– Это горе я затоптала в себе сто тридцать шесть лет назад. Сто тридцать шесть, ты же так сказала? Непонятно с какой попытки. Тогда я распрощалась с тем домом и двинула на все четыре стороны. А тут являетесь вы трое – фея, гриот и ты, невесть что за птица.
– Ты думаешь, мы встречаемся впервые? – усмехается Попеле. – Как бы не так. Я разговариваю с тобой уже в десятый раз и в четвертом городе. Что до его деда, то его звали Болом, и он был с тобой до того самого дня, как ты очнулась без памяти.
– Истинно так, – хмуро кивает старик. – Он очнулся прямо рядом с тобой, но счел тебя за нищенку. Он тоже тебя не вспомнил. Никто никого не помнил, ты понимаешь? Но доверься богам. Поверь богам, что меня вправду звать Икеде и я южный гриот.
Он повторяет это еще четыре раза, пока до меня не доходит, о чем он. Южные гриоты – единственный клан, который запечатлевает свои истории на пергаменте и бумаге.
– Бумага и чернила не забывают ничего, – говорит он. – Бумага – это как раз то, где я нашел тебя. И где ты найдешь себя сама.
Восемнадцать
«И вот корабль отплывает в дикое море с двенадцатью мужчинами, еще одной женщиной и мной. Уже пять дней, как мы, едва рассвело, снялись с якоря по утренней прохладе, но, видно, такова была уловка богов. Ибо нрав у богов моря переменчив и капризен, и кто бы ни плавал вокруг южного рога, делает он это по своей дурной прихоти, а не из мудрости, что должна быть присуща моряку. Не зря бывалые мореходы говорят: «Бойся быть застигнут в открытом море, когда боги в коварстве своем задувают западным ветром». Духи воздуха тогда вступают в сговор с духами воды и заманивают тебя в безлунное течение, кое вздымает волну высотой в полсотни человечьих ростов, такую, что сокрушает хребет даже самого большого корабля. «Внемли и будь начеку», – сказал мне накануне ночью квартирмейстер в гостевом доме. «Шести лун не прошло, как три корабля с рабами, что шли на Веме-Вуту, доверились по недомыслию звездочету и отплыли под предгрозовым небом. Три корабля, семьдесят человек моряков и четыре сотни рабов – все сгинули без следа на том самом течении, к которому держим путь мы».
Мы отчаливаем из порта Квакубиоко на корабле, который люди Юга называют «багла», люди Севера – «ганджа», но большинство называют их просто доу. Порт Квакубиоко расположен на юго-западном мысе принципата Лиш. Вот он, стало быть, Лиш, растущий из моря, но сам больше чем два иных королевства, сросшихся воедино. Давным-давно люди из далеких земель встретились, повели торговлю, стали жить и совокупляться с женщинами Лиша, произведя свой собственный народ, совсем не похожий на людей ни Севера, ни Юга. Народ с губами толстыми, но розовыми, кожей как кожура тамаринда, волосами курчавыми, но мягкими, и с тонкими ресницами. Народ, что строит свое обитание вокруг моря, так что некоторые из них дышат как рыбы. Я сама видела это. Вот уже пять дней, как мы в море, а их запах все еще преследует нас.
Вот как я добиралась до Лиша. Я шла от Кровавого Болота, до этого из безымянного леса, отделяемого от Увакадишу рекой, а до этого из места, которого лучше б и вовсе не знать. Но большей частью я шла низовьем реки Убанга, где она впадает в Кеджере. На подходе к лесу я имела облик людей, с которыми передвигалась – бинтуинов, кочевого племени лошадников и верблюжатников, что расселяются на местности, объедая ее дочиста, а там переходят на следующую и делают то же самое. Если Песчаное море своего рода чума, то это ее разносчики, подобные саранче.
Но я скрывалась под прикрытием их несметного множества и пурпурно-синих одежд, которые закрывают всё, помимо глаз. С бинтуинами я не была ни мужчиной, ни женщиной, потому как полов всего два, а бинтуинов без счета. Это означает, что я сходила за одного из них без помощи магии.
Злые силы принуждали меня двигаться вместе с этим племенем, но прятаться в их сонмище вечно я не могла. Когда они разбивали становище у входа на Кровавое Болото, я от них оторвалась и направилась на юг. Этим местам впору гордиться обманчивостью своего названия, ибо Кровавое Болото – единственное место в королевстве Севера, где нет зла, пагубы или недоброжелательства. Даже речные матери, толстые и круглые, с лысой головой и бессловесные, подходят к вам только затем, чтобы поцеловать в знак приветствия, а не утащить на дно. Но и на Кровавом Болоте я задерживаться не могла – я не могла оставаться нигде. Так я продиралась сквозь заросли, переправлялась через речную глубь, бежала по бушу, прыгала и карабкалась на кручи, покуда не достигла оконечности болотистого края, он же край Северных земель. Там в челноке сидел человек, словно ждавший меня там всю ночь. Тот человек назвал такую высокую цену, что я с ходу выбросила его из собственной лодки, сев на весла сама, и отправилась вдоль берегового изгиба Южных земель, и так выбралась к морю.
Лиш.
