- Мы готовы и к такому варианту, - говорит Леонид Кириллович. - Если возникнут нештатные или даже аварийные ситуации, то вполне возможен спуск космического корабля по баллистической траектории. Тогда его посадка произойдет в акватории Индийского океана. В этом случае все наши телеметрические суда
будут участвовать совместно с судами
Поисково-спасательной службы Военно-Морского Флота СССР в поиске приводнившегося космического корабля и эвакуации его экипажа.
- Леонид Кириллович, скажите, сколько морских кораблей сегодня обеспечивает выполнение нашей космической программы?
- У нас сейчас числится девять судов, - Филатов начинает загибать пальцы. - Четыре судна арендованы нами у Министерства морского флота СССР. Это танкер “Аксай” и три сухогруза - “Долинск”, “Ильичевск” и “Краснодар”. Они переоборудованы в научно-исследовательские судна.
Филатов тщательно выбивает трубку в большую стеклянную пепельницу на рабочем столе и только после этого продолжает:
- Кроме того, в начале прошлого года в командно-измерительный пункт был переоборудован сухогруз “Геническ” - корабль, на котором мы с вами сейчас находимся. После переоборудования этому КИП было присвоено имя “Лаврентий Берия”. Чуть позже в телеметрические измерительные пункты типа “Селена” были модернизированы корабли - лесовозы “Боровичи”, “Кегостров”, “Моржовец” и “Невель”. За этими кораблями сохранены их прежние названия...
Динамик под потолком кают-компании рявкает сигналом тревоги и после секундной паузы сообщает:
- Внимание! Запасной смене немедленно прибыть к рабочим местам! Повторяю.
- Извините, но у нас, кажется, неприятности, -Филатов сует трубку в карман пиджака, поднимается со стула и едва ли не бегом выходит из комнаты.
.Филатов не ошибся: неприятности действительно начались. Измерительная аппаратура корабля “Лаврентий Берия” зафиксировала в земной атмосфере сразу два объекта, идущих от Антарктиды в направлении Индийского океана. Один точно шел в посадочном коридоре корабля “Знамя”, а вот другой.
Другой входил в атмосферу Земли под углом, который однозначно обеспечивал чудовищные перегрузки на его борту, перегрев конструкции и в конечном итоге гибель где-то в небе над Индостаном. Объекты были совершенно одинаковы по всем свои характеристикам. Ни электронно-вычислительные машины, ни операторы-люди не могли с уверенностью сказать, какой из двух объектов в действительности является спускаемым аппаратом корабля “Знамя”.
Сначала это “удвоение” посчитали сбоем аппаратуры на корабле “Лаврентий Берия”, но минуту спустя все остальные восемь морских КИПов тоже зафиксировали два летящих в атмосфере объекта...
Глава 14. Возвращение на Землю(Из дневников генерал-лейтенанта Николая Петровича Маканина)
3 ноября 1968 года.
Разделение отсеков корабля “Знамя” прошло без замечаний. Баллистики доложили, что корабль вписался в посадочный коридор практически идеально и идет на управляемый спуск. Это радовало - значит, садиться Леонтьев и Макарин будут на нашей, советской территории, где-то в Северном Казахстане.
Но потом началась настоящая чертовщина.
Сначала наши пункты слежения в Индийском и Тихом океанах доложили, что наблюдают - в том числе, и визуально, - сразу два спускающихся объекта. Матросы с наших кораблей утверждают, что видели в небе сразу два огненных шарика, которые метеоритами неслись со стороны Антарктиды куда-то в северном направлении.
Один из объектов идет строго в посадочном коридоре, а второй - по очень крутой траектории баллистического спуска. Эта баллистическая траектория настолько крутая, что у спускающегося объекта нет никаких шансов дойти до поверхности Земли без повреждений - расчетчики дают просто убойные значения перегрузок и температурного нагрева.
Первое, что пришло нам в голову - это то, что объект на баллистической траектории является отделившимся от спускаемого аппарата приборно-агрегатным отсеком “Знамени”. Но руководители баллистической службы тут же опровергли нашу гипотезу. Приборно-агрегатный отсек уже вошел в земную атмосферу и его обгоревшие останки упали в океан чуть севернее побережья Антарктиды.
К нашему ужасу баллистики сообщили, что оба объекта - и тот, который идет по “правильной” траектории на управляемый спуск, и тот, что камнем падает в атмосфере, - абсолютно идентичны по своим массовым характеристикам. Никто не брался сказать, который из двух объектов является спускаемым аппаратом космического корабля “Знамя”. А это значило, что мы не можем достоверно сказать, как проходит спуск Леонтьева и Макарина - штатно или аварийно.
Вскоре посты наблюдения в Индийском океане сообщили, что тело, которое шло по крутой баллистической траектории, исчезло. Если на баллистический спуск шел спускаемый аппарат “Знамени”, то это сообщение могло означать только одно: корабль разрушился под воздействием силовых и температурных нагрузок, а Леонтьев и Макарин погибли.
