— Тебе нравится Смарт?
— Он и Вермеер. Их я люблю больше всего.
— Но они такие разные.
— Да, но впечатление, что жизнь остановилась, — у обоих.
Она молчит, и чтоб увести ее от вопроса, почему я бросил школу, я говорю первое, что приходит в голову:
— Октябрь — и такая жара, ты подумай!
— Аномалия. Хотя я не против. Мы будто в воздушном пузырьке декабря, занесенном не в то время года.
— Такое сравнение мне нравится.
— Мне тоже, — раздается позади нас.
— Привет, Малькольм! — оборачивается Люси.
Черт. Черт!
— Откуда ты его знаешь? — удивляюсь я.
— Это парень с вечеринки.
Я смотрю на его костюм.
— Ты думала, что он — Тень?!
— Мы с Люси премило поболтали о том, где тебя можно застать, — вмешивается Малькольм.
— Ты сказала ему, куда мы идем?!
— Ну да, — смущенно отвечает она.
Я быстро ввожу ее в курс дела.
— Он псих. — Я кошусь на велосипед, но Малькольм водит пальцем из стороны в сторону: «не вздумай». За его спиной, мрачно скрестив руки на груди, стоят плохие парни. Переминаются и ждут, ждут и переминаются. Плохие парни — неподходящая компания ночью. Плохие парни и днем компания неподходящая.
— Итак. Лео должен мне деньги.
— Завтра ты их получишь.
— Они нужны мне сейчас.
— Ты меня обманул! — возмущенно перебивает его Люси. Ее недоумение быстро переросло в гнев. Мне бы стоило прикрыть ей рот рукой, да времени в обрез. — Ты просто притворялся, что я тебе нравлюсь, а сам выведал, где мы будем. Ты не хороший!
И хотя трудно представить слова глупее, потому что мы «влипли», как сказал бы Берт, от изумления на ее лице меня разбирает смех. Надо же: первый встречный парень оказался не таким, как она думала. Надо же, парень в стильном костюме — и не хороший.
— Верно. Зато вы — просто «хорошие друзья», — щерится он.
Я беру Люси за руку, чтобы она не врезала ему.
— Не реагируй на него, — быстро вставляю я. — Он ест тараканов.
Малькольм ухмыляется:
— Всего одного.
— Тараканов? Как я не заметила? — отвечает она, раздосадованная, что так ошиблась в человеке.
— Не кори себя. При знакомстве об этом как- то не думаешь.
— Довольно! — Малькольм больше не усмехается, и мы замолкаем.
— Я хочу, чтоб Лео кое-что знал.
— И все? Хочешь передать с нами весточку? — спрашиваю я.
— И все.
— Ладно. — Я радуюсь, что мы легко отделались, пока он и плохие парни не обступают меня, и тогда я понимаю, что весточка будет в форме кровоподтека на моем лице. Невольно кошусь на лежащий под ногами велосипед.
— Попробуешь смыться, я передам весточку с ней, — перехватывает мой взгляд Малькольм.
Мне нравится смотреть на Люси, в редеющем мраке ее лицо нравится мне все больше и больше. Поэтому я стою, а он подходит все ближе, и внутри у меня все несется со скоростью света, а снаружи мир окаменел.
— А передать весточку самому Лео тебе слабо? — зло спрашивает Люси, но Малькольм не реагирует. Что ж, пусть не с первого раза, но она его раскусила. Он выбрал меня, потому что Лео отоварил бы и его, и его плохих парней. Во всяком случае, задал бы им жару. Надо будет, Малькольм и до Лео доберется, но зачем брезговать легкой добычей? К тому же, это как с тараканами — дикие поступки Птаху нравятся.
Со стыдом признаю, что когда меня хватают плохие парни, колени мои клацают. Чего уж там, выбивают барабанную дробь. Малькольм достает из кармана циркуль и эффектно вертит его меж пальцев.
— Получишь от меня кольцо для соска.
О чем он? Что еще за подарки? Нет, речь не о подарках. Внутри меня смерч и цунами. Где Лео? Обычно в таких переделках мы всегда вместе, и нам прикольно. Прикольно, когда мы смываемся. Не прикольно, когда смыться не выходит. В последнем случае все погано.
— Задери-ка рубашку, — командует Малькольм. В глупой ухмылке проступает оскал сумасшедшего. Он подносит циркуль к моей груди. Я зажмуриваюсь и чувствую острое прикосновение. Будет больно, очень больно. Люси берет меня за руку, что, конечно, приятно, только момент не совсем подходящий.
Вдруг Малькольм останавливается.
— Так и быть, сделаю тебе одолжение. Что скажешь?
— Отлично, — говорю я. — Просто отлично.
— Проколю тебе ухо для начала.
— Надо решить, что мы понимаем под... А-а- а-а! — Крик рвется из меня, потому что Птах всаживает циркуль мне в мочку уха.— Ты полный дебил! — Я отталкиваю его прочь, а он заходится от смеха еще больше, чем когда съел таракана.
Тогда-то все и происходит. Люси с размаху бьет его в лицо. Я невольно отворачиваюсь, но только на секунду. Нельзя пропустить такое зрелище. Кровь, визг — от сознания, что я не визжал, когда она мне врезала, мне уже не так больно.
— Не подумайте, что я случайно, мистер, — добавляет Люси — и белеет как полотно.
Пользуясь тем, что плохие парни столпились вокруг Малькольма, я вскакиваю на велосипед, кричу «залезай!» — и мы уносимся под стук прикрученного к рулю шлема.
