чно.
– Она желает тебя видеть! – слышится за стеной голос служанки, и девушку подбрасывает точно пружиной. Мешок она торопливо убирает за спину, но служанка к ней не заглядывает. Так что Соголон ждет, пока та отдалится, и уже затем его прячет. Едва войдя в комнату Сестры Короля, она получает пощечину. Соголон отшатывается, но не из-за потери равновесия, а потому что отталкивает себя, чтобы не залепить пощечину в ответ.
– Ты ведь сейчас хотела, скажешь нет? Думала, что сможешь? И не просто сможешь, а сделаешь!
– Вы меня звали, госпожа?
– А ты ведь можешь, если захочешь. В этом опрокинутом мире каждый волен делать всё, что взбредет.
– Если вы готовы ужинать, я схожу принесу.
– Ты тоже способна на жестокость. Ну скажи мне, чтобы я шла за едой сама!
– Если вам холодновато, я могу закрыть окно. На улице ветрено.
– Ты можешь мне сказать: «На тебе нет пурпура. Никаких свидетельств того, что ты королевской крови».
– Чем я могу помочь госпоже?
– Ах, значит, госпоже? Я вроде была Сестра Короля! Позволь мне кое-что тебе сказать. Последние дни я впервые вижу свое собственное дерьмо. Можешь себе это представить? Это же доподлинно приговор знатной особе! Скажешь, нет? Из всего, что мне талдычат о королевской крови, из всего, что говорят о королевских знаках отличия, это не мантия, и не корона, и не долбаный пурпур, а то, что за тобой выносят твое дерьмо до того, как ты с утра встаешь. А за мной вот нет, и теперь я его вижу. Вот что значит «быть королевой». Это значит быть той, кто никогда не видит своего собственного дерьма.
– Я не знаю, о чем вы, ваше высочество.
Сестра Короля подходит к Соголон и снова дает ей пощечину.
– Я хочу, чтобы ты со мной подралась. Мне нужен бунт, непокорство, чтобы кто-нибудь сказал мне, что я теперь ничто; чтобы мне хоть раз, проснувшись, поверить в это.
– Нет, ваше высочество.
– Не перечь моим желаниям. Я хочу, чтобы ты со мной сразилась.
– Нет.
Та снова шлепает Соголон по щеке.
– А ну дерись!
– Не буду.
– Дерись сейчас же, ты, ошметок крысиного дерьма, резаная ку, мерзкая сука!
– Нет.
– Почему нет?
– Потому что, если я буду драться, я вас убью. Я схвачу скипетр, который спрятан у вас под кроватью, и буду молотить вас по голове, пока не брызнут наружу мозги. Но и тогда я не остановлюсь, а переломаю вам все кости и засуну скипетр вам в дырку. Но и тут я не уймусь, а буду топтать вас до тех пор, пока у вас кости не измельчатся в труху. А тогда я притащу с кухни масло, оболью им труп и подожгу, и смрад от того горения будет для меня слаще всех благовоний.
– Остановись!
– Останавливаться я не стану. Пока не сожгу дотла весь этот замок и…
– Соголон!
– Что?
– Ты меня превосходишь, девочка. Все, что ты скажешь дальше, будет изменой. Уймись.
Соголон стоит, переводя дух, и дивится, сколько ж у нее на это израсходовалось сил.
– Ну а влепить кому-то пощечину? Это разве, в каком-то смысле, не измена?
Сестра Короля думает что-то сказать, но сдерживается; ее рот кривит улыбка.
– Гляди-ка, ты начинаешь походить на меня. Как будто это не те времена, для которых ты рождена. И…
– Где она? Где эта великая блудница Севера?
Он влетает в комнату, все еще крича, как будто не может ее доискаться, хотя она стоит тут на виду. Принц Мажози, ее муж. Сестра Короля оглядывает его со вздохом – колючка, которую она позабыла вытащить.
– Великая блудница Севера? Мог бы придумать что-нибудь поинтересней, – говорит она.
– Мерзостная помойка Фасиси.
– Я эти образы буду собирать. Чего тебе надо?