Сюда я, однако, добираюсь слишком поздно: у причала стоит всего один корабль, а на горизонте ни одного. Причем корабль этот невольничий – подтверждением тому обширная нижняя палуба. В свете факелов кажется, что он не ровен час затонет. Кто бы ни шел по моим следам, он меня настигнет, пока я буду болтаться здесь. А на этот раз мне на пятки наседает кто-то более искусный, чем те, что были до этого.
В гостевом доме я нахожу не капитана, а повара, растянувшегося в темном углу комнаты. По его словам, за хорошие деньги его капитану всё равно, кто или что с ним поплывет.
– Я ищу проход в земли Юга. Причина неведома никому, кроме меня. Мне известно, что через два дня этот корабль отплывает на Юг.
– Мы и так на юге, – говорит повар.
– На юг вокруг рога, а оттуда на запад. В Омороро.
– Ого! Ты толкаешь нас на прямое нарушение закона. Хочешь, чтобы мы плыли во враждебные земли? На нашем корабле нет южной метки.
– У меня есть подорожная маска Омороро, – говорю я и достаю слепок в виде маски, с ладонь величиной: вокруг глаз и носа белые линии, а на месте рта крестик. Маска, дающая владельцу свободный заход в страну ее выдачи, если на внутренней стороне проставлены четыре золотые точки.
– Кроме того, вы плаваете под цветами Лиша, а нейтральным судам отметка не нужна.
– Мы выходим только через три дня, – бурчит повар, добавляя еще один день. Также он говорит, что капитан спит в комнате прямо над этой таверной и что «голос у тебя какой-то странный, будто в горле застряли сова с крысой, надо бы это не показывать». Глупец полагает, что у меня болезнь горла, но пусть лучше считает меня больным мужчиной, чем женщиной, потому как женщину без мужского сопровождения в Омороро не впустят никогда.
Посреди ночи воздух у меня в комнате становится ощутимо прохладным и тяжелеет, перекрывая затхлость табака и старых простыней росной свежестью близкого дождя. В моей комнате явно она – не причина, по которой я держу рядом кинжал, а причина бессонницы. С подоконника на пол стекает пузыристая густота, похожая на китовый жир. Попеле.
Остерегайтесь вещей, которые выглядят одновременно неожиданными и роковыми. Попеле – речная нимфа, весьма похожая на речную рыбу, хотя речная рыба в морской воде обитать не может. Я ее спрашиваю, как она добралась до острова.
– Реки под землей куда полноводней и длинней, чем те, что текут поверху, – отвечает мне она.
– Ты следила за мной?
– Многие мужчины на задании отвлекаются по всяким пустякам.
– Тогда хорошо, что ты не доверяешь это задание мужчине. Только зачем было вверять его мне? Я не воин и не шпион.
– А я женщина, делающая то, что не под силу никаким мужчинам.
– Ты сейчас как будто пытаешься убедить себя, а не меня.
Попеле, водяная фея. Она причина, по которой мои сны тяготятся осознаванием миссии, а под подушкой припрятан кинжал. Не только сны, но и Попеле продолжает являться словно неотвязная мысль, которая, казалось бы, начала уже тускнеть. Это она, Попеле, десять и одну луну назад связала меня обещанием найти его, начертав свое имя кровью. И она же трепещет, будто это я брала с нее подпись кровью, а она теперь пытается отступиться от клятвы.
– Оставь меня. Дай поспать, – прошу ее я.
– Может быть, есть иной способ.
– Фея, ты же сама выбрала этот путь. А теперь что, взад пятки?
– Не смей мне такого говорить. Я…
«Богорожденная». Божество по образу, но ребенок по сути. Эти слова ее бы явно царапнули. Я чувствую, на что она способна: сгустить вокруг воздух до пара, а из него сделать водяной шар и облечь им мою голову, чтобы вода затекала в нос и рот, а я в ней захлебывалась. Судя по ее лицу, такой расклад не исключен. В прошлом она трижды наведывалась ко мне в Ибику, в первый раз изрядно напугав детей. Хотя ужасалась и нервничала в основном она, трепеща от мысли, что находится в доме со львами. Но то, что действительно вызывало в ней страх, случилось задолго до того, как она дождевой моросью возникла у меня на пороге. Дважды я ее прогоняла, пока она не сказала мне слов, коих я не ожидала услышать. Слов, что оторвали меня от моего мужа и детей без всяких пояснений.
– Цель поставлена, Попеле, и ты теперь ничего не можешь сделать, чтобы остановить предначертание.
– Я и не пытаюсь.
– Да неужто? Сначала ты вся в порыве, а теперь проскальзываешь ко мне в окно, неуверенная, как девственница накануне брачной ночи. Хочешь услышать от меня то, что столько раз повторяла мне ты? Какое правое это дело – настолько правое, что выправит собой сотню ошибок, если не тысячу? Что ни у одного мужчины не достанет на это сил и только женщине такое по плечу? Шла бы ты, мне нужно поспать.
– Я пришла тебе кое-что сказать.
– Сказать скажи, но перестань приходить.
– Он будет на корабле.
– Он? Откуда ты вообще знаешь, что это за корабль? Мы ведь только недавно рассуждали о никчемности всяких доброхотов. Или ты забыла, Попеле?