В тот вечер, заглушив мотор, мама долго смотрена перед собой.
― Лео мне как сын, но хочет он этого или нет, а взрослеть надо. И будет страшно обидно, если твои с таким трудом накопленные деньги уйдут на залог.
Она вышла из машины, с треском хлопнув дверцей. Больше мы на эту тему не говорили.
Я передал Лео ее слова, когда мы, потея, оттирали ни краску. Эмма с друзьями как раз проходили мимо.
―В гробу я видал это «взрослеть», — отрезал Лео, глядя ей вслед.
***
Я включаю свет, а Лео шарит в холодильнике.
Только напрасно: еды нет. Включаю кондиционер — глухо. Бью по нему кулаком. Лео тоже бьет кулаком, чуть не сносит кондик со стены, но прохлады как не было, так и нет.
— В октябре задыхаться от жары не положено, — говорю я, распахнув морозильник.
— А мама твоя где? — спрашивает Лео.
— Ушла на ночь абракадабра-чудес в казино. Дело страшной важности, ей предскажут там судьбу. До утра не вернется, потому что на рассвете случаются «чудеса».
Брови у Лео ползут вверх.
— Чудеса, да не те.
Он стоит, прислонившись к кухонной стойке, а ноги почти упираются в стену напротив. Но теснота не главное. Гораздо больше меня тяготит серый цвет, въевшийся в стены. Раздражают пятна, оставшиеся на ковре от прежних жильцов. В свое время Берт обещал мне солидную скидку на краску, но есть места, которые надо сжечь и отстроить заново — только тогда они засияют.
— Тут слишком жарко, — заявляет Лео. — И вообще, я двенадцатый класс сегодня закончил.
Пойдем куда-нибудь поедим, с девчонками познакомимся.
Я захлопываю морозильник.
― У меня на все про все пятнадцать долларов.
Лео переводит взгляд на календарь, где обведен кружком день квартплаты.
― Шансов на новую работу нет?
― Ниже нуля. Мне даже не перезванивают.
― Если хочешь — я ночью помогаю Джейку в одном дельце. Можем срубить по пять сотен на брата за два часа. Там всего-то и надо: подогнать фургон, загрузить и пригнать назад.
― Ты что, плохо соображаешь? — говорю я.
― Мне это каждую четверть в характеристиках писали.
― Тут не до шуток. Еще не было случая, чтоб той брат не попался.
Начиная с того дня, как в пятнадцать лет уломал дилера дать ему пробную поездку на «ягуаре». Джейк ростом еще выше, чем Лео, — вот лопух из автосалона и поверил, что у парня есть права. К тому же надо отдать Джейку должное: он кого угодно уболтает.
Короче, вместо того чтоб, получив «ягуар», смыться туда, где его никто не знает, он прикатил в родной квартал, да еще и музыку врубил так, что окна в салоне дрожали. Бабка на глазах у всех выволокла его из машины за ухо.
Лео наклоняется и опять шарахает по кондиционеру.
— У меня долг. Похоже, ему не по себе. Обычно Лео не паникует даже при виде громил, грозно идущих на него в темном переулке, и у меня возникает дурное предчувствие. Потому что есть только одно объяснение.
— Только не говори, что ты должен Малькольму Птаху.
Он смотрит перед собой невидящим взглядом туда, где в темноте за забором вопят невидимые коты.
— Черт подери, Лео! Ты рехнулся? Он же чокнутый!
— Что есть «чокнутый»?
— Тот, кто ест таракана на спор.
Лео вздрагивает.
— Ладно, чокнутый. Тем важнее отдать ему деньги.
Я шарю в шкафу, не завалялась ли пачка чипсов, и прикидываю, насколько все серьезно. Малькольм ровесник Джейка, но они не в друзьях. У Малькольма нет приятелей, есть только подпевалы для разборок. Переплюнуть этого психа по чокнутости может лишь один человек — Чокнутый Дейв. Он-то и заключил пари, что съест на одного таракана больше, а потом съел пять, для прикола. Еще и ухмыльнулся: «Соленые».
— Чего тебе вдруг понадобились пятьсот баксов? — спрашиваю я. — Ты ведь каждую субботу стрижешь лужайки.
— Ну да, только старушки норовят еду всучить вместо денег. И Ба кое-что нужно было купить. Малькольм придет за деньгами сегодня вечером.
Он барабанит по столешнице.
— Платеж просрочен?
— На два месяца, — говорит он, глядя в пол.
Ради Лео я делаю вид, что спокоен.
— Слушай, мне бы только до трех ночи ему не попасться, а там уже деньги будут.
— А нельзя попросить у Джейка аванс?
— Ни к чему ему знать, что я должен Малькольму.
— Этот псих к вам заявлялся?
— Пока нет, но, надо думать, заявится к Ба, если не получит деньги вовремя. Я говорил с Диланом, он в деле. Мы встречаемся у школы, по пути в «Барриз». Сработаем без проблем и войдем в месяц без долгов. Да если нас и поймают, так ведь это наше первое преступление, до кутузки не дойдет.
— Отличные перспективы.
Я смотрю на календарь за его спиной, на взятый в кружок день квартплаты. Вспоминаю, как мама складывает по вечерам скупые цифры, как ходит к ясновидящим и мечтает, что все кончится хорошо.
Шесть недель назад новый владелец магазина уволил меня со словами: «Моему сыну нужна работа. Не принимай на свой счет». Только вот незадача: хозяин квартиры, которому мы задолжали, принимает именно на свой счет.
Лео кто-то звонит, и пока он разговаривает, я пролистываю блокнот, доставшийся мне в наследство от Берта. «Он хотел, чтобы блокнот остался у тебя», — сказала Валери после похорон. В обеденный перерыв, пока мы болтали, Берт обычно рисовал. Рисунок за рисунком, каждый на отдельной странице, почти точная копия друг друга. Берт все говорил, а дряблые руки сновали по листу, и к концу ланча — нате вам, новая серия готова. Я тогда щелкал страницами, и рисунки оживали, будто телик смотришь. Вот и теперь я жду Лео и смотрю серию про самого себя: как болтаю с Бертом и ем сандвич, а над моей головой туда-сюда ходят тучи.
— Ну так как? — Лео закончил разговор и что- то записывает.
Всю жизнь я хотел иметь такой почерк, да что толку. В пятом классе мы, как положено, смотрели по телику «Воскресный футбол», а потом начиналось! Он до одури водил моей рукой по бумаге, я бесился, порой даже ломал карандаш, а Лео хохотал и вынимал из кармана новый.
— Я с вами.
Страницы, где мы с Бертом смеемся в подсобке, закончились. Я прячу блокнот в карман и старательно запираю дверь, хотя красть у нас нечего.
***
В корпус старшеклассников мы идем напрямик, через железную дорогу. В день, когда я с концами ушел из десятого, я сделал набросок: школьные здания, оплетенные колючей проволокой, в которой застрял парнишка. «Это он туда или оттуда?» — спросил Берт. Я замялся.
У школьной стены, на фоне метровых красных букв, нас ждет Дилан. Надпись за ним гласит: «Дилан любит Дэйзи». Лео изучает послание.
— Решил расписаться на месте преступления? Ты хоть окно в информационном центре открыл?
— Представь себе, да.
— Мы что, грабим информационный центр? — доходит до меня. — Это подло.
— Тебе-то что? Тебя же вышибли, — огрызается Дилан.
— Заткнись, — обрывает его Лео. — Эд ушел, потому что сам так решил.
Они начинают спорить, может ли граффити считаться доказательством в суде.
Лео кипятится, размахивая руками, а я думаю, как нарисую парня, вжатого в стену мощным потоком долларовых купюр, которые вот-вот вышибут из него дух.
Копам не будет никакого дела до того, как мы сюда попали, зато будет дело до того, что наш фургон набит чужим добром.
Лео и Дилан дерут глотки, а я хлещу краской по стене, чтоб на ней ни следа не осталось от меня. Где-то неподалеку раздается гул сирены.
— У меня плохое предчувствие, — говорю я, но мой голос тонет в городском шуме.
Задание первое
Поэзия 101
Учащийся: Леопольд Грин
Там где я раньше жил
Раньше я жил у родителей
Где дом пропах сигаретами
И пропитался пивом даже на ощупь
Горькие волны ползли со стола
И липли к пальцам
От скандалов меня отделяли три двери
Вечером я плотно прикрывал каждую
Забирался в постель и отключал звук
Уносясь
В бесшумный полет
На несколько световых лет
Где слышно лишь дыхание
И ничего больше
Я бороздил космос
И падал сквозь сон
В ночную мглу
Иногда по ночам
Мы с братом выбирались из окна
Добегали до парка
И носились по лазалкам
Перед тем как отправиться к Ба
А она поджидала нас
В халате и шлепанцах
Высматривая наши тени
Она читала нам
Стихи и волшебные истории
Где на любого дракона всегда находился меч
И Джейк ни разу не сказал что это брехня
Зря я боялся
Но как-то ночью
Перед самым счастливым концом Ба
перестала читать
Она спросила: «Леопольд, Джейк,
хотите жить
У меня?»
В ее голосе звучали
И космос и ночная мгла
Но теперь у моих снов
Была крыша
Иду к стене через дорогу. Желтая птаха лежит лапками вверх, над ней синее небо, поперек которого жирно написано: «Мир».
— Полагаю, с миром они опоздали, — говорит Ал со ступенек. — Этому бедолаге уже не помочь.
— Ничего подобного, — качаю я головой. — Он просто спит.
Чаще всего я вижу в работах Тени и Поэта не то, что сказано в подписях. Этим мне и нравится искусство: не столько видишь нарисованное, сколько узнаешь что-то о себе. Сейчас, например, мне приходит в голову, что у каждого из нас свой секрет, просто он дремлет внутри, как вот эта желтая птаха.
Гляжу, а внутри — дзынь! — разбегается радостная щекотка. Никакого отношения к сексу это «дзынь» не имеет, хотя моя лучшая подруга Джезз утверждает обратное. Ну пусть даже имеет, самую малость, но главное ведь в другом: в том, что где- то есть совершенно особенный, не такой, как все, парень.