– Я лишь затем, чтобы сообщить тебе новость. Понимаю, у тебя здесь никого, кто бы мог ее передать. Кроме разве нее.
– Кроме Соголон? Поверь, мой муженек, если она кому-то что-то и передает, то не мне.
– Я теперь не твой и не муженек. Наш брак расторгнут. Как я уже сказал, я думал сообщить тебе эту новость, раз уж больше некому.
– Нет, ты думал сообщить мне ее потому, что она доставляет тебе удовольствие. Мстить – это твое. Так ты выглядишь не таким увальнем.
– А ты бы хотела, чтобы я воспитывал ублюдка?
– Воспитывал, ты? О нет, муженек.
– Я тебе не муженек!
– Да уж куда тебе. Ты просто болван и рогоносец.
– А ты всего лишь шлюха.
– Уж лучше бы я ею была! Тогда б я хотя бы знала, зачем терплю на себе такого слизняка, как ты, ту жалкую минутку, что ты там пыхтишь. Будь я шлюхой, я бы знала, что моя дырка – просто еще одно место, которое тебе не получить за бесплатно. Уж лучше б я и вправду была ею! Но вместо этого я была дурой, пытавшейся спасти мое королевство.
– Ну и как оно, это самое королевство? Спасено?
Сестра Короля скорбно молчит. Соголон читает принца по лицу. Он весь из ярости и презрения, в нем их столько, что мешки под глазами набрякли, а лицо вконец обрюзгло. Всё это снедает его изнутри. А еще он хочет ее ударить, это видно по его сжатым кулакам.
– Ну так что, спасено? А, жена?
Оконное стекло чуть дребезжит под крепчающим снаружи ветерком. Кронпринц поворачивается уходить.
– Расторгнут на каком основании? – спрашивает вслед Сестра Короля, но он не останавливается. – Отмена брака – твоя затея или Короля?
На это Мажози оборачивается:
– Язви богов, да какое это имеет значение! Мы более не супруги, и этого достаточно. Все кончено!
– Для тебя, надеюсь, да – если ты такой дурень, что не провел официальную процедуру развода. За нее, мой принц, тебе полагалась бы любая провинция к западу от Луала-Луалы, а также мера золота, равная по весу всей твоей семье. Ну а просто упразднить брак значит сказать, что его никогда и не существовало, и ты, дуралей, не получишь ничего – с чем тебя и поздравляю! В самом деле, принц, ты просто глупец в чистом, незамутненном виде. Эталон тупицы, созданный идиотом, придурковатое ничтожество. Твоя глупость настолько непроходима…
Принц Мажози с натужным ревом бросается к ней. Сестра Короля встречает его бестрепетно, зная, что от этого никуда не деться. И тут принца сбивает с ног порыв шквалистого ветра. Неуловимо проносясь вблизи от Эмини, он подбрасывает Мажози в воздух как пушинку и буквально выбрасывает наружу вместе с брызгами стекла. Соголон от неожиданности вскрикивает. Комната находится в нижнем этаже, так что падать невысоко. С минуту обе женщины тревожно наблюдают, как он там лежит неподвижно, но вот Мажози дергается, возится, вскакивает и со слезливым криком припускает бежать; руки окровавлены, по всей видимости, оконными стеклами. Бежит он, петляя как пьяный, на неверных ногах, и по пути еще дважды падает.
– Не самое время для ведьм, – тихо замечает Сестра Короля.
– Я не ведьма, – говорит Соголон.
– Но в тебе определенно что-то есть. Может, тебе бы стоило примкнуть к сангоминам.
– Ни за что. Уж лучше обратно в Миту.
– А что там в Миту?
– Погибель.
Принц Мажози уже скрылся из виду. Окно заделывать явно никто не будет. Ни одна из них не произносит этого вслух, но обе понимают.
– А ведь воителя Олу до сих пор нет, – сообщает Соголон.
– Кого?
– Воителя Олу.
– Кого-кого?
– Ладно, не важно.