Ноги гудят от напряжения, сердце выпрыгивает, радость заполняет грудь. Мы не сдались! Какой-то лузер вздумал диктовать нам условия, потому что решил, что припер нас к стенке, и побег, казалось, невозможен. Нет, побег возможен. Мы сбежали. Мы вырвались и летим, а впереди, в скейт-парке, над той самой стеной, которую я хочу показать Люси, брезжит свет.
— Ну как там? — кричу я на ходу.
— Меня сейчас стошнит.
— Печально, моя спина совсем близко, но я имел в виду, оторвались ли мы?
Она, видимо, оглядывается.
— Все хорошо. Их даже не видно. Как твое ухо?
— В нем дырка от циркуля, ты же знаешь. Горит.
Она обхватывает меня руками, мы летим сквозь парк, летим на нашем велосипеде, позволившем нам сбежать. Все как когда-то с Бет: я дышу полной грудью, и дорога для меня открыта, открыта. Вот и скейт-парк. Я торможу, бок о бок мы валимся на траву, смешивая жар дыхания с ночной жарой.
— Здорово ты ему врезала.
— Надеюсь, у него все обошлось.
— Надеюсь, он в больнице.
— Думаешь, мы в безопасности? Он нас не догонит?
— Поверь мне, я был на его месте. Ему не до нас. В любом случае, когда они сюда доберутся, Лео уже приедет.
Она достает бумажный носовой платок, довольно мятый и не слишком чистый, но даже если я получу заражение крови, мне все равно. Плевать, потому что она близко-близко, и веснушка на шее близко, и я снова у той стены, рисую пути на загадочном лице, которое так хочу разгадать. Только теперь мой автомобиль не дымится, потому что ей не все равно. Кажется.
Осторожно трогая мое ухо, она глядит через мое плечо на мою же картину. Шквальный шторм, чудовищный. Волны высотой с небоскреб. Я потратил всю ночь, чтобы потоки синего и зеленого накатывали друг на друга, чтобы клочья желтоватого неба клубились над темной водой и двумя фигурками на берегу. Парнишка с доской для серфинга и рыбка с ним рядом. Я и Бет в начале отношений. Я и Берт. Я и Лео.
Люси переводит взгляд со стены на мое ухо, и я теряюсь в догадках: поняла ли она, что там, на стене, я? Ведь это я, неужели не видно? Больше обо мне сказать нечего — парень на берегу ищет, как проплыть сквозь стену волн.
— Ну как?
Она снова смотрит на мое ухо.
— Знаешь, оно не насквозь проколото. Подожди, пока заживет, или доведи начатое до конца.
Я бегу глазами по новым дорогам — они совсем близко; я касаюсь ее дыханием, и она замирает. Застывает.
— Я за то, чтоб довести до конца, — говорю я, как полный идиот, но идиот или нет — не имеет никакого значения. Она подается ко мне, и я вот- вот ее поцелую. После всего я наконец-то ее поцелую. Мои губы уже почти... почти коснулись ее. И тут она мертвенно бледнеет, и я откатываюсь в сторону, потому что — сомнений нет — ее сейчас вывернет.
Дыханием Эд касается моей кожи, его взгляд прикован к веснушке на моей шее, и в нестерпимой ночной жаре мне чудится, что мы свисаем с неба — или с потолка. Раскачиваемся друг вокруг друга, не доставая до земли. Я не удивилась бы, если б от нашего соприкосновения раздался звон. Когда я прикладываю к его уху салфетку, по пальцам бежит огонь. Он спрашивает: «Ну как?» — и я говорю, что можно дать уху зажить, а можно довести начатое до конца. Он за то, чтоб довести до конца.
Его голос звучит так, словно я потрясающая девчонка, а не кромешная дура, но у его фразы может быть только одно — самое рискованное — завершение. Я ни в чем не уверена. Не уверена, имеет ли он в виду то, что, мне кажется, он имеет в виду. Не уверена, что адреналин тут ни при чем. Я даже не уверена, кто именно мне нравится: он или Тень. Может, и оба. Но точно не Малькольм Птах.
Я уже говорила, что под действием электричества девушки разумно не мыслят. В нашем случае если Эд — включенный тостер, то я — девушка, сующая в него нож. Я как раз собираюсь отреагировать — то ли спросить, что он имел в виду, то ли молча согласиться на поцелуй (к этому, по-моему, все идет), как вдруг перед глазами мелькает разбитый нос Малькольма, а через мгновение — как он глотает таракана, и — сомнений нет — меня сейчас стошнит.
Любой здравомыслящий человек согласится: когда парень хочет вас поцеловать, приступ тошноты не сулит ничего хорошего. Надо быть очень пылко влюбленным, чтоб не испытать отвращения. У меня нет уверенности в том, что Эд пылко влюблен. Изо всех сил пытаюсь не думать об окровавленном Малькольме — и в результате думаю только о нем.
— Это из-за малькольмовского носа. И из-за таракана, — торопливо говорю я, боясь, что Эд все не так истолкует. Только бы не решил, что меня тошнит от мысли о его поцелуе.
— Наклонись, — советует он. — Думай о другом.
— О чем, например?
— О хорошем. Расскажи о чем-нибудь хорошем.То есть не о том, что происходит.
— Стекло! — вспоминаю я. — Мне нравится выдувать стекло.
— Отлично, рассказывай про мастерскую. Давно ты там работаешь?
— С десятого класса. — Опускаю голову ниже и глубоко дышу. — Полностью оплатить обучение родители не могли, поэтому я еще мыла полы в обмен на уроки.