— Благослови вас Бог, синьора, пусть и этот день будет для вас добрым и прекрасным!
Нет, мир и в самом деле был прекрасен для Илиэль; Сирил был лучшим возлюбленным на свете, а она сама — счастливейшей из смертных женщин.
Глава XXI О ПОВТОРЕНИИ ВЕЛИКОЙ АТАКИ И О ТОМ, КАК ОНА ПРОШЛА
Смерть жены крепко выбила Дугласа из колеи. Она давно стала для него чем-то вроде привычки, послушной рабыни, на которой можно было сорвать злость; кроме того, он лишился объекта своих лучших издевок. Баллок же он не просто перестал доверять; он был на него зол. В этот критический период его карьеры на помощь ему пришла мадам Кремерс. Один ее овдовевший знакомый передал ей на попечение свою дочь; что-что, а вызывать у людей доверие мадам Кремсрс умела. Эта дочь воспитывалась в каком-то интернате в Бельгии. Старуха вызвала ее по телеграфу в Париж и представила Дугласу, не скупясь на комплименты. Дугласу это пришлось более чем кстати. Девушка была юна и невинна, прелестна и настолько обворожительна, что ему показалось, что до сих пор он не встречал ничего подобного. Для Кремерс же она была важной фигурой в ее игре со влиятельным магом; благодаря ей она рассчитывала укрепить свое влияние на него. Сначала он, правда, заподозрил, что девушку подослала его старая врагиня, уже небезызвестная нам А.Б., готовая любым способом сжить его со свету. Колдун всегда желает быть единственным и самым высшим, для чего ему приходится унижать, если не уничтожать своих соперников, врагов и товарищей; настоящий же Маг ищет Высшего в Единстве, объединяясь с другими и равно участвуя во всех элементах их бытия. Разница та же, что между ненавистью и любовью. На всякий случай Дуглас провел магическое расследование и убедился, что в этом деле нет и следа «А.Б.». Даже напротив: аура мадам Кремерс показывала, что она вполне способна заменить А.К., и это опять-таки было ему на руку. Однако сначала ему нужно было ввести ее в число Четырнадцати и сделать своей правой рукой. Она же, со своей стороны, хотела сделаться для него незаменимой. Она знала, что Дугласом движет неукротимая ненависть к Сирилу Грею, и поэтому решила завоевать доверие Дугласа, предъявив ему скальп упомянутого джентльмена. Фигурально выражаясь, она принялась точить свой томагавк.
Наконец в апреле однажды наступил день, когда она решилась заговорить с ним об этом прямо.
— Послушай, Большой Брат, нам с тобой надо бы еще раз пересмотреть все это ваше дело. Мне кажется, что известные тебе дураки наделали тут много лишнего. — Она помедлила, задумчиво глядя на реку. — Ты пойми, я никого не осуждаю, кроме разве что Баллока, с которым ты поступил совершенно правильно.
Дуглас, настроение которого как раз было довольно мрачным, взглянул на нее с недоверием. Откуда она узнала о его прошлых, а тем более теперешних планах? Она же тем временем без всяких обиняков продолжала:
— Нам нужно рассчитаться с этими недоумками, разве не так? Поразить их можно только в их логове. Ты нащупал их слабое место, однако не попал в него. Так вот, я тебе подскажу, как это сделать. Эта девушка долго была с кем? С Лавинией Кинг. Вот и начни с нее! Я видела эту беспечную дочь Терпсихоры от силы минут пять, однако попила, что это далеко не высоконравственная особа, о нет, сэр. Проснись, большой Босс! Ты заварил кашу, и теперь они все ходят вокруг нее, и она в том числе. На кого мы еще можем рассчитывать? Ты вообще думаешь только о себе или о родине, о нашей Великой Британии?
Так и быть, я сама позабочусь обо всем этом. Единственное, что мне от тебя нужно, так это хорошая зацепка — и банка жирных червей, чтобы выманить рыбку на сушу, и если мне это не удастся, то можешь забыть обо мне раз и навсегда. Ты думаешь, я не сумею? Да я саму Блаватскую сколько раз сажала в лужу! Не волнуйся, я много чего умею.
Мне это, как съесть порцию селедки!
Дуглас задумался. Потом, невзирая на присутствие Кремерс, он посовещался со своими дежурными демонами. Однако их оракул был скорее двусмыслен. Дуглас решил, что он сам виноват в этом, нечетко сформулировав запрос, и повторил его другими словами. В первый раз он спросил, «ожидает ли мадам Кремерс успех в задуманном ею деле», и ответ был «да», однако в комментарии к нему просматривался намек на некую иллюзию, выражения же были такие: «Лжедмитрий», «Троянский конь» и что-то непонятное о Шотландии и острове в Британском море. Во второй раз он спросил, удастся ли Кремерс заманить Лизу в ловушку. Ответ, последовавший на это, был уже гораздо более ясен, хотя и менее утешителен. Однако после смерти жены его демоны и так вели себя странно, пораженные, казалось, то ли медлительностью, то ли страхом. Так или иначе, Дуглас услышал в их голосах подтверждение собственным ожиданиям и счел это хорошим предзнаменованием.