Десять
Гляньте на девушку среди всей этой кутерьмы событий. За ней никто не наблюдает, и она не смотрит ни за кем. Внешне это вполне похоже на свободу, пока до Соголон не доходит, что все свободнорожденные здесь находятся во власти Короля. Пускай за ней никто не наблюдает, но все наблюдают за домом Сестры Короля, куда больше никто не заглядывает. Всякий позор, постигший Эмини, теперь распространяется и на нее: из знакомых придворных с ней никто не здоровается, а при ее появлении все разговоры тотчас снижаются до шепота. Перестает приходить та молодая служанка, и ее сменяет новая. Улыбка у нее беспричинно широка – в самом деле, кому и чему здесь радоваться? Вначале возникало ощущение, что это насмешка; особенно в том, как служанка продолжает называть Эмини «высочеством». Правда, эта женщина не очень хорошо видит – не дальше, чем на три вытянутые руки, – а ночью и вовсе слепа. Тем не менее она готовит, прибирает и подает с такой приятностью, что невольно задаешься вопросом, а не глухая ли она вдобавок? Как она могла не слышать об этой юдоли падшей женщины? Кто она, эта женщина, у которой в сердце ничего, кроме доброты? На ее примере тянет даже поверить, что в свете всё еще не выродилось добро – пока не вспоминаются чары Аеси. Это определенно они; служанка повсюду их так и источает.
Соголон говорит об этом Сестре Короля, но Эмини не помнит даже воителя Олу. Забвение расползается по этому чертогу словно болезнь, и известно, кто ему причиной. Причем он знает, что знает она, а она знает, что ему известно о ее осведомленности. Любое дальнейшее знание было бы своего рода безумием, поэтому Соголон гонит всё из головы. Это не забывчивость; забывчивость подразумевает наличие в памяти чего-то, что следует вспомнить, как у Олу, который вслед за Йелезой исчез куда-то в обитель никогда не бывавших. Впрочем, есть различие между незрячестью с рождения и постигшей человека слепотой. Между тем Соголон наблюдает и размышляет. Эмини по большей части сидит у себя в комнате, появляясь иногда наружу, чтобы с зубчатых стен понаблюдать за полетами ястребов. Весь двор ожидает решения Кваша Моки, но это уже длится так долго, что напряжение постепенно спадает; может, кара и состоит в заточении принцессы среди стен спальни. А тем временем Соголон украдкой делает приготовления: запасы сушеной пищи, заботливо заточенный ножик; бурдючок с прорезанными отверстиями, чтобы надевать его на голову и видеть, не будучи узнанной, а еще фигурку-фетиш, которую она находит в комнате старой поварихи. В фигурку она вбивает два гвоздя, чтобы сделать свой собственный нкиси-нконди. Есть и другие вещи: например, зелье в зеленой бутылочке, обнаруженной под кроватью поварихи, – по ее словам, оно всего за одну ночь заживляет порезы; магнит в форме яйца, а еще сандалии, для ее ступней непомерно большие, но зато с ремешками в рост ребенка. Интересно, что такого поварихе наговорили стражники, что она спешно покинула дворец, даже не тронув своего тайника? Может, сказать Кеме? Нет, лучше не надо: он королевский служака, забывший своего друга-гриота сразу, как только тот канул без вести. Лучше держать тайну при себе. Никому нет дела, что она уйдет, а вот за попытку уйти могут наказать именем всё того же Короля. Причем она уже видит, куда направится; и это не какой-нибудь там город или какие-то земли и моря, а просто место, которое не здесь. Не Миту и не дом шлюх или госпожи, что замужем за хозяином, который без шлюх жить не может. Ночь без луны, вот когда ей надо будет отправиться в путь, чтобы светлое одеяло в лунном серебре не отливало белизной. Накануне Соголон проследила взглядом за сточными водами и заметила, как они с задней стороны замка стекают в акведук, который идет через дикое поле и дальше за ворота. А значит, надо сделать вот как: связать между собой полосы из простыней и все веревки, какие удастся отыскать, спуститься на них по задней стене замка и пойти путем сточных вод.