.
– Вот что происходит на самом деле. Королем провозглашен наш великий Кваш Моки, который не сын сестры. Закон есть закон. Если сестры нет, а у Предка Кагара ее не было, то следующий в очереди на престол – сын Короля. Если же сын родится у его сестры, то следующим Королем станет он. Но если этот сын бастард, то она нарушает правило богов, сохраняя трон не для Дома Акумов, а для себя самой. Однако такому не бывать. Можно наставить рога мужчине, но никак не королевству. Заговор с целью захвата короны есть измена короне. А потому, девочка, если ты лжешь или мы обнаружим, что ты в сговоре, то ты сама станешь изменницей. Кроме того, женщина, уличенная в тайном сговоре, считается ведьмой. Итак, еще раз, девочка, что ты такое видела?
В уме у Соголон отыскивается название всем этим сморщенным ведрам дерьма, которые снисходительно называют ее «девочкой».
– Нет, ваши сиятельства. Я ничего не замечала.
– Отправить ее к Аеси! – теряет терпение выходец из Малакала. – Пускай сам выбивает из нее ответ.
Горбун кивает в знак согласия.
Ее оставляют в комнате храма за королевским подворьем. В помещении туманно и бело, и вместе с тем это зеленое царство с растениями, которые тянутся, разрастаясь, вьются и переплетаются, а в их гуще солнечно желтеют чашечки раскрытых цветов – буйство лесной зелени, застывшей неподвижно. Окон здесь нет, но внутри светло как днем. Потолки из стекла покоятся на деревянных рамах. Соголон прежде не видела ничего подобного – не как пестрые навороты бус, что носят здесь женщины, а скорее как окна, по которым она вначале робко постукивала, думая, что там в оконных проемах ничего нет. До слуха Соголон доносится шорох, и вот Аеси уже в комнате, хотя не было видно, как он зашел. Дверей здесь тоже не видать, но ясно, что он вошел в одну из них.