Остаток вечера они провели очень мило, пытая кошку, сначала ослепив ее, а затем поливая серной кислотой. Утром мадам Кремерс уехала в Неаполь, прихватив с собой Абдул-бея в качестве наживки. Прибыв на место, она велела Абдулу расслабиться и отдыхать, пока не наступит нужный час: тогда она позовет его. Кремерс была женщиной сугубо практического склада, не то что черти Св. Иакова, сначала уверовавшие, а потом потрясенные. Ее потрясало все, чему, по ее мнению, верить не стоило, а верить она не считала возможным никому и ничему. Она од сама терпеть не могла правды, потому что правда освобождает людей, то есть делает их счастливыми; однако у нее хватало здравого смысла, чтобы пользоваться и ею когда желаемый результат не вызывал сомнений.
В Магику она не особенно верила, да и многочисленные духовные учения вызывали у нее лишь насмешку; однако результат они давали, поэтому она не брезговала и ими. Ее слова о том, что ей несколько раз удалось «посадить в лужу» саму Елену Блаватскую, тоже не были пустым хвастовством.
Вместе с одной компаньонкой ей удалось завоевать доверие сей добросердечной теософки, после чего они принялись обманывать ее самым бессовестным образом. Потом мадам Кремерс попыталась проделать такой же трюк еще с одним магом, однако тот, скоро раскусив ее, поступил неожиданно: он с любовью раскрыл перед нею свою душу. После этого ей оставалось либо раскаяться и честно признаться во всем, либо приобрести мозговую горячку; она выбрала последнее. Ее неверие в Магику было тесно связано с неверием в неизбежность Смерти, как она сама это называла, а на самом деле — страхом перед ней. Смерти и Магики она боялась больше всего на свете, хотя и отказывалась признаться себе в этом. Впрочем, ошибок людей слабых она не делала: торопить как-то, так и другое было не в ее характере. Характер у нее как раз был очень сильный, а запасы терпения почти неисчерпаемые. Она затевала игру без всяких мыслей о выигрыше; вот секрет лучших игроков, играющих в самые важные игры. В том, чтобы поступать так, как того требует задуманное дело, тоже есть своя правда, хотя, если применить это вполне очевидное правило, например, к искусству, то тут же найдется прорва мещан, которые обвинят художника в. безнравственности. В том, что касается интриг, мадам Кремерс была настоящий художник. Сделать подлость своему лучшему другу или благодетелю ей ничего не стоило; однако даже погубив таким образом человека, она не испытывала удовлетворения — сделать ее счастливой не могло ничто на свете. Хотя, конечно, в таких случаях она бывала довольна собой. Тогда она ощущала, что хорошо сделала свое дело. Радостей бытия она не знала и не желала знать, раз и навсегда избрав для себя пуританский образ жизни, исключающий даже мысли о личном счастье, так что даже приглашение па хороший обед воспринималось ею как оскорбление, а участие в таковом других лиц — как святотатство. Ее желание помочь Абдул-бею в его любовных исканиях зиждилось лишь на циничной догадке, что Лиза процентов на сорок готова дать совратить себя. В этом мадам Кремерс не сомневалась.
Лето уже вступило в свои права. Солнце окончательно утвердилось в южной части небесной сферы; оно вступило в знак Льва, осеняя иссохшие склоны Позилиппо своим строгим и благородным жаром. Большую часть времени Илиэль проводила на Террасе Луны, за вязанием, наблюдая за лодками и пароходами или за крестьянами, предававшимися своему повседневному труду или отдыху. Настало первое августа, время близилось к вечеру. Илиэль стояла, опершись па каменный бордюр террасы, и глядела на дорогу. Сестра Клара ушла в дом, чтобы подготовиться к вечернему ритуалу Луны. По дороге, вымощенной грубыми, неровными камнями, шла старая рыбачка; она перехватила свою корзину поудобнее и приветствовала Илиэль, как обычно. В тот же миг она поскользнулась и неловко упала.
— Ой! — воскликнула она, призывая на помощь каких- то святых. — О, Санта Мария, кажется, мне вступило в спину. Боюсь, я не смогу подняться.
Илиэль не слишком хорошо понимала по-итальянски, однако сама картина не требовала объяснений. Не сомневаясь ни минуты, она перескочила через стену террасы и подала крестьянке руку, чтобы помочь ей встать на ноги.
— Знаете ли, — вдруг заговорила крестьянка по-английски, — этот молодой человек просто с ума по вас сходит а лучшего жениха я, между прочим, за всю свою жизнь не видала. Может быть, вы соблаговолите сказать ему хотя бы пару слов?
У Лизы даже рот открылся от удивления.
— Что? Кто? О чем вы говорите? — пробормотала она.
— Да этот турок, Абдул. Он такой красивый! Вы ведь его знаете, моя милочка!
Произнося это, мадам Кремерс — это была она, — внимательно наблюдала за лицом Лизы; и оно не обмануло ее. Она прочла на нем ответ на свой вопрос. Тихонько свистнув, она подозвала Абдул-бея, и тот, подхватив Лизу под руки, начал страстно целовать ее в тубы. Лиза даже не думала сопротивляться. Сама ситуация казалась ей волшебной сказкой. Она — принцесса, он — князь эльфов, ужасная дворцовая интрига: каждое слово этой сказки было волшебным.
— Я мечтала о тебе каждый день, каждый час, все эти месяцы! — говорила она между поцелуями. — Боже мой, почему же ты не приходил ко мне раньше? Ей не приходило в голову, что она по меньшей мере преувеличивает; все, что с ней было в прошлом, оказалось стерто, исчезло под натиском этих новых необыкновенных переживаний; и, кроме круга, ограничивавшего дом и сад, и ее в них, и обрывков данной когда-то клятвы ничего больше не было в ее воспоминаниях.