Второе тело уверенно шло по траектории управляемого спуска, точно отрабатывая все необходимые эволюции. Установить связь с ним мы не могли, поскольку объект шел внутри плазменного облака, которое не пропускает радиоволны.
Мне трудно передать словами эмоциональное напряжение, которое охватило в тот момент всех, кто находился в Центре управления полетом и на наблюдательных пунктах. Все понимали, что с вероятностью пятьдесят процентов мы потеряли космический экипаж...
Глава 15.“Я их вижу!” (Из записи переговоров поисково-спасательной службы, сделанной журналистом Мартыном Луганцевым)
3 ноября 1968 года.
- Первый, говорит борт сто шестнадцать. Вижу объект!
- Я - Первый! Всем - режим звукового молчания! Сто шестнадцатый, повторите!
- Первый, я - сто шестнадцатый. Повторяю: вижу объект. Вышел из-за облаков, идет в северном направлении.
- Сто шестнадцатый, в каком состоянии парашют объекта? Повторяю...
- Первый, на связи сто шестнадцатый. Раскрытие парашюта штатное, наполнение хорошее. На заданных частотах связи с объектом нет. Повторяю: связи с объектом нет.
- Первый, здесь борт двести пятьдесят четыре. На высоте около трех километров вижу объект. Подтверждаю информацию сто шестнадцатого: связи нет.
- Понял, двести пятьдесят четвертый. Продолжайте попытки установить связь.
- Первый, я - борт двести десять. Наблюдаю объект. По нашим прикидкам, он идет к посадочной метке 17-46. Первый, как поняли? Объект идет к посадочному району 17-46.
- Я - Первый, принято, борт двести десять. Внимание всем службам, объект идет на посадку в район 17-46. Связи с объектом нет.
- Я двести пятьдесят четвертый, наблюдаю срабатывание двигателей мягкой посадки объекта. Большое облако пыли! Ничего не видно! Купол парашюта опускается на землю.
- Первый, двести десятый на связи! Есть посадка! Вижу объект! Лежит на боку, состояние устойчивое. Связи с объектом нет. Буду садиться рядом с объектом.
Глава 16. Разговорчики не в строю(Из записей журналиста Мартына Луганцева во время беседы с космонавтами Алексеем Леонтьевым и Олегом Макариным после посадки и карантина)
- А вот еще у меня был случай... Олежка, ты же знаешь, что есть много ученых, которые занимаются своей научной работой, а нас, космонавтов, берут в качестве исследовательского материала. Кто-то проводит опыты на мышах, кто-то на собачках, а кое-кто - на космонавтах. Космонавт в роли подопытного кролика. Круто, а? И часто получается, что привлечение космонавта в качестве подопытного материала становится для таких вот ученых даже важнее, чем получаемый научный результат. Был в Институте медико-биологических проблем такой врач - Майоров Анатолий Евгеньевич. И писал он докторскую диссертацию “Признаки нетренированности
сердечно-сосудистой системы при больших физических нагрузках”. И вот эти самые признаки товарищ Майоров вроде бы обнаружил у многих наших ребят из отряда - у меня, у Витальки Жолобцева, у Бори Волынина. Ну, а раз есть “признаки нетренированности”, то как же можно пускать Лешку Леонтьева в космический полет? И написал товарищ Майоров длиннющую телегу в адрес коллег-медиков из Центра подготовки космонавтов: так, мол, и так, прошу снять космонавта Леонтьева с подготовки к космическому полету, поскольку есть все признаки нетренированности его сердечно-сосудистой системы. Слава Богу, медики из нашего ЦПК на веру ничего не принимают. Вот и заслали они меня на внеочередное медицинское обследование. Которое, понятное дело, проводилось по классическим методикам, а не по экспериментальным, которые придумал товарищ Майоров для своей диссертации. И показало исследование, что я полностью здоров. Как бык, то есть. Поэтому с подготовки к космическому полету меня не сняли, и я спокойненько слетал с Пашкой Беляниным на “Восходе-втором”. А после полета встречаю товарища Майорова. Так и так, говорю, сожалею, значит, что не удалось вам, Анатолий Евгеньевич, использовать меня, как доказательство вашей научной теории. “Почему же не удалось? - ухмыляется Майоров. - Удалось, да еще с блеском! Только моя научная работа теперь называется иначе: “Признаки тренированности сердечно-сосудистой системы при больших физических нагрузках”.
- Вот какой случай был у меня перед полетом на “Союзе-4”... Мы с Васей Лазориным и наши дублеры прилетели на Байконур поздно вечером. Из аэропорта нас сразу отвезли в гостиницу “Космонавт”. Мы устали за время перелета, поужинали и сразу легли спать. Ночью просыпаемся от грохота и стука в коридоре. Выглядываю из нашего номера. А в коридоре полным ходом идут строительно-монтажные работы: рабочие обшивают стены декоративными деревянными панелями.
Ребята, - говорю, - а нельзя до утра подождать?
- Извини, друг, нельзя, - отвечает один из рабочих. -Завтра в гостиницу заселяются космонавты и к их приезду все должно быть уже